впрочем, платили ему тем же.
Когда маманя, впервые приволокла котенка в дом, как я радовался этому серому комочку, гладил его, подсовывал блюдечко с молоком, на ночь забирал к себе в постель, и мы засыпали вместе вполне довольные друг другом, пока однажды, не приехала бабка, и, брызгая слюной, категорически запретила совместные ночевки в кровати. А потом, мне захотелось погладить шершавый котёнкин язычок, а эта «мурчалка», превратился в упирающегося и царапучего монстра, за что и полетел с балкона пятого этажа. Наверное, он разболтал всем окрестным кошакам этот случай, и, теперь, даже самая драная, и голодная кошка не соблазнялась вкуснейшей колбаской, которой пичкает меня мамаша, а, задрав хвост, удирает прочь.
– А эта, «кобра гигиеничная», блин, бегала по всему двору до ночи – «Мурзик, Мурзик, кыс-кыс». Чтоб и ты пропала вместе с Мурзиком своим. Вечно, как приедет, командует всеми, и мамка слова ей сказать не может. «Алевтина Марковна, хотите коооофе, бразильский, натуральный, Алевтина Марковна – присядьте отдохнуть в креслице, тьфу», ненавижу их всех.
Не, ну мамка она ничего, она мне все разрешает, а как «эта», приедет, так хоть из дома сбегай.
– А теперь еще и эта Светка. Да ладно бы пацаны побили, а то ведь девки, – вообще, позорище, не пойду больше в эту дурацкую школу, а я еще хотел на ней жениться, фигушки, тебе, кобыла. И он погрозил кулачком в сторону школы.
– Ну, что, «кучеряш», опять накостыляли? Как всегда, ниоткуда появился Ромка, такой же черненький, кучерявый и лупоглазый подросток, внешне очень походивший на Алешеньку, только постарше. Он криво скалился, в уголке рта неизменная сигарета.
– Я – инопланетянин, – сообщил он по секрету, в их первую встречу, – мне воздух вашей планеты вреден для легких, вот и приходится дымить, хочешь попробовать? На, угощайся.
Но Алешу тошнило от бабкиных папирос, и он отказался, тогда, год назад. Но сейчас, шмурыгнув носом, он сам попросил.
– Ромка, дай закурить, достали все, забери меня на свою планету, и домой не пойду, там бабка со спринцовкой ждет.
– У тебя, что, запор? – заржал Ромка, присаживаясь рядом, щелчком выбил из пачки одну сигаретку, протянул «нуждающемуся».
– Неее, доктор сказала нос промывать, а то гайморит будет.
– Аааа, вот оно как, – клацнув зажигалкой, протянул товарищ.
Алеша набирал в рот противный дым, и, подражая старшему товарищу, выпускал его, вытягивая губки «трубочкой».
– Светка поколотила? Такое нельзя с рук спускать, ты же мужик, врезал бы ей промеж глаз…
–Ага, ты видел, ее, «жирдяйку»? Ненавижу…
– Что толку просто ненавидеть, отомстить надо.
– Ага, а что я могу?
– Ты все можешь… – многозначительно прищурившись сказал Ромка, и запустил пальцы в свои волосы, нервно почесывая макушку, – айда, покажу.
Девочки-первоклашки, играли в классы. Расчерченные мелом на асфальте квадраты, обозначали от первого по восьмой класс. Девятый, или «солнышко» – это табу, туда нельзя попадать ни ногой, ни битой, иначе проиграешь. Света выигрывала. Одернув кружевной фартук, и прицелившись, она метко бросила камушек в квадрат №8. Остался сущий пустяк, попрыгать, развернуться, стоя на одной ножке поднять биту, и вернуться.
Никто из этой «стайки» девчушек и не догадывался, что из-за угла школы за ними пристально наблюдают два мальчика.
– Смотри, – поучал старший товарищ Алешеньку, – просто представь, что Светка на развороте насупит на этот булыжник, и все.
– И чё?
– И ни чё, представляй, говорю, на нее смотри, не на меня.
Алеша послушно выполнил рекомендации. Однако каким-то образом послушалась и Света, неудачно приземлившись на биту, она упала на асфальт, протяжно закричала «Ооооой», схватившись за ногу. Девочки сгрудились вокруг нее, кто-то пытался поднять, но Света так сильно закричала, – «Больно, больно, не трогайте ноооогуууу», – что ее оставили лежать на асфальте.
Когда эти вопли донеслись до Алеши, он в растерянности вышел из-за угла, не веря своим глазам.
– Это не я, это не я. Это же не я? – он повернулся к Ромке, но того уже не было рядом, парнишка исчез так же быстро, как и появился.
– В медпункт, скорее, Светка, наверное, ногу сломала, – пробежали мимо две одноклассницы, не обратив на Алешу никакого внимания.
***
Алешеньку быстрее ветра несло к своему подъезду, задрав голову, он увидел, что бабушка курит в форточку. Теперь она спрячет пепельницу под мойку, и встретит его, как ни в чём, ни бывало. Так он раньше думал, но не сейчас.
– Домой, домой, под одеяло, под кровать, заткнуть уши, закрыть глаза, заснуть и не просыпаться никогда.
Алевтина Марковна, увидев, как ее внук несется со всех ног в подъезд, затушила окурок, спрятала пепельницу, и вооружившись спринцовкой и банкой с отваром ромашки, открыла дверь.
– Бабуляяяя, – закричал перепуганный ребенок, и по инерции, врезался в живот удивленной женщины, – давненько он не обращался к ней так ласково, подумала бабуля, и спросила:
– Что случилось, Алешенька? Кто за тобой гонится? Половина отвара от удара, расплескалась, но она не обратила на это внимания.
– Скоренько в ванну. Умоемся, и ты мне все расскажешь, хорошо?
Она подталкивала Алешу к двери, а он, обхватив ее руками, никак не хотел отрываться, от единственной защиты на этот момент. Он без сопротивления дал себя умыть, но тут, в руках у Алевтины появилась спринцовка.
– Ммммм, – замотал головой Алешенька.
– Надо, надо, внучек, доктор прописал…
Она подумала, что раз дитенок в расстроенных чувствах, он не будет сильно сопротивляться, и действительно, Алеша обреченно наклонился над ванной и позволил вставить себе в нос ненавистную спринцовку.
– Аааааааа! Дура, старая, ты мне весь мозг выжгла!!! – закричал Алеша нечеловеческим голосом, толкнул бабку в только что защищавший его живот, и выскочил из ванны.
Чуть ли не от порога, он сделал прыжок в постель, зарылся в одеяло, и, обхватив голову руками, стонал, прислушиваясь, как от невыносимой боли горят и плавятся мозги.
Алевтина Марковна растерялась.
– Но эту процедуру доктор прописал, запускать болезнь нельзя, иначе в гайморит перерастет…
Опять, мальчишка вредничает, но крик был настоящий, словно ему на самом деле было очень больно. В недоумении она смотрела то на резиновый носик, то на стеклянную банку с остатками отвара. И, вдруг, решившись, набрала полную спринцовку, наклонилась над ванной, и со всей силы выпустила струю себе в ноздрю. Однажды ее ударило током. Но это было ничто, по сравнению с этой болью. На самом деле, было ощущение, что в ничем не защищенный открытый мозг ударила струя из брандспойта.
– Дура, она и есть дура, надо было сначала на себе попробовать… Докторишко чертов, что же ты не сказал, что потихоньку вливать надо. Чтоб тебе пусто было, скотина.
Она, ухватившись за то место, где еще зудела боль, поплелась разыскивать внучика, чтобы попросить прощения.
– Вооон, из моей комнаты, старая пердунья! Вон, пошла, ненавижу вас всех!
Алеша бросался подушками, игрушками и всем что попадало под руку. На него было страшно смотреть, пунцовое лицо полыхало таким гневом, злобой,