— Мы? Это не наша битва!
— Но язычники у стен нашей крепости, и гибель грозит нашим жителям. А твои упреки ничем не помогут и нас не спасут.
— Как и твое пренебрежение к сыновнему долгу.
— Мой долг в том, чтобы сражаться за общее дело, сохранить честь нашей фамилии и разгромить врага.
— Все кончено. И ты заодно с теми, кто повинен в нашей смерти.
— Я готов биться, а не сидеть сложа руки и тешить себя пустыми надеждами о переговорах и почетной сдаче.
— Я твой отец, и ты должен мне подчиняться. Не смей говорить со мной таким тоном!
— С чего бы? Может, ты и мечом мне пригрозишь? Оставь свое дурное настроение для турок.
— Окаянные рыцари и английский пират, это они сбили тебя с верного пути!
— А тебя — спесь и старость.
— Все вы глупцы, все до единого! Пусть судьба этой войны решается не здесь, а у Большой гавани. Я лично готов сесть на коня и поехать на переговоры с турками. Не битвы нас спасут, а дипломатия.
К старику повернулся губернатор Мескита:
— Отбросьте трусость и праздную болтовню. Не то окажетесь за стенами бастиона, в петле.
— Вы осмеливаетесь мне угрожать?
— Я губернатор Мдины.
— А я глава самого древнего и прославленного рода.
— Не забывайте, великий магистр Ла Валетт повесил члена городского совета лишь за то, что тот пожаловался на нас королю Испании.
— Вам известно, что я не какой-то обычный советник.
— Нам известно, что вы обязаны подчиняться указаниям главы ордена.
— Это законы захватчиков.
— Из которых и вы извлекли выгоду. Ныне пришла пора расплачиваться.
— Я не могу биться.
— Это и не нужно. Зато можете надеть шлем, накинуть плащ поярче и вместе с остальными занять стены крепости.
— Вы уже лишили меня сына и дочери, а сегодня хотите лишить и титула.
— Мы возвращаем вам утраченное мужество.
— А если я откажусь, Мескита?
— Тогда вас ждет свидание с палачом.
Достойно сожаления было наблюдать, как гордость уступает перед властью, как пожилой аристократ меняет высокомерный тон на услужливый. Старику вручили копье, примитивные доспехи простого солдата и отправили на бастион. Отец даже не взглянул на сына и не заговорил с ним.
Густое облако пыли приближалось.
Весть дошла до самого последнего ряда наступавшей колонны. Выкрики и шепот вселяли сомнения в души воинов, распространяясь подобно заразе и лишая солдат уверенности. Мдина неприступна. Офицерам пришлось прибегнуть к плеткам во имя поддержания порядка и боевого духа; ругательства смешались с призывами имамов к Всевышнему. Это всегда плохой знак. Но солдат необходимо было успокоить. Сарацины прониклись уважением к извечно ненавистным врагам-христианам, стали бояться их подожженных стрел, острых пик, мечей и граничащего с безумием мужества. И столица из легкой мишени превратилась в твердыню.
К главнокомандующему галопом подъехал разведчик.
— Я спешил к тебе, Мустафа-паша, из первых рядов.
— Докладывай.
— В столице множество солдат. Их столько, что вот-вот стены рухнут. Трубы звучат без умолку.
— Ты лжешь!
— Ни мой язык, ни глаза, ни уши не обманывают меня, Мустафа-паша. Остальные видели то же самое.
— Ты скорее внемлешь голосу гашиша, чем разума.
— Если бы так, Мустафа-паша, но эти преисполненные силой псы взвыли.
— Они запоют совсем иной мотив, когда я начну спускать с них шкуру.
Главнокомандующий подал знак конным офицерам последовать за ним и легким галопом поскакал к городу. На стенах Мдины палили пушки. Странно, что перед лицом смерти жители столицы сохранили стойкость. Быть такого не могло. Это всего лишь бравада. Видение. Мираж, какие бывают в пустыне. Мустафа-паша уставился перед собой. И понял, что настрой его войска сменился — ропот солдат стал отчетливее. Негодяи, он им еще покажет. Их долг состоит в том, чтобы отдать жизнь за султана, а не мешкать.
Но тут, рванув на себя поводья, Мустафа-паша внезапно остановился и стал вглядываться в линию горизонта. Аллах Всемогущий! Как это объяснить? Разведчик был прав, а лазутчик в самом сердце ордена ошибался. И невооруженному глазу были видны на фоне неба ощерившиеся наконечники копий, а вокруг — вспышки и грохот пушечных выстрелов.
— Объясни мне! Как такое возможно?
Офицер беспокойно заерзал в седле.
— Оказывается, они располагали неизвестными нам резервами, Мустафа-паша.
— Не может быть! И все-таки я вижу это собственными глазами…
— Их оборона кажется неприступной, Мустафа-паша.
— Сент-Эльмо казался слабо защищенным. А обошелся нам во многие тысячи жизней.
— Вы считаете, что здесь нам придется труднее, Мустафа-паша?
— Я считаю, что здесь нас ждет закованная в броню твердь, о которую мы разобьем себе лбы и потеряем армию.
— Они смеются над нами.
— Не без причин. Я уже начинаю верить, что нападение на лагерь в Марсе имело целью склонить нас к безрассудному штурму этих стен. Они сражаются ради жизни своего ордена и великого магистра.
Оставив группу командиров, Мустафа-паша верхом проехал пару сотен ярдов. В одиночестве он мог поразмыслить и приглядеться к вздымавшейся на вершине холма крепости. То, что совсем недавно казалось слабым, вдруг обрело силу. Столь неожиданно, непостижимо!.. Мустафа-паша невольно подался вперед, всматриваясь в образ города. У него перехватило дыхание от кипевшей внутри злости. Возможность уберечь свою голову и выиграть хоть что-то от провальной кампании таяла на глазах. Он хотел захватить Мдину, она была нужна ему. Но город остался в руках рыцарей. Он стал жертвой заговора, его предали, ему лгали все — и адмирал, и шпионы, и даже сама судьба. Пролилась лишь та кровь, чей привкус он ощущал во рту. Но этого будет недостаточно.
— Тихо…
Они остановились и прислушались, страх и узкие стены подземного хода давили на них. Встречный подкоп. Юбер отер пот и пыль с лица и отдышался. Было трудно не впасть в панику, не закричать — известняк поднимался уступами, враг был в двух шагах, а скрип и удары кирок и лопат звучали в унисон с чьими-то еще. Сарацины пытались устроить все втайне. Он ни за что не позволит рыть подкопы под Кастильский бастион. Он дал обещание Богу и самому себе и теперь обязан сдержать слово перед друзьями, орденом, Кристианом Гарди, покойным мавром. Должен отбросить детские страхи и действовать мужественно. К ноге привязана веревка. И он продолжит, доведет задуманное до конца.
Обнаженный Юбер прополз на животе дальше во тьму и приставил стамеску к стене. Еще удар молотком, еще порция каменной пыли в легкие. Время от времени скалу сотрясали взрывы, иногда сквозь камень слышались крики. Может, там наверху обрушилась крыша; может, прорвался вражеский отряд, когда схватка переместилась за стены крепости. Адские сцены разыгрывались в подземном лабиринте.