Читать интересную книгу Рыцари былого и грядущего. Том II - Сергей Катканов

Ах, милый тирский фантазёр, сколько же в его повествованиях благочестивого вранья. Единственное, что в этом рассказе является правдой, так это то, что люди Синана действительно почём зря трескали свинину, не отказываясь запивать её хорошим вином. Но, нарушающий законы шариата, от одного этого отнюдь не делается христианином.

Фантазмы Гийома Тирского получили своё развитие, и вот уже Жак де Витри писал: «Синан принялся со всей тщательностью читать и исследовать Христово Евангелие, восхищённый чудесами и святостью этого учения».

Впору грустно улыбнуться. Мужиков до такой степени захватила волна миссионерского восторга, что разум завершено утратил над ними свою власть. В воображении возникла очень яркая картина: самый страшный в мире злодей решил принять христианство вместе со всеми своими подданными! Картина эта выглядела столь восхитительно, что воображение тут же начало подсказывать подробности, присущие житиям раскаявшихся разбойников, но не имеющие ничего общего с конкретной ситуацией. Логика тут была простая: «Это настолько замечательно, прекрасно и возвышенно, что это, конечно же, правда». Если вам, к примеру, скажут, что вам причитается наследство на миллиард долларов, вам настолько захочется в это верить, что вы, может быть, и не обратите внимания на те причины, по которым это невозможно. А средневековый мир так же мечтал о христианизации всей вселенной, как мы — о земном богатстве. Робкая надежда на крещение ассассинов, едва забрезжив, тут же обратилась в уверенность, и уже ничто не могло убедить таких людей, как Гийом Тирский, в том, что Старацу Горы наплевать на христианство.

Как же всё было на самом деле? Фархад Дафтари полагает, что Гийом Тиский неправильно понял суть предложений Синана. Благодаря теологическому образованию и широкому кругозору, Синан, возможно, действительно стремился больше узнать о христианстве, но и не более того. Доктрина Кийямы была неверно понята многими средневековыми историками, как шаг на пути к принятию христианства.

Ах вот оно что. Сами предложения Синана нигде в исторических документах не зафиксированы. Не факт, что он вообще дал обещание креститься со своими людьми, а, вероятнее всего, и не давал. Подобные Гийому Тирскому приближённые короля, легко впадающие в состояние радостного перевозбуждения и склонные любой двусмысленный намёк принимать за окончательную договорённость, как беззубые старушки разнесли весть о том, что ассассины — без пяти минут христиане. Только, в отличие от беззубых старушек, эти деятели писали исторические хроники, по которым мы теперь и пытаемся судить о том, что же там было. Но если включить мозги, то станет понятно — ничего там и не было. Главная ошибка историков, подобных Гийому, в том, что они проецировали западную ментальность на весь мир. (К слову сказать, эту ошибку западные мыслители повторяют и по сей день). А Восток — мир словесных хитросплетений и ускользающих смыслов. Синан просто заигрывал с крестоносцами, охотно выражая свою симпатию к христианству, легко соглашаясь с отдельными его положениями и уклончиво отвечая на вопрос о возможности крещения — дескать, ничто нельзя считать полностью исключенным. Вероятнее всего, так и было, во всяком случае, для Синана это была бы идеальная тактика ведения переговоров о заключении союза, который был ему жизненно необходим. А кто-то размечтался.

Кто-то и по сей день мечтает. Пирс Пол Рид, например, пишет: «Хасан II неожиданно провозгласил веру в Воскресение. Синан тут же распространил эти верования среди сирийских измаилитов». О-хо-хо. Гийома Тирского можно считать бессмертным до тех пор, пока существуют такие «религиоведы», как Пирс Пол Рид. Назвать учение Кайямы «верой в Воскресение» (то есть почти христианством) можно только сильно перевозбудившись. Что-то там они такое про «воскресение» говорили, однако стоило поинтересоваться, как выглядит Кийяма в действии.

По свидетельству Камаля ад-Дина, измаилиты при Синане погрязли в пьянстве, мужчинам не возбранялось спать со своими сёстрами и дочерями, женщины носили мужское платье, а одна их них утверждала, что Синан есть истинный бог.

Конечно, это весьма недоброжелательное свидетельство и его нельзя полностью принимать за чистую монету. Вероятнее всего, Камаль ад-Дин рисует общую картину на основе случаев единичных, а порою явно исключительных. В Аламуте при Хасане II и в Масиафе при Синане сексуальный беспредел не был явлением всеобщим, но он-таки был, и он действительно логически вытекал из доктрины Кийямы. В основе своей эта доктрина сводилась к раблезианскому принципу: «Делай, что хочешь», и тут уж кто до чего додумается.

Делать богословский анализ Кийямы просто скучно. Это был «суп из семи круп», причём из любых семи круп. Хасан II, открывая «новую эру в религии» видел перед собой лишь одну задачу — окончательный разрыв с ортодоксальным исламом. До этого измаилиты были все же мусульманами, а теперь с этим окончательно было покончено — ни рамадана, ни намаза, ни запрета на свинину и вино, ни сексуальных ограничений.

После этого просто неловко читать у Ходжсона о том, что «ряд положений этой доктрины действительно совместим с некоторыми христианскими взглядами». Ряд положений сатанизма так же вполне согласуется с христианскими взглядами, но это не делает сатанизм и христианство родственными учениями. Кийяма — религиозный беспредел, куда можно было валить всё, в том числе и некоторые христианские идеи, перемешивая их с откровенной бесовщиной.

Главное, что тут надо понять: измаилизм, в отличие от христианства, не догматическая религия, его границы и очертания всегда были очень размыты. Эта расплывчатость и неопределенность ещё больше усилилась в период Кийямы. Фактически, ни один измаилит не смог бы четко и конкретно выразить, что есть измаилизм. Потому-то одни считали Синана богом во плоти, другие — имамом, третьи — представителем имама, четвёртые — реинкарнацией буквально кого угодно. Если в религии не определён даже статус центральной фигуры — религии фактически нет, есть лишь разглагольствования на религиозные темы.

Говорят, что Синан несколько раз подтверждал свою веру в учение о переселении душ и приходят к выводу, что он, вероятнее всего, разделял это учение. Самое смешное тут именно в том, что о религиозных взглядах Синана приходится строить догадки, никто и никогда толком не знал, что есть Кийяма, а что она не есть.

О характере симпатии ассассинов к христианству интересное свидетельство оставил Жан де Жуанвиль спустя восемьдесят лет после несостоявшегося обращения при Синане. Некий миссионер, брат Иво, побывавший в резиденции Горного Старца, поделился впечатлениями с Жуанвилем, о чём последний рассказывает: «Как обнаружил брат Иво, в изголовье у Горного Старца лежала книга, где были записаны слова, которые наш Господь говорил святому Петру, когда ходил по земле. Брат Иво сказал ему: «Во имя Бога, сир, почаще читайте эту книгу, ибо в ней записано немало добрых слов». И он сказал ему, что так и поступает: «Я глубоко почитаю моего владыку, святого Петра, ибо после сотворения мира, душа Авеля переселилась в Ноя, когда умер Ной, она переселилась в тело Авраама, а из тела Авраама она переселилась в святого Петра». Брат Иво, услышав такие речи, попытался объяснить, что верить в подобное негоже и произнёс при этом немало добрых слов, но тот ему не поверил».

Кажется, всё понятно — выдернув из христианства некоторые кирпичики, ассассины использовали их для возведения откровенно антихристианской постройки. Они заигрывали с христианством ровно постольку, поскольку им было позволено всё, в том числе и это.

«Христианствование» было для ассассинов хорошим способом позлить мусульман, подчеркнуть свою непринадлежность к миру ислама, но они не сделали ни одного реального шага в сторону христианства, двигаясь скорее по направлению к тёмным индуистским культам.

Ассассины не могли принять христианство никогда и ни при каких условиях уже хотя бы потому, что в принципе отвергали любой религиозный догматизм, совершенно не воспринимая религию, как сумму неких строго установленных истин. Для них была абсолютно неприемлема мысль о том, что веровать надлежит именно так и никак иначе. Они слишком дорожили возможностью каждое утро, проснувшись, вносить в свою религию что-нибудь новое. У каждого измаилита был свой измаилизм, и Синан был для них неким «джокером», которого можно считать любой картой по усмотрению игрока.

Если кого-то до сих пор слишком волнует мысль о том, что Кийяма содержит «отдельные христианские положения», так надо сказать, что в традиционном исламе гораздо больше христианских мыслей, чем в измаилизме, хотя гораздо меньше псевдохристианской риторики. Ислам ближе к христианству, чем измаилизм уже хотя бы потому, что строится на четко определённых установках, отвержение которых выводит за рамки данной религии. И в этом смысле переход из ислама в христианство гораздо легче, чем из измаилизма. Проще принять мысль: Иисус есть это и не есть то, когда уже сформирована привычка считать, что Иисус — либо это, либо то. Но если есть другая привычка — считать, что Иисус — это всё что хочешь, носителя такого типа религиозности фактически невозможно утвердить в мысли о строгой обязательности конкретной позиции.