— Ваша светлость…
— Сохраняйте хладнокровие, братья мои. Этого и следовало ожидать.
— Вы знаете, что произошло?
— Я многое знаю и понимаю из того, что тревожит и смущает вас. Только что взорвали подъемный мост Сент-Анджело.
— По чьему приказу, ваша светлость?
— Исключительно по моему. Теперь, когда форт отрезан, артиллерия может вести огонь до самого конца. Пути к отступлению у нас не осталось, как не осталось и повода искушать себя мыслью о бегстве. Настал час, когда каждый, будь то рыцарь или простой пехотинец, должен оставаться на посту, вверив участь свою в руки Господа.
— Как вы могли, сир?
Де Понтье, казалось, не верил в случившееся.
— Брат шевалье, я поступил так, чтобы уберечь вас от необдуманных поступков. Мы останемся подле Монастырской церкви, наших священных реликвий, на двух полуостровах, которые в течение трех десятилетий были нашим домом. Если падут они, падем и мы и сгинет наша вера.
— Мы подорвали собственный тыл.
— Ради самих себя. Всегда легче проявить стойкость, когда бежать некуда.
— Некоторые решат, что мы утратили разум.
— Будущее рассудит.
— Но оно может и покарать нас.
Совещание завершилось, и все разошлись, начав последние приготовления. Распоряжений было немного, а тех, кому надлежало их выполнять, осталось не больше. Стоять насмерть. Таков был краткий приказ, суровая правда, провозглашенная Жаном Паризо де Ла Валеттом.
Де Понтье неторопливо брел в свои покои в здании магистрата. Шевалье испытывал некое удовлетворение, ощутив враждебность Лакруа и его союзников и сумев все же подлить масла в тлеющий огонь клановых раздоров. Мир рушился, только это теперь и оставалось. Следы отпечатывались на обугленной, утратившей твердость земле. Все обращалось в пепел. Вероятно, так выглядели Помпеи и Геркуланум после того, как Везувий излил на них свою огненную сердцевину, уничтожив цивилизацию. Но в отличие от жителей древних городов защитникам крепости бежать было некуда — Ла Валетт велел взорвать мост, соединявший их с фортом Сент-Анджело.
Чтобы унять невыносимую резь в глазах, де Понтье плеснул в лицо водой из каменной чаши. Здесь, в полутемной прохладе личных покоев, изнуряющая жара почти не ощущалась, сюда не проникали ни смрад разложения, ни разжиревшие на трупах мухи. Зачерпнув воды, рыцарь ополоснул лицо. Жаль, что он остался без слуг — их тоже отправили оборонять стены Биргу, и теперь их изувеченные тела разбухают на жаре.
Удар по почкам был болезненен и точен. Де Понтье попытался закричать и дернулся, чтобы защититься, но из горла вырвался лишь булькающий звук. Беспорядочно размахивая руками, шевалье мучительно пытался вырваться из железных объятий — нападавший душил его. Де Понтье уже терял сознание.
Тут голова его вынырнула из воды, изо рта хлынула вода, не позволявшая вздохнуть. Раздался чей-то голос.
— Прошу прощения за столь бесцеремонный визит, шевалье, — произнес Кристиан Гарди.
— Вы…
— Не стану отрицать. Приплыл назад в Биргу на свиных пузырях. В отличие от вас воды я не боюсь.
— Отпустите меня!
— Не считайте меня беспечным глупцом.
— Вы ведете себя глупо, англичанин. — Легкие де Понтье раздувались. — Вы совершаете роковую ошибку.
— Вспомните битвы при Креси, Пуатье, Азенкуре[31]. Большинство французских рыцарей говорили то же самое, прежде чем сдаться.
— Думайте что делаете.
— Хорошо.
И новое погружение, падение в густую тьму. Де Понтье отчаянно пытался разжать смертельную хватку, но Кристиан приподнял его, лишив опоры под ногами.
— Шевалье, обещаю, что опущу вас на пол. Или уроню.
— Убийца… — вяло и обреченно выдохнул де Понтье.
— Мститель. Я воздаю вам должное за смерть моего друга мавра, которого вы изрубили мечом на куски.
— Мститель? Вы?
— Вы были палачом. Теперь им стал я.
— По законам ордена вас прикажут вздернуть.
— Не раньше, чем я утоплю вас.
Гарди резко пригнул голову де Понтье, подавляя сопротивление и пытаясь погрузить лицо рыцаря как можно глубже в отверстие. Кристиан был рад, что подъемный мост на Сент-Анджело уничтожен по тайному распоряжению великого магистра. Но теперешнюю казнь он считал куда более ценной наградой — здесь англичанин действовал лишь по собственной воле. Шевалье все же проскользнул куда предназначалось. Ноги нелепо болтались в воздухе.
— Кристиан, если мы с тобой и вправду братья, не убивай его.
— Не упрашивай меня, Анри.
— Я не упрашиваю, я умоляю.
В проходе показалась фигура молодого Ла Валетта, в его позе угадывалось спокойствие, голос был тверд и невозмутим. Он пристально смотрел на своего друга.
— Существует кодекс дуэли.
— У меня свой кодекс.
— Основанный на произволе? На гневе и жажде мести?
— Твой дядя стреляет из пушек отсеченными головами.
— То были головы язычников.
— Де Понтье — негодяй, дьявол, проливший кровь доброго человека и подрывающий устои ордена.
— У нас нет доказательств.
— Он тонет. Это уже доказательство.
— Я присягал защищать каждого христианина.
— А я — убивать врагов.
— Стало быть, ты солдат, а не судья.
Анри кивнул на дергающиеся ноги шевалье:
— Он ли убийца мавра и отравитель великого магистра, это со временем разрешится. И не нами с тобой. Отпусти его, Кристиан. Он не единственный подозреваемый.
Гарди помедлил, обдумывая слова Анри, взвешивая все «за» и «против». Пыл его угас, ярость пирата уступала место трезвому рассудку. Кристиан не мог не подчиниться невозмутимо изложенным доводам.
Со вздохом Гарди вытащил де Понтье из воды. Пришлось как следует потрудиться, чтобы сбросить взмокшее полумертвое тело на пол и встряхнуть шевалье ударом ноги. Тело конвульсивно дернулось, изо рта и ноздрей хлынула вода.
— Оставлю вас, Анри. Братья-рыцари должны иногда побыть наедине.
— Благодарю, Кристиан.
— Нам еще предстоит узнать, к чему приведет твое великодушие.
Поклонившись, Гарди покинул покои. Досадный инцидент не мог их рассорить. Де Понтье был виновен, и друзья лишь желали для него различного наказания. Анри станет достойным гроссмейстером. Если защитники уцелеют и орден удастся сохранить…
Оставшись наедине с де Понтье, молодой рыцарь дождался, пока шевалье соберется с силами. Француз долго приходил в себя, бормоча и мотая головой. Наконец послышался его сдавленный стон:
— Теперь вы мой свидетель, брат шевалье, этот англичанин предстанет перед судом Священного собрания.