Два рыцаря уставились на него со скалы.
— Не подходите, месье Гарди! Это дьявольская игрушка, адская машина!
— В план турок вкралась ошибка.
— И ваш план небезупречен — вы погибнете.
— Лучше уж погибнуть с честью, чем лежать лицом в пыли.
— Это безумие!
— Безумие здесь повсюду.
— Он вот-вот рванет — не приближайтесь!
— Посмотрите на запал. Еще есть шанс изменить судьбу, братья.
Гарди налег плечом на бочонок, заставив его повернуться. Взору открылся быстро горевший огнепроводный шнур.
— Ваше безумие заразительно, месье Гарди.
Подбежавшие на помощь рыцари взялись за бочку, начиненную смертоносным содержимым, пытаясь столкнуть ее и отправить восвояси. К ним присоединились Мария и Люка.
— И еще раз! Сильнее!
— Услышь нас, Господи! Избавь нас от зла.
— Пусть катится к язычникам!
Люди вокруг кричали и молились с упорством и фанатизмом пилигримов. Все походило на религиозное празднество, словно горожане исполняли некий освященный веками торжественный обряд. Но то была лишь смертельная погоня. Гарди ощущал близость Марии, прикосновение ее пальцев. И сразу же ему вспомнилась девушка, наполнявшая водой глиняные сосуды из родника близ Мдины. Потрескивало пламя запала, взрывчатка медленно ползла в гору.
Скопившиеся на подступах к Сенглеа турки дожидались взрыва. Под прикрытием штурмового отряда подрывники выдвинулись вперед и перетащили свое смертоносное детище непосредственно к бреши в обороне христиан. Оно сулило противнику колоссальный урон. Бочка, набитая порохом, дробью, гвоздями и звеньями цепей, предназначалась для последнего и самого сокрушительного удара по противнику. После взрыва никто из неверных не уцелеет и некому будет давать отпор наступающим туркам. Затраченные усилия и время должны были окупиться с лихвой.
Однако коварное устройство вернулось к хозяевам. Христиан застигли врасплох, но сами турки оказались беззащитными перед собственной хитростью. В мгновение ока сотни людей погибли, сгорели заживо и были разорваны в клочья. Немногие уцелевшие лишились зрения и были искалечены множеством осколков. Расстановка сил изменилась. Никто не ожидал увидеть предполагаемых жертв, которые теперь сбегали вниз по склону и жаждали мести. Орден не останется в хрониках лишь безмолвным свидетельством прошлого.
В Биргу бил набатный колокол Монастырской церкви. Громкий звон возвещал жителям не празднество, но прорыв османов. Врагам удалось пробиться в образовавшуюся после подрыва брешь и оттеснить защитников в узкие городские переулки. Еще больше турок устремилось по развалинам Кастильского бастиона через мост, опущенный с помощью механизма одной из осадных башен, приводимого в движение рабами и лошадьми. Два вражеских потока слились воедино. Никогда еще рыцари не оказывались в такой опасности, а турки не были столь близки к победе.
Едва какой-то дервиш, истошно вопя, бросился по улице мимо объятых пламенем строений, его пронзили длинные вилы, а в следующую секунду он отделился от земли и вылетел в окно пылавшего дома. Еще одна жертва фра Роберто.
Священник пригнулся, насколько позволял исполинский рост.
— Мушкеты, огонь!
Над головой грянул залп — первые ряды наступавшего противника дрогнули. Сзади напирала вторая волна османов, ибо враг утратил скорость — продвижению вперед мешали христиане и тела погибших своих. Турки не обратили внимания на крыши. Сверху, словно призраки, в клубах дыма возникли мальтийцы и с боевой песнью принялись метать во врагов копья и камни.
— Поднимайтесь, братья! Крушите ненавистных псов что есть мочи!
Фра Роберто вклинился в ряды наступавших, а его вилы окрасились свежей кровью. Священник и возглавил атаку. Поддев на зубцы кого-то из пытавшихся отступить османов, он швырнул язычника наземь и ногой размозжил ему голову.
— Они бегут, фра Роберто!
— Господь нам улыбнулся! Не ослабляйте натиск!
Исполин тут же набросился на турецкого офицера и, пронзив его яркие шаровары, приподнял сарацина вверх над бушующим огнем.
— Ничего, пускай жарится!
— Они у нас в западне.
— Как раз наоборот — это они обложили нас.
Он снова присел, и мушкетеры дали залп в толпу отступавших османов. Увы, один удар из засады победы не делает. Дела оборонявшихся были плохи, а вот Мустафа-паша имел все основания для довольства. Почти везде на других переулках турки сумели подавить сопротивление защитников.
— Мы на краю гибели. И если мне нынче суждено умереть, я умру как солдат на руках своих братьев.
Одетый как простой пехотинец, в обычном солдатском морионе, великий магистр Ла Валетт обвел взглядом собравшихся командиров. В глазах каждого сквозила тревога — начиналась заключительная схватка за веру.
Рыцарь Большого Креста Лакруа стоял, опершись на меч.
— Что бы ни случилось, мы всегда с вами, сир.
Группа рыцарей подтвердила слова Лакруа возгласами одобрения.
Заговорил бейлиф:
— Пробил час славы, но не уныния. Мы стремимся к тому, что обрели наши братья. И отправимся вслед за ними.
— Таково наше право.
— Таков наш долг.
— Судьбе угодно испытать нас и вознести на небеса.
— Его святейшество благословил нас.
— Нас ожидает Царствие Небесное.
— Мы готовы ко всему и тверды в вере нашей.
Ла Валетт кивнул. Да, его последователи готовы вступить в бой с врагом, исполнить приказы командира, под началом которого почти никого не осталось. Над выстроившимися в каре солдатами занималась заря, предвестница нового сражения. И они обратят взор к Богу, обнажат мечи против язычников, послужат примером для Европы и всего христианского мира.
— Да обратится наша плоть в дух, братья мои. Нас немного, но мы последние избранные рыцари этого ордена. Позади наша церковь, десница Иоанна Крестителя и его священные реликвии. Впереди сарацины. Так очистим души наши, омывшись кровью безбожников, и станем мучениками во Христе.
— Аминь.
Осенив себя крестным знамением, рыцари поклонились.
— Мой племянник Анри, возьми на себя осадное орудие турок, стоящее у Кастильского бастиона.
— Я готов, и оно обратится в щепы.
— Шевалье де Монтегю наступает на Арагонский бастион, шевалье Сальзедо обороняет Монастырскую церковь. — Ла Валетт суровым взором обвел рыцарей. — Остальные братья пусть выберут участок по своему усмотрению.
— Ваша светлость, каковы будут дальнейшие указания? — обратился к великому магистру де Понтье.
— С этой минуты лишь Бог вправе указывать нам.