8 января 1954 г. Кленовский писал Шаховскому, что Христово Рождество совпало с их серебряной свадьбой. «Вспомнили весь наш совместный путь и возблагодарили Господа за то, что Он дал нам пройти его в нерушимой любви, дружбе и согласии.
Много было разных бед на этом пути, и только милости Господней обязаны мы тем, что ни одна из них не погубила и не разлучила нас. Потеряли мы, конечно, все, что имели, но сохранили самое дорогое: друг друга, и за это безмерно Ему благодарны!»[41].
Как в плотной грозди винограднойДве виноградинки поройТеснятся бережно и жадноТак в этой жизни мы с тобой.
На восьмом десятке лет он в стихах объяснялся жене в любви, открыто и просто:
Мой друг! Люблю тебя яСветло и горячо,А вот за что, - не знаю,Не распознал еще.
И так ли важно это?Люблю тебя! - и в томВся правда, все ответы,Все сложное - в простом!
Почти все свои книги Кленовский неизменно посвящал жене. В своей автобиографии он рассказывает: «В лице моей второй жены Маргариты Денисовны, урожденной Гутман (как и я - уроженки Петербурга) судьба дала мне редчайшего в наше время друга. Человек совсем иного характера, интересов, симпатий, убеждений, жена моя явилась моим жизненным спутником в самом благородном и прекрасном смысле этого слова. Я не могу себе представить союза между мужчиной и женщиной, основанного на большой любви, взаимном понимании, дружбе и доверии, чем наш»[42].
Ты была в моей судьбеСамою хорошею,И любовь моя к тебеСтала легкой ношею.
Сколько тропок и дорогНами здесь исхожено!Только скука в узелокНе была положена.
Больше всего боялся Кленовский оставить жену «здесь» одну, своим уходом принеся страдание любимой, которой будет так одиноко и холодно без него. Он обещает ей в стихах, что придет «оттуда» успокоить и утешить ее.
Знай - это я вчера незримоПришел помочь меня забыть
Но наперед зная, что нельзя ей забыть его:
Да, я с тобой еще побудуУйдя отсюда. Кем и в чем?О нет не ангелом, не чудом,Не стражем за твоим плечом.
И не одними лишь стихамиХоть навсегда с тобой они.А всем, что подружилось с намиЗа прожитые вместе дни.
Он очень желал бы уйти в мир иной из «этой» жизни вместе со своей спутницей:
Лишь бы только не разлучилоНас ничто на глухом пути,Лишь бы вместе хватило силыДо Высоких дверей дойти.Дай, друг друга мы перекрестимКак привыкли уже давно.А что нас туда пустят вместе,Это, милая, решено.
Он реже обращается к ней в стихах, как к женщине, как к человеку, чаще она присутствует в его стихах, как дух какой-то, сопровождающий все, а скорей всего она растворяется во всем, что он видит и о чем пишет:
Так и жить тебе, жить вовеки,Не любовницей, не женою,Не стихами о человеке,А о звездах и о прибое.
Да, в поэзии Кленовского Маргарита Денисовна была и звездой, и закатом, прибоем, деревцем, листочком и цветком.
Хотя в стихах я говорюВсе об одной любимой -Я разный облик ей даюВсегда неповторимый.
Быть может, я хочу вплестиТебя во все, что былоМне на земном путиИ дорого и мило?
А в жизни эта женщина была, как Шаховской назвал ее, ближайшим ангелом своего мужа. Шаховской посвятил на эту тему ей стихотворенье
Жене привязанной златою нитьюКо всякому и слову и событьюТраунштейнского поэта записногоЧто песнью заражает наше слово.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Жене певца, что с ангелом небеснымБеседует путем ему известным.
Уж с ангелами-то Кленовский немало побеседовал в своих стихах. Многие критики отмечали это в своих статьях. Например, Г.Струве, рецензируя книгу «Неуловимый спутник», писал: «Этот “легкий ангел”, этот “неуловимый спутник” проходит по всей книге Кленовского, по всей его поэзии, где касанья к запредельному, к нездешнему соседствуют с вещественно-плотным восприятием предметного мира»[43]. Высказался и Юрий Офросимов по поводу ангелов в своей статье «Рифмованные догадки»: «Ангелы-хранители, своим почти реальным присутствием, раздражая некоторых современников, в образе «неуловимых спутников» чувствуют себя, как дома, в поэзии Кленовского»[44]. Олег Ильинский считал: «Ангел для него столь же (если не более) реален, чем васильки в ржаном поле»[45].
Ангелу-хранителюС детских лет ты был всегда со мною:В первой, женской, бережной рукеВ первой половице под ногоюВ первом солнце на моем виске.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .И всего мудрей всегда и снова,От рассвета до заката дняБыло то, что ты меня дурногоУберег от самого меня.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .И теперь я знаю, если все жеБыл хоть чем-то в жизни я хорош. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Это только след твоих касанийЭто все тобой - и от тебя.
Шаховской, видя, что тема ангельская близка Кленовскому, его мироощущению, посоветовал сделать эту тему своей, «чтобы он учел их сиротство в этом мире, среди людей, редко учитывающих их реальность». Он советовал Кленовскому написать книгу об ангелах, на что Кленовский шутливо ответил: «Ангелов же я, действительно, ощущаю реально, как нечто иное “оттуда”. Боюсь только, Владыко, что Вы по доброте душевной преувеличиваете мои духовные возможности! Хотя я, конечно, только некая “проводка” для слова “оттуда”, но и для этой скромной роли нужна все-таки доброкачественная “аппаратура”»[46].
Часто в письмах, да, наверное, и при встречах, разговаривали они на теологические темы. 7 апреля 1963 г. Шаховской писал Кленовскому: «Ваши стихи в № 10 “Мостов” еще более зрелые, чем раньше, чистое у них звучание, и лишь один духовный диссонанс есть в первом стихе: “А между тем до Бога далеко”. Это плохая строка, потому что неверная: Бог безмерно ближе к человеку, чем ангелы! Ибо только Он “везде Сый и всея Исполняяй”. И нельзя Бога ставить как бы рядом с Ангелами, соразмерять их»[47].
Кленовский согласился с Шаховским и изменил строку: «А между тем Он так недалеко…», написав своему другу 19 апреля 1963 года: «Должен, однако, признаться Вам, Владыко, (ожидая новой нахлобучки…), что представляя себе духовный мир, как некую сложнейшую организацию, я привык обращаться, если можно так выразиться, к младшим ее сотрудникам (у них и время больше и мне с ними как-то проще), конкретно к моему ангелу-хранителю, а уж он замолвит за меня слово перед Богом, а то и сам, где может, выручит. Это от чувства своего ничтожества и малости, конечно. Ну как может Бог тратить на меня драгоценную Свою Субстанцию!? Есть у него дела поважнее! Вот отсюда и представление “до Бога далеко”, хотя расстояние создано, конечно, мной самим, а не Богом. Но быть с Богом запросто я не решаюсь…»[48].
Позже Кленовский написал на эту тему стихотворение, вошедшее в сборник «Почерком поэта» (1971):
Нет, с Богом говорить я не умею!Его обитель мне едва видна.Ни в дверь к Нему я постучать не смею,Ни дотянуться до Его окна,
Другое - Ангел, он в прихожей БогаМеня принять и выслушать готовИ мы порой беседуем немного.Словами - я, а он - без всяких слов.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Но мне порой вот этот путь окольныйК живому Богу кажется грехомИ мне тогда и совестно и больноИ начинаю я мечтать о том,
Что может быть, когда-нибудь наскучатБеседы эти за стенойИ выйдет Он и скажет мне: "Не мучайСебя! Войди! Поговори со мной!"
Почему-то вера в Бога (по крайней мере, в поэзии) как бы покачнулась с годами у Кленовского. Хотя рядом всегда был (если не физически, то духовно) его друг и духовный наставник архиепископ Иоанн Сан-Францисский (Шаховской). Если в 1950 г. он писал о Боге радостно, доверительно:
Бродя весной по солнечным дорогам,Что паутинкой по холмам легли,Так хорошо беседуется с БогомВ скупых просторах неба и земли.
Позднее и о потустороннем мире, и о Боге Кленовский мучился сомнениями, и все эти сомнения отразились в его поэзии: