А Мирелла сейчас размышляла о словах Адама. Ведь он предупреждал ее о том, что Рашид обходится с женщинами как с рабынями. В глубине души она сознавала, что больше не доверяет Рашиду и что их сексуальные отношения закончены. Однако она знала, что понимание и поступки не одно и то же. Она не могла порвать с Рашидом до сих пор, но признавалась себе, что не сможет прийти к Адаму, пока ее нынешний роман себя не исчерпает. Войдя в жизнь Адама, она ощутила ответственность, которую налагает на человека настоящая любовь, и не хотела строить новые отношения за чьей-либо спиной, тайком. Они с Адамом заслуживали лучшей участи.
Она успокоилась и согласилась позавтракать в постели с Рашидом, вместо того чтобы немедленно отправиться к Бриндли. Они решили провести этот день вдвоем, предаваясь праздности. Но у Миреллы было несколько условий: она хотела серьезно поговорить с ним, сделать несколько телефонных звонков и почитать дневник Оуджи. Рашид принял ее условия лишь после некоторого сопротивления.
– Стоило будить тебя таким экзотическим способом, чтобы потом весь день провести в делах и заботах! Никаких условий! – Она помрачнела, а он снисходительно улыбнулся: – Ладно, не сердись. Я сдаюсь. Все будет так, как ты захочешь. Только сделай и для меня одну вещь: подпиши эти треклятые бумаги! Пусть Бриндли привезет их к обеду. Надо сделать это, чтобы раз и навсегда выбросить их из головы.
Мирелла насторожилась. Очередное напоминание о документах утвердило ее в мысли, что ее роман с Рашидом как-то связан с ее наследством. К счастью, не в его привычках было ожидать ее согласия, поэтому он, уверенный в ее покорности, произнес:
– Пойдем примем ванну вместе, а потом вернемся в постель и позавтракаем.
Они сидели в ванне лицом друг к другу и наслаждались ароматом цветущих лилий, который поднимался от воды вместе с паром. Горничная принесла серебряный поднос с напитками и поставила его возле ванны на мраморный столик. Рашид налил им обоим шампанского, поднял свой бокал и провозгласил по-турецки тост:
– Serefe.
– Как вкусно! Это именно то, что мне сейчас необходимо.
– Разве я когда-нибудь потчевал тебя чем-нибудь невкусным? Разве я не угадывал твои желания и не давал тебе то, что тебе хотелось? – подшучивал он над ней. – Разве не поэтому ты преподнесла мне в подарок статую Аполлона?
– Да, твое обращение со мной действительно заслуживает благодарности. Ты испортил меня своей щедростью и предупредительностью. Думаю, ты мог бы вообще уничтожить меня, отучив заботиться о себе самостоятельно. – Она сделала большой глоток шампанского и снова заметила, что оно на редкость вкусное.
– В отеле «Карлтон» в Каннах его называют «подними меня». По-моему, очень удачное название. Во всяком случае, на меня оно именно так и действует.
– На меня тоже. Я чувствую, как ко мне возвращаются силы.
– В этом мы с тобой похожи.
Горничная вернулась, неся на вытянутых руках черный шелковый халат, украшенный золотым шитьем, – настоящее произведение искусства, достойное быть выставленным в музее костюма в Топкапы.
Рашид рассмеялся, видя, в какой восторг пришла Мирелла, когда горничная помогла ей облачиться в халат, и велел подать зеркало.
Миреллу поразило собственное отражение: в роскошном халате и тюрбане, который горничная намотала ей еще раньше, чтобы она не намочила волосы, сидя в ванне, Мирелла была похожа на одалиску из «Ода-Лала». Ее фиалковые глаза возбужденно блестели, кожа казалась матовой и шелковистой, затянутый на поясе халат делал ее еще стройнее. Она провела рукой по плечам и груди. Ей очень нравилась женщина, которую она видела в зеркале, – ее природная красота и сексуальность, раскрытые усилиями Рашида. Мирелла обернулась к нему и увидела, что он молча пожирает ее взглядом.
– Ты хочешь сделать из меня экзотическую красавицу, похожую на твою сексуальную рабыню Гамаюн? Как по-твоему, сойду я за одну из одалисок твоего гарема?
– Конечно, особенно если учесть буйство твоей натуры и врожденную склонность к эротическим авантюрам. Мы оба знаем, что я не мечтаю ни о чем, кроме того, чтобы сделать тебя своей сексуальной рабыней. И минувшей ночью я доказал тебе, что не намерен отказываться от этого желания.
Рашид стал перечислять, чем они занимались ночью, смакуя каждую деталь изысканной любовной игры, которую они вели. Но Мирелла вернула его к разговору об «Ода-Лала».
– Ты странная женщина. Ревнуешь меня к Гамаюн. Она замечательная, хотя ни в какое сравнение с тобой не идет. Ты никогда не станешь делать для меня то, что делает она. Ты меня не любишь. Я имею в виду, ты не сможешь отдаться мне полностью, безраздельно, в каком бы мне ни захотелось любовном акте. А она сможет. И все же в каждой нашей близости я вижу твое стремление пойти дальше, приблизиться ко мне настолько, чтобы слиться со мной, подчиниться эросу, живущему во мне. Время покажет, кто из нас сломается и захочет убежать первым.
Такие разговоры были частью их сексуального общения и сами по себе возбуждали. Теперь этот разговор помог им избавиться от внезапно возникшей неловкости, и они рассмеялись.
Мирелла подумала, что, если бы Рашид догадывался о том, что для нее их роман закончился, разрыв был бы не таким мучительным.
Они завтракали в постели; он – обнаженный, она – в халате, в позе царственно возлежащей на подушках одалиски. Время тянулось медленно, они почти не разговаривали, наслаждаясь легкими закусками. Покончив с завтраком, они придвинулись друг к другу.
– Этот халат сшили около ста лет назад для армянской принцессы, попавшей в гарем султана, – пояснил Рашид, играя расшитым поясом. – Но его так никто никогда и не надевал. Султан заказал его для принцессы в знак своей любви, но ей ни разу не пришлось его надеть. Она приняла на себя удар шпагой, предназначенный для султана, встав между своим возлюбленным и убийцей, которому все же удалось довершить свое черное дело, сильнее надавив на рукоять смертоносного оружия. Я часто думал над тем, кому его подарю. Ни одна из женщин, которых я знал, не выглядела бы в нем красивее, чем ты. Кстати, того убийцу наняла мать султана, которая предпочла видеть на троне другого сына. Всегда стоит помнить о том, как жестоки мы иногда бываем.
– Это предостережение? – спросила Мирелла.
– Нет, всего лишь напоминание, ведь жестокость у человека в крови, и она передается по наследству. Насколько мне известно, от тебя можно ожидать куда большей жестокости, чем ты сама в себе предполагаешь. Хочешь, поговорим сейчас, или сначала позвонишь?
Глава 23
– Доброе утро, Бриндли. Как ваши дела?
– Спасибо, все в порядке. Вы заедете?