— Привет, — небрежно бросил оторопевшей мадмуазели капитан и, пользуясь её замешательством, тут же продолжил, — а я тебя уже обыскался. Маман-то волнуется…
— ????!!!!
— Чего ты глазами хлопаешь, наша очередь подошла. Девушка нам три комплекта на 45-ое и…, — переключился было Сергей на проводницу, но осёкся, вспомнив о том, что номера места своей попутчицы он не знает, тут же деловито осведомился у пребывающего в ступоре юного создания, — какие там ещё у нас места? (Капитан почему-то сразу понял, что девица едет не одна: таких особ обычно одних родители не отпускают).
— Двадцать второе и двадцать третье, — неуверенно пролепетала девица.
— Да-да, пометьте, девушка, — сорок пятое, двадцать второе и двадцать третье место предыдущего вагона, — со строгим видом произнёс капитан в сторону проводницы и, водрузив на себя плоскую кучу слегка пахнущего плесенью постельного белья, уверенно покинул пределы очереди.
Свершая слаломные телодвижения, он быстро достиг своего дополнительного вагона, даже не интересуясь, преследует ли его ещё наверняка не пришедшая в себя юная дева. Оказалось, дева преследовала. Как только капитан поравнялся с двадцать вторым и двадцать третьим местом, девица тут же неуверенно пропищала за его спиной:
— Куда же Вы, наши места здесь.
— Ах, да. Ваши места, наверное, действительно здесь, — поспешил исправиться капитан и со скрипом отсчитал два комплекта не желающего разделяться белья, положив его на указанную юной девой полку.
Только оторвав взгляд от полки, Сергей заметил оскорблённую позу сидящей на нижней полке дамы. Дама пребывала в нью-бальзаковском возрасте (Бальзак любил описывать дам, едва миновавших тридцатилетний барьер, а в современной интерпретации из-за роста средней продолжительности жизни женского населения «бальзаковский» возраст дам колеблется около пятидесятилетней отметки). На надменной морде лица дамы, помимо следов борьбы с возрастом отпечаталось явное неудовольствие условиями езды в плацкартном вагоне. Мадам брезгливо морщила нос, стремясь не допустить в него сонмище резких запахов, источаемых натёртыми чесноком жареными куриными тушками, варёными до крутизны яйцами и освобождёнными от обувного удушья носками любящих путешествать граждан. «А я ведь угадал, — с мамой она едет, — подумал капитан, самодовольно улыбаясь своей прозорливости, — но, видимо, маман давно уже в плацкарте не путешествовала. Переживает сильно. Что тут поделаешь — лето». Сергей очень не любил подобных выражений морд лиц. И, исключительно с целью взбодрить впавшую в состояние надменной брезгливости стареющую матрону, обратился громким шёпотом к её дочери:
— А вы задайте своей маме вопрос, ставший в наше время довольно-таки прозаическим, но не потерявшим актуальность. Вы возьмите и без обиняков, просто напрямую так и спросите: «Мама, а Вам зять не нужен?» Если что, я вон там, на верхней боковой полке. Ну, там если вдруг вопросы возникнут по происхождению рода, накопленному капиталу, приданному… Ну, и всё такое прочее…
Заметив злобное оживление на лице глянувшей на него матроны, капитан понял, что цель достигнута, и преспокойно отправился к месту своего ночлега. Быстро застлав постель, он тут же «выключился», положив руку на стоявший на третьей полке чемодан. Ну а как же? Чемодан-то был «секретным». О его «секретности» так часто говорилось окружающими, что с некоторых пор капитан поверил в это сам. Не меняя позы, Сергей проспал часов эдак до девяти утра и, проснувшись исключительно из-за нужды, навеянной посещением пиво-пенного «Гамбринуса», с удивлением обнаружил под собой лес голов. Плацкартный вагон за ночь превратился в некое подобие утреннего трамвая. В проходе, в такт перестуку вагонных колёс мотылялось не менее двух десятков туловищ спешащих куда-то граждан. Некоторые из возвышающихся над туловищем голов время от времени вскидывались на лежащих на полках людей, обнажая мучительные выражения на мордах своих лиц и, демонстрируя откровенную зависть во взглядах. По всему было видать, что покидать свою занятую по закону полку было опасно. Да и добраться до вонючего сортира, уже распространившего свои благоухания по всему вагону, в таких условиях было весьма и весьма проблематично. Поэтому капитан решил потерпеть, завязав узлом крайнюю плоть своих мочетоков. Тем более, что из приглушённого доносившихся снизу гомона он сумел отфильтровать короткий диалог двух особо нетерпеливых граждан:
— Дэж тот Кыев, ети его, батько городив русскых?
— Та ща уже прыедымо, тэрпи. Утрыдцать хвилын осталоси.
И действительно, приблизительно через полчаса поезд замер у перрона Киевского железнодорожного вокзала, и головы граждан стали быстро исчезать из прохода. Наконец угроза захвата полки полностью миновала, и капитан спрыгнул вниз. Завязанный узел больно щемил угнетённой крайней плотью, но источники по-летнему особо проникновенной вони, как положено на стоянках поезда, были закрыты. Чтобы хоть как-то отвлечься и дотерпеть до счастливого мгновения поворота ключа в замке заветной двери Сергей решил навестить своих недавних незнакомых. Заглянув в купе, где он недавно сгружал бельё, капитан обнаружил матрону, сидящую в той же позе и с тем же выражением лица, что и накануне. Дочь читала какую-то толстую книгу, лёжа на второй полке. Соседи путешественниц, видимо, только что сошли с поезда. Об этом свидетельствовали сморщенные и просаленные, отдающие лёгким запахом чеснока газеты, а так же неряшливо брошенные и на наспех свёрнутые матрацы, руинами громоздившиеся на второй полке. Особого внимания заслуживала стоящая под столом пустая «четверть» некачественного самогона. О том, что в утробе «четверти» ещё совсем недавно плескался недобросовестно изготовленный народный напиток, можно было судить по характерному запаху эфирных масел, уверенно победившему туалетную вонь в этом отдельно взятом купе. Недолго думая, Сергей слегка пощекотал девицу за пятку. Девица испуганно отдёрнула ногу и, отставив книгу, удивлённо уставилась на Сергея:
— А-а-а, это Вы…, — протянула она, наконец, и наигранно равнодушно зевнула.
— Ну а кому же здесь ещё быть. Аз есмь, раб Божий Сергий. Я тут, понимаете ли, спокойно так спал себе, пока меня не пронзила мысль о том, что мы так вчера друг-другу и не представились, — еле слышным шёпотом ответил Сергей, — уже вроде бы до решения постельных вопросов добрались, а познакомиться никак не можем.
— Надей меня зовут. — так же шёпотом ответила девица.
— Очень приятно. А Вам?
— Я ещё не разобралась в своих ощущениях.
— Надежда, Ваш взгляд разливает предо мной океан надежд, в котором я готов служить Вам вечно царём морским. И я знаю, что вы не найдёте в себе сил отвергнуть мои пламенные чувства, — понёс было какую-то плоскую чепуху капитан громким слышным даже в соседних купе шёпотом. Он видел, как обеспокоенно засучили под столом ноги стареющей матроны и ему почему-то живо представилось, как сейчас поползла набок её пышная в своей фальшивой искусственности причёска. Капитан прервался, судорожно сглотнул и с томным придыханием, не обращая внимания на глаза брезгливой матроны, сверлящие в его туловище сквозные отверстия, обратился к недоумевающему юному созданию с рядом вопросов, что называется, по существу:
— Но ведь Ваша мама может быть против наших отношений? Что мы будем делать в этом случае? Кстати, я ещё не получил ответа на мой предыдущий вопрос. Вашей маман, вообще-то, в принципе то есть, зять нужен? Или мы с Вами зря теряем время и нам обоим надо бежать из дому?
И только капитан успел задать последний вопрос, как откуда-то с нижней полки вдруг раздался слегка приглушённый, но весьма истеричный визг интеллигентной петербургской дамы:
— Ну-ка, сейчас же отстань от моей дочери, козлиная ты рожа!
«Ага, — с удовлетворением подумал Сергей, — наконец прорвало и попёрло! Раскрылось истинное лицо потомков воспитанниц Института благородных девиц. Вот сейчас мы с Вас, мадам, спесь-то петербургскую и собьём!» Капитан сделал вид, что ему резко подурнело от такого грубого вмешательства в интимную область его жизни, связанную с его внешними данными, и при этом у него резко подогнулись коленки. Ложная слабость, образовавшаяся в капитановых коленках, привела к тому, что он бессильно рухнул на нижнюю полку, оказавшись подле приглушённо, но отчаянно визжащей мадам.
— Ну что Вы, мама, как Вы можете такое говорить про своего будущего зятя?
— Козлиная она и есть козлиная! Немедленно слезьте с моей полки!
— Сейчас-сейчас, мама. Я пока и пошевелиться-то не могу, так расстроен Вашей нелюбовью ко мне. Но почему же обязательно «козлиная рожа»? Козлы-то, они ведь все с бородой ходят, мода у них такая, а у меня торчат какие-то жалкие три волосины и то, только потому, что в этом чёртовом вагоне ни одна розетка не работает. Негде было сегодня побриться. Так же, впрочем, как и вчера. А Вы сразу оскорблять: «Козлиная рожа», — вполголоса и с величайшей теплотой в голосе продолжал увещевать бесноватую «тёщу» Сергей.