или многоэтничности. Сплошь и рядом наблюдается ситуация, когда территориальные границы размыты или вообще отсутствуют, а социальные и культурные сохраняются. Во-вторых, характерной особенностью догосударственных обществ, как выяснилось, является отсутствие четких языковых и культурных границ. В-третьих, этнические названия и взгляды аборигенов на этническую картину служат не такими строгими этническими индикаторами, как принято считать. Они меняются и во времени, и в пространстве, будучи связаны непрекращающимися этническими процессами. В-четвертых, этнос не является полным изолятом, а межэтнические отношения принимают самые разные формы (развитый широкомасштабным церемониальный обмен, военные союзы, «шуточные отношения», межэтнические браки, ассимиляция и адопция и т. д.) Наконец, в-пятых, и индивиды, и их группы могут менять свою этническую принадлежность, а этнос способен изменить и образ жизни, и культуру. Все эти положения Р. Левайн и Д. Кэмпбелл проиллюстрировали на богатом фактическом материале, собранном этнографами в доклассовых и раннеклассовых обществах. По их мнению, этнос как четкое единство со строгими территориальными и социальными границами и названием если и встречался в «доиндустриальных» обществах, то только в виде исключения[767].
В конце 60-х — 70-е годы было проведено несколько конференций, специально посвященных особенностям этносов и этнических отношений в доклассовых и раннеклассовых обществах[768].
Некоторые особенности первобытных этносов были рассмотрены в книге известного социолога Э. Фрэнсиса «Межэтнические отношения». Впрочем, в ней автор уделил внимание лишь отдельным африканским предклассовым и раннеклассовым обществам. Касаясь вопросов терминологии, этот исследователь определил «этничность», как «этнический аспект социального поведения», а «этническую единицу», как «любой крупный коллектив, который объединен общностью происхождения»[769]. Впрочем, общность происхождения, как явствует из контекста, следует понимать не буквально, а лишь как общность исторических судеб, как осознание людьми своего единства в прошлом, настоящем и будущем.
Приведенные выше определения и формулировки показывают, что в зарубежной науке критерий этнического самосознания в настоящее время приобрел первостепенное значение для вычленения и изучения этноса. Он не только потеснил все остальные критерии: сама их роль при анализе этнической проблематики сейчас зачастую рассматривается через призму их отражения в этническом сознании. Таким образом, в этнической общности западные исследователи видят сейчас, прежде всего, общность, обладающую этническим сознанием и самосознанием. По этому признаку они отделяют этнос от различных расовых, языковых, социокультурных, религиозных и потестарно-политических групп, а также от нации. Тенденция к такой постановке вопроса наметилась еще в довоенные годы.
Однако тем рубежом, за которым проблема этнического самосознания стала обретать подлинную научную почву, стали работы, проведенные в Африке З. Наделем. Их результаты были опубликованы в 40-е годы. Они заслуживают того, чтобы остановиться на них подробнее. Исследуя раннеклассовую общность пупе в Нигерии, З. Надель столкнулся с тем, что она никак не вязалась с господствовавшим в те годы представлением о племени. Территориальное единство отсутствовало, так как, во-первых, часть нупе образовывала колонии в иноязычной среде, а во-вторых, вся общность делилась между несколькими государствами и вождествами. С другой стороны, политические границы включали в себя и этнически чужеродные элементы. На языке нупе говорили некоторые другие этносы, практиковавшие билингвизм. Зато часть самих нупе забыла родной язык, сохранив чувство прежней этнической принадлежности. Язык нупе распадался на пять диалектов, отличавшихся друг от друга не меньше, чем от соседних языков. Культурная общность нуле оказалась нечеткой: по одним показателям нупе входили в более широкие культурные блоки, по другим — делились на несколько культурных провинций. Ученому не удалось обнаружить никаких внешних культурных символов единства нупе, которые теоретически могли бы проявляться в одежде, прическах, татуировке, украшениях и т. д. С другой стороны, при отсутствии политического единства, единства языка и культурной общности все нупе признавали себя единым народом, отличавшимся от соседних групп[770].
Может быть, эта картина была специфической особенностью лишь раннеклассовых этносов? Нет, ее значение выходило далеко за их пределы, в чем З. Надель убедился, изучая общества отсталых земледельцев и скотоводов Судана, расположенных в горах Нуба. Здесь обитали разнородные в антропологическом, лингвистическом и этническом плане мелкие общества, или «племена», как их назвал З. Надель. Для них была характерна общая культура, варианты которой охватывали несколько племен. Однако мелкие культурные особенности встречались и в отдельных племенах, и в их подразделениях. Столь же пестрой была лингвистическая картина: одни племена говорили на сходных диалектах, другие резко различались по языку; одни племена общались и понимали друг друга, несмотря на несходство языков, другие даже не подозревали, что на их диалекте говорят члены иного племени. Четких территориальных границ между племенами не было: границы постоянно изменялись. Общий этноним, означавший «черные люди» или «горные люди», в представлении разных племен и даже разных людей относился к разномасштабным общностям в зависимости от социального опыта информаторов. В целом так называли себя и своих соседей.
Впрочем, не у всех племен имелось самоназвание. Некоторые из них не обладали для этого достаточно четким самосознанием. Там, где этническое самосознание имелось, оно означало, прежде всего, сознание единства языка и культуры членов племени, разумеется, в их собственном его понимании, так как объективно четкого единства могло и не существовать. Такие критерии, как общность происхождения и территории, совместная деятельность, по словам З. Наделя, не имели здесь значения для этнического самоопределения[771].
Столкнувшись с подобного рода картиной, З. Надель пришел к выводу о том, что племя в этническом значении этого термина можно определить лишь как «группу людей, члены которой признают свое членство в ней»[772] и рассматривают друг друга, «как братья», а отдельные социальные группы — как входящие в единую общность[773]. По его мнению, «племя существовало не в силу какого-либо объективного единства или сходства, а в силу идеологического единства и сходства, принятого в качестве догмы». Само это идеологическое единство, по мнению З. Наделя, не являлось раз и навсегда установленным: оно возникало исторически на основе единства какого-либо иного порядка (тесная кооперация живущих по соседству общин, сходство их образа жизни, взаимные браки и т. д. и, как следствие этого, реальная общность исторических судеб)[774]. З. Надель указывал на процессы, вследствие которых разнородные по происхождению группы контактировали друг с другом, сливались и в результате образовывали единый этнос[775]. По мнению этого ученого, этнические общности в первобытности за отсутствием централизованной власти, средств транспорта и т. д. держались, как правило, на убеждении в общем происхождении, которое опиралось на мифологию и систему родства и отражалось чаще всего в самоназвании. Впрочем, для обеспечения реального единства требовалась определенная степень общения, и эту функцию выполняли периодические ритуальные, церемониальные и другие сборища[776].
Подойдя вплотную к проблеме этноса, З. Надель