по стопке, включая слабо завозражавшего премьера, и наполнила их до краев. Король потер руки:
– Что жаркое получилось, я даже не сомневаюсь. А пока попробуем, что к нему за приправа.
– Ваше здоровье, король, – сказала Гертруд.
– А наше? – спросила Селестина.
– И ваше, само собой. – Гертруд опрокинула свою рюмку.
Король и Хольгер-2 последовали ее примеру. Остальные осторожно отпили по глоточку, кроме Хольгера-1, который не смог заставить себя выпить за здоровье короля, и премьер-министра, незаметно вылившего свой шнапс в горшок с геранью.
– Ей-богу, – одобрительно воскликнул король. – Это же маршал Маннергейм!
Никто не понял, о чем он. Кроме Гертруд.
– Отлично, король! – похвалила она. – Не угодно ли повторить? Между первой и второй промежуток небольшой, а?
Хольгера-1 и Селестину все больше напрягало то, как Гертруд носится с человеком, которому следует отречься от престола. И который к тому же сидит, закатав рукава забрызганной кровью фрачной сорочки, вместо того чтобы облачиться в китель. Первому номеру не нравилось, когда он ничего не понимает, притом что давно мог бы уже привыкнуть.
– Что происходит? – спросил он.
– Прямо сейчас произошло то, что твой друг король опознал лучший в мире напиток, – ответила Гертруд.
– Он мне не друг, – заявил Хольгер-1.
• • •
Густав Маннергейм был мужик не промах. Недаром он несколько десятков лет прослужил в царской армии и объехал верхом и Европу, и Азию.
Когда в России победили коммунисты во главе с Лениным, он отбыл домой в независимую Финляндию, где стал регентом королевства, главнокомандующим и впоследствии президентом. И во все времена он считался лучшим солдатом Финляндии, получал ордена и прочие награды по всему свету – и удостоился уникального титула маршала Финляндии.
Маршальская стопка появилась во время Второй мировой войны: бреннвин пополам с аквавитом, капелька джина и две вермута. Напиток стал классикой.
Впервые шведский король отведал его в ходе государственного визита в Финляндию больше тридцати лет назад, успев побыть королем чуть больше года.
Тридцативосьмилетнего, разволновавшегося, с трясущимися поджилками, его принимал поднаторевший в политике финский президент Кекконен, которому в то время было хорошо за семьдесят. На правах старшего Кекконен решил, что королю срочно надо принять на грудь, уже тогда увешанную медалями, а уж потом визит пойдет как по маслу. Финские президенты какой попало шнапс не подадут, а только маршальский, и с тех пор между королем и шнапсом возникла любовь на всю жизнь, а с Кекконеном король не раз ходил на охоту.
Король опорожнил вторую стопку и поцокал языком:
– У премьер-министра, я смотрю, стопка опустела. Может, добавочки? И кстати, сняли бы вы фрак, раз уж туфли у вас в глине. Причем почти до колена, как я погляжу.
Премьер-министр извинился за свой внешний вид. Конечно, в свете вновь открывшихся обстоятельств ему следовало явиться на торжественный ужин во дворец в комбинезоне и резиновых сапогах. И добавил, что от шнапса воздержится: на его взгляд, король пьет за них двоих.
Фредрик Райнфельдт не знал, как ему унять своего беспечного короля. С одной стороны, главе государства следовало отнестись к этой в высшей степени сложной ситуации со всей серьезностью и не глушить спиртное ведрами (в глазах крайне умеренного премьера ведром выглядела стопка в тридцать миллилитров).
С другой стороны, король явно вызвал замешательство в рядах республиканцев за столом. Премьер-министр заметил, что человек с пистолетом перешептывается со своей подругой. Их явно что-то беспокоило. Король, естественно. Но не в том смысле, в каком он беспокоил премьера. И не в том простом смысле «долой монархию», который, очевидно, двигал обоими оппозиционерами с самого начала.
Что-то явно происходило. Но если к королю не приставать, все они, возможно, скоро узнают, что именно. Так что лучше ему не мешать.
Он, как-никак, все-таки король.
• • •
Первой свою тарелку опустошила Номбеко. Впервые она наелась досыта только в двадцать пять лет, за счет президента Боты, и с тех пор старалась не упускать шанса.
– А нельзя ли добавки?
Еще бы! Гертруд ужасно понравилось, что Номбеко понравилось угощение. Да и все остальное Гертруд тоже ужасно нравилось. А уж король ее прямо очаровал. И ведь не поймешь чем.
Не то личным обаянием.
Не то маршалом Маннергеймом.
Не то его напитком.
Не то всем понемножку.
Что бы это ни было, но было это хорошо. Возможно, королю и Гертруд удалось не только привести заговорщиков в замешательство, но и нарушить их дальнейшие планы.
Что называется, спутать карты.
Номбеко с удовольствием провела бы с королем стратегические переговоры на предмет того, чтобы он и впредь не отдалялся от темы Маннергейма, но, увы, король был целиком поглощен хозяйкой, а она, соответственно, им.
Величество обладало способностью, которая начисто отсутствовала у премьера: радоваться моменту, совершенно игнорируя грядущую угрозу. Королю нравилось общество Гертруд. Старушка вызывала у него неподдельный интерес.
– А позволено ли мне будет спросить, какое отношение Гертруд имеет к Маннергейму и Финляндии?
Это был тот самый вопрос, который подсказала бы королю Номбеко, если бы могла.
Отлично, король! Неужели ты настолько умен? Или нам просто повезло?
– Мое отношение к маршалу и Финляндии? Да вам-то небось не интересно!
Тебе это крайне интересно, король!
– Мне это крайне интересно, – сказал король.
– Это долгая история, – сказала Гертруд.
Времени у нас хватает!
– Времени у нас хватает! – сказал король.
– Неужели? – переспросил премьер-министр, и Номбеко одарила его сердитым взглядом.
Не отвлекайся!
– Началось все в 1867 году, – начала Гертруд.
– В год рождения маршала, – кивнул король.
Король, ты гений!
– Это ж надо, вы знаете! – поразилась Гертруд. – Именно так – в год рождения маршала.
В этот раз родословное древо Гертруд вызвало у Номбеко не меньше ботанических сомнений, чем в прошлый. Зато у короля от хозяйкиного рассказа настроение ничуть не ухудшилось. В свое время он провалил математику в Сигтунской гимназии. Возможно, поэтому упустил из виду тот факт, что от баронов, настоящих или нет, никак не могут происходить графини.
– Так вы графиня! – восхитился король.
– Неужели? – переспросил премьер-министр, у которого со счетом было получше, и Номбеко снова метнула на него сердитый взгляд.
Что-то было в короле, что по-настоящему удручало Хольгера-1 и Селестину. Что-то неуловимое. То ли сорочка в кровавую крапинку? То ли закатанные рукава? То ли золотые запонки, на время сложенные в пустую стопку возле мойки? То ли отвратительный, увешанный медалями китель, так и оставшийся висеть на стене курятника?
Или то, что король только что зарезал трех кур?
Короли не могут резать кур!
Кстати, и премьер-министры картошку не копают (по крайней мере, во фраке), но главное