Бледный, с крепко сжатыми губами, князь выпрямился. Это оскорбление отняло у него последнее самообладание.
С минуту он никак не мог вытащить нагайку из рукава, так как она зацепилась за золотую запонку. Не владея больше собой, он вырвал ее вместе с запонкой и, схватив жену за косу, стал бить ее нагайкой. Выведенный из себя, он осыпал ее градом ударов. Но Екатерина была сильна. Обезумев от боли и гнева, она отбивалась ногами и руками, как фурия, и Арсений Борисович должен был употреблять всю свою силу, чтобы удержать ее. Тем не менее княгиня не кричала. Она настолько сохраняла присутствие духа, что помнила, что поблизости находятся ее горничные. Ей удалось, наконец, освободить одну из своих рук, и она так сильно ударила кулаком по лбу князя, что тот едва устоял на ногах. Это новое нападение окончательно привело в бешенство мужа. Он хотел задушить эту женщину, осмеливающуюся оскорблять его и называть нищим. Но последний проблеск рассудка нашептывал ему, что эта презренная не стоит того, чтобы из-за нее идти в Сибирь. Вне себя он с такой силой ударил нагайкой по спине Екатерины, что та, побежденная болью, отчаянно вскрикнула и попросила пощады.
Оттолкнув ее ногой, князь прислонился к стене.
— Помни этот час и устраивай свои дела таким образом, чтобы я ничего не знал о твоих изменах, — сказал он суровым голосом. — Если я еще застану тебя с кем-нибудь из лакеев, как сегодня с Сидором, я изобью тебя без всякого сожаления.
Князь замолчал. Грудь его высоко поднималась, а по телу пробегала ледяная дрожь. Все еще лежа на полу, Екатерина глухо стонала, как вдруг до ее слуха донесся сдержанный шепот. Очевидно, прислуга, привлеченная криками и шумом, собралась в будуаре. Если Арсений выйдет в эту минуту с разорванным рукавом и нагайкой в руках, прислуга сейчас же узнает правду, и этот случай из передней скоро распространится по гостиным.
Занятый только что приведенным в исполнение наказанием, князь ничего не видел и не слышал. Вынув ключ из кармана, он направился к двери. Увидя это, княгиня с трудом поднялась, шатаясь, подошла к мужу и взяла его за руку.
— Останься здесь, Арсений!.. Не показывайся в таком виде людям и не подвергай нас ненужному скандалу, — прошептала она прерывающимся голосом.
Угарин вздрогнул, и его взгляд с отвращением остановился на жене. Батистовая рубашка и кружева висели на ней клочьями, тело было испещрено кровавыми полосами, а бледное лицо покрыто красными пятнами. Отвернувшись от нее, он обвел глазами роскошную комнату, обтянутую атласом, и взглянул на богатую, отделанную золотом кровать. Не в тысячу ли раз лучше было бы жить с невинной и милой Тамарой в скромном помещении, чем быть связанным с этой богатой куртизанкой, упрекавшей его в бедности и покрывшей его имя позором?
— Хорошо, — сказал он. — Я останусь. Только позволь мне объясниться раз и навсегда. Правда, я женился на тебе из-за денег. По любви я никогда не выбрал бы грубой крестьянки с сомнительной репутацией. Но за твое состояние я заплатил тебе моим древним, славным именем. Я продал тебе мою особу и титул, но не честь моего имени! Ты обязана сохранять наружное приличие, а больше я ничего от тебя и не требую.
В изнеможении он бросился в кресло. В ушах у него шумело, мозг болезненно работал. Не обращая внимания на жену, со стоном подползавшую к кровати, князь закрыл глаза. Он страдал физически и нравственно. Настоящее казалось ему отвратительным, будущее пустым и бесцельным! Окруженный вихрем рассеянной жизни, он только и думал об одном: найти богатую невесту и позолотить свой поблекший герб. О требованиях души он никогда не заботился. Разве не к его услугам тысяча всевозможных развлечений и любовниц, чтобы заменить нелюбимую жену?
И вот теперь наступило наказание! Его сердце, этот орган, на который он никогда не обращал внимания, проснулось и властным голосом заявило свои права. Он почувствовал неудержимое желание любить и быть любимым истинной чистой любовью. Перед омраченным взором Арсения Борисовича восстал очаровательный образ жены Магнуса. Князь жаждал чистой атмосферы, окружавшей молодую женщину.
С глубоким вздохом он прижал руку к своей наболевшей груди и мало-помалу впал в тяжелое забытье.
Когда Угарин проснулся, было восемь часов утра. Разбитый телом и душой, он встал и, шатаясь, прошел в свои комнаты. Все в доме еще спали. Не зовя своего камердинера, Арсений Борисович бросился в кровать и зарылся пылающей головой в подушки.
XI
Несколько дней спустя после бала Магнус страдал сильной головной болью, сопровождавшейся лихорадкой. Тамару очень беспокоило его здоровье. Уложив больного на диван, она положила ему компресс и заставила принять успокоительные капли. Было уже около семи часов, когда лакей доложил о приезде князя Угарина.
— Что это сегодня он так рано приехал! — заметила Тамара.
— Не беда! Ведь он родственник. Прими его, дорогая моя, и оставь пить чай. Мне теперь лучше! Поспав немного, я, вероятно, буду чувствовать себя совершенно здоровым.
— Хорошо, спи же спокойно!
Князь нервно ходил по гостиной. Когда баронесса вошла в комнату, он окинул страстным взглядом молодую женщину, с улыбкой подходившую к нему в простеньком кашемировом платье.
— Здравствуйте, кузен, — сказала она, протягивая ему руку. — Вы нездоровы? У вас такой больной вид, — прибавила Тамара, приглашая его пройти в кабинет.
— Да, у меня нервы не в порядке, и, кроме того, страшная мигрень мучает меня целый день, — ответил князь, следуя за ней в кабинет.
В камине, перед которым лениво растянулся Персиваль, весело пылал огонь. На столе, освещенном большой лампой, лежали засушенные цветы, вырезанный картон, кисточки и флакон с жидким клеем. Здесь в свободное время Тамара работала над абажуром.
— Я сяду в это кресло, чтобы не беспокоить Бижу, так удобно расположившуюся на диване, — сказал князь, с улыбкой указывая на маленькую собачку. — Простите, баронесса, что я явился к вам в такой неурочный час. Я не в состоянии быть в обществе и видеть посторонних людей. Дома же одиночество невыносимо! Зная ваше христианское милосердие, я надеюсь, вы простите, что я явился надоедать вам своей особой!
— Вы знаете, князь, что вы всегда у нас желанный гость! Бедный мой Магнус нездоров и выйдет только к чаю, но это не мешает нам болтать, развлекаясь в то же время конфетами, — прибавила Тамара, пододвигая к нему бонбоньерку.
— Благодарю вас. Здесь я, право, совсем перерождаюсь! Вы окружены, Тамара Николаевна, какой-то особенной, спокойной атмосферой, благотворно действующей на усталую душу.