Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ю.Иваск, рецензируя «След жизни», также говорил об усталости: «Стихи - прекрасные. В них слышатся отголоски столь рано оборвавшегося Серебряного века русской поэзии. Но голос у Кленовского - свой: тихий, мелодический, слегка надтреснутый.
Он радостно довольствуется малым, для него “никакая рана нестрашна, если бережно она обмыта, перевязана и прощена”... Он благословляет легкую старость, верную любимую подругу, прославляет чудо прорастающего стебля, говорит о вечности настоящего, не боится смерти и предчувствует райскую тишину. Это светлая, печальная мудрость отречения от всего того, чем обычно живет человек, отречение от страстей, за которые так часто расплачиваются отчаянием. Но ведь и в страстях есть счастье, есть правда, и они - “бессмертья, может быть, залог...” Но Кленовскому не надо залога бессмертья, он и так блаженно уверен в нем, хотя и не без грусти прощается с миром, который он хотел бы забыть в своем раю. Нельзя не поддаться очарованию его резиньяции, которая кажется чем-то близкой индийской мистике. Христианскому сознанию такая резиньяция чужда... Слушая голос Кленовского, хочется безмятежно уснуть навеки, погрузиться в покой безветрия - нирваны. Его мудрость отречения и грустная доброта вызваны не столько любовью, сколько огромной усталостью: и эта усталость не только “частное” настроение Кленовского. После бурь войны и в ожидании новых катастроф - эта усталость овладела очень многими, и старыми и молодыми. Нет настоящего творческого пыла. Всех отпугивает риск, сопряженный со всяким действенным творчеством. Нет сил для бескорыстного и радостного строительства мира. Очень многие стали добрее, отзывчивее, но не стали сильнее. Теперь очень часто даже за слезами и смехом скрывается усталость.
Об этой общей усталости и спел свою тихую песнь Кленовский. Замечательны его стихи, помеченные 1946–1949 гг. Они в какой-то мере соответствуют духу времени. Увы - если усталые люди и выигрывают на небе, то на земле они обязательно проигрывают. Но, может быть, в современном мире, кроме умудренной усталости, найдутся также умудренно-добрые силы. Без этой надежды было бы слишком трудно жить» (Новый журнал. 1950. №24. С.297–298).
В.Александрова отметила «преемственность Кленовского со старшими поэтами - если не с Пушкиным, то с Тютчевым и Иннокентием Анненским» (Александрова В. То, что не умирает // Новое русское слово. 1950. 23 апреля).
Исключением стала лишь рецензия Юрия Терапиано(Новое русское слово. 1950. 26 марта), на которого Кленовский жаловался С.Маковскому 3 ноября 1955 года: «Вашим советом послать книгу Терапиано - не воспользуюсь. Дело в том, что я уже однажды обжегся… По совету Н.Н.Берберовой я послал Т<ерапиано> в 1950 г. мой «След жизни», и он поторопился дать о нем в «Н<овом> рус<ском> слове» недоброжелательный отзыв, единственный в моей практике. Редакция опубликовала этот отзыв накануне получения моей книги, а получив ее - тотчас же отмежевалась от рецензии Терапиано. Лично незнакомый мне тогда Аронсон выразил мне от имени редакции сожаление, что рецензия нашла место в газете, добавив, что Т<ерапиано> изменило на этот раз его критическое чутье и что, получи газета вовремя мою книгу, - рецензия Т<ерапиано> не была бы напечатана. По поручению редакции Аргус написал хлесткий фельетон, в котором возмущался критикой Т<ерапиано>, а В. Александрова?– дополнительную статью о моей книге. Терапиано вскоре обидчиво реагировал на фельетон в письме в редакцию, настаивая на своей точке зрения. Естественно, что после этого происшествия у меня нет никакого желания посылать Т<ерапиано> мои книги. Каждый вправе, конечно, иметь свою точку зрения, но напрашиваться на отрицательную критику нет никакого смысла. Впрочем, впоследствии Терапиано, следуя общему по отношению ко мне тону критики (особенно после лестных отзывов Г. Иванова в “Возрождении” и Г.Адамовича в “Н<овом> р<усском> слове”), начал высказываться обо мне одобрительно» (РГАЛИ. Ф.2512. Оп. 1. Ед.хр.267. Л.46).
Упомянутый «лестный отзыв» Георгия Иванова также появился вскоре после выхода книги Кленовского в обзоре, посвященном поэтам второй волны: «Среди последних есть немало одаренных людей. Двое из них - Д.Кленовский и И.Елагин - быстро и по заслугам завоевали себе в эмиграции имя. <…> Кленовский сдержан, лиричен и для поэта, сформировавшегося в СССР, - до странности культурен. Не знаю его возраста и “социальной принадлежности”, но по всему он “наш”, а не советский поэт. В СССР он, должно быть, чувствовал себя “внутренним эмигрантом”. <…> Каждая строчка Кленовского - доказательство его “благородного происхождения”. Его генеалогическое древо то же, что у Гумилева, Анненского, Ахматовой и О.Мандельштама» (Иванов Г. Поэзия и поэты // Возрождение. 1950. №10. С.180).
Распространить тираж помог Родион Березов, описав это в статье, призывающей эмигрантов прививать друзьям любовь к стихам: «В апреле Д.Кленовский прислал мне свой сборник “След жизни”. Стихи меня потрясли. Я их читал, перечитывал. При встрече со знакомыми спрашивал: “Хотите пережить высочайшую радость? Хотите? Так слушайте”. И начинал читать присланные мне стихи. Везде и всюду слушатели были в восторге. От частого повторения многие стихи я выучил наизусть. Написал автору: “Пришлите 100 экземпляров”. На одном из “вторников” Русского центра, в концертной программе прочел несколько стихотворений и предложил подписаться на книгу. В течение 20 минут было собрано 60 долларов. Некоторые подписывались на два и на три экземпляра (“для друзей”). На следующий день через “Банк оф Америка” деньги были посланы автору. Каждый может представить радость бедного безработного поэта в Европе, когда, как будто с неба, падает чек на 60 долларов <…> Я получил 100 экземпляров книги. Шестьдесят роздал заранее подписавшимся, а 40 продал новичкам. Теперь прошу прислать еще экземпляров 50» (Березов Р. Редкостная любовь // Новое русское слово. 1950. 20 июня. С. 8).
48. Возрождение. 1950. №7. С.94. Подборку стихотворений Кленовского в «Возрождении» эмигрантские критики оценили по-разному. Юрий Терапиано высказался о ней скептически: «В обоих стихотворениях, помещенных в “Возрождении”, Кленовский, как теперь ясно, был ниже себя. Присущее ему в книге чувство вкуса и меры изменило ему как раз в этих двух стихотворениях: первое начиналось нелепой строчкой: “Двоился лебедь ангелом в пруду”, а во втором - безвкусица двух строк портила все стихотворение: “здесь ночью гимназиста лицеист целует в окровавленный затылок” (речь идет о призраках Гумилева и Пушкина)» (Терапиано Ю. Новые книги // Новое русское слово. 1950. 26 марта), однако несколько лет спустя именно стихотворением «Долг моего детства» открыл подборку Кленовского в журнальном варианте своей антологии «Сорокалетие русской зарубежной поэзии» (Грани. 1959. №44. С.46). Г. Аронсон, напротив, очень высоко отозвался о Кленовском, назвав его «одним из лучших поэтов, выдвинутых новой эмиграцией» (Новое русское слово. 1950. 9 апреля).
49. Новый журнал. 1947. №15. С.131. Подпись: Дм.Крачковский. Стихи для первой подборки поэта в «Новом журнале» передала в редакцию Н.Н.Берберова, за что Кленовский ее благодарил в письме от 25 апреля 1948 года, добавляя, что решил не печататься больше под своей фамилией: «Я имею теперь возможность лично поблагодарить Вас за Вашу любезность - посылку моих стихов в редакцию “Нового журнала” <…> Мои стихи выйдут под псевдонимом “Дм.Кленовский”. Учтите его, пожалуйста, в случае если бы Вы вновь передали мои стихи в какой-нибудь журнал. Псевдоним необходим не только потому, что в Париже существует, как я недавно узнал, мой однофамилец-беллетрист. Поэтому очень прошу Вас хранить в тайне и никому не сообщать ни подлинного имени, ни адреса “Дм.Кленовского”» (N.Berberova Papers. Hoover. Nikolaevsky Collection. Box 401). Началом своих отношений с «Новым журналом» Кленовский остался недоволен и 21 июля 1949 года писал Берберовой: «За те мои стихи, которые останутся в Ваших руках, я спокоен, а вот за те, что Вы отошлете в “Нов<ый> журнал”, - не очень. Ведь уже в 1947?г. из 10 моих стихотворений, что Вы туда послали, журнал напечатал только 2 и я долго не знал, могу ли я располагать остальными» (N.Berberova Papers. Hoover. Nikolaevsky Collection. Box 401). Об истории публикации стихотворения и решении взять псевдоним, Кленовский писал Глебу Струве 29 июня 1954 г.: «“Рука” была написана в 1947, а напечатана в 1948 г., в “Новом журнале”, притом не под псевдонимом, а под моей фамилией, ибо, будучи новичком в эмиграции, я ничего не знал о существовании моего не только однофамильца, но и тезки, прозаика Д.Крачковского. Сей муж тотчас же заявил “протест” и в следующем № редакция напечатала “разъяснение”, что, мол, автором стихотворения является не “известный писатель Д.Крачковский”, а его однофамилец. Пришлось мне тогда срочно придумывать псевдоним, что оказалось на редкость скучным и сложным занятием» (Hoover. Gleb Struve Papers. Box 96. Folder 4).