а агрегаты разрозненных групп; языковые границы не совпадали с племенами; племя не имело социально-потестарной функции. М. Фрид справедливо обратил внимание на неразработанность понятия культурной общности. Он призвал исследователей изучать феномен племени в диахронии, хотя сам и не последовал этому совету. Все упомянутые положения содержались в его статье 1966 г.[748] и были им развиты в книге, изданной в 1975 г.[749] Кроме того, в этой книге справедливо обращалось внимание на невозможность отождествления племени с биологической популяцией, а также отрицались хозяйственно-экономическое единство племени и его военная функция. По мнению М. Фрида, племя не являлось гомогенной культурной общностью и не совпадало с религиозно-церемониальной группой. Затрагивая вопрос о самоназвании, этот исследователь пришел к выводу, что племенные названия, как правило, происходили от кличек, навязанных местному населению извне. Племя, по его убеждению, не могло рассматриваться и как стадия социально-потестарной эволюции.
Что же представляло собой племя, да и существовало ли оно вообще? М. Фрид считал, что оно существовало, однако повсюду было связано своим возникновением с влиянием классовых государственных обществ на более отсталых первобытных соседей и, следовательно, оказывалось «вторичным» явлением. В нашу эпоху это нашло выражение в «трибализме», характерном для многих развивающихся стран, где он по большей части коренится в особенностях процессов, происходивших в колониальное время и связанных с прямыми или косвенными контактами с европейцами.
Правильно поставив вопрос о границах применения эволюционистской концепции племени, М. Фрид остановился фактически на полпути и не смог противопоставить ей достаточно разработанной альтернативы. Понимая под племенем лишь те общественные структуры, которые образовывались у отсталых народов под влиянием обществ, обладавших государственностью, М. Фрид даже не пытался предложить какую-либо новую концепцию для определения социальных организмов, существовавших на разных этапах первобытной истории. Он не стал сколько-нибудь подробно рассматривать развитие социальной и этнической организации в первобытности и не уделил практически никакого внимания проблеме первобытного этнического самосознания.
Статья М. Фрида[750] послужила поводом для организации в 1967 г. в Американском этнологическом обществе симпозиума, посвященного проблеме племени. На симпозиуме выявились существенные разногласия между его участниками. Некоторые из них считали племя абстракцией, созданной этнографами (Г. Льюис)[751], другие — формой социально-потестарной организации (Г. Доул, Ф. Джиеринг)[752], третьи — этнической единицей (Ф. Бессак, М. Мерман)[753] и, наконец, четвертые — группами, обладающими самосознанием (Р. Коуин, А. Шлегель)[754]. Одна из участниц симпозиума Г. Доул, отметив бесполезность использования комплекса разных критериев для вычленения племенных общностей, отдала вслед за М. Фридом предпочтение критерию социально-потестарного единства. Определив племя, как автономную социально-потестарную единицу, она вернулась к отождествлению племени с общиной или ордой на ранних этапах человеческой истории[755], что, как было показано выше, было характерно для многих исследователей XIX в.
Некоторые из участников симпозиума критиковали схему социального развития первобытного общества, выдвинутую Э. Сервисом и М. Сэлинсом, справедливо указывая на то, что картина была более сложной и, следовательно, для ее реконструкции необходима более дробная классификация социальных организмов первобытности (Г. Доул, Г. Льюис)[756]. Вместе с тем проведенное Р. Коуином и А. Шлегелем широкое сравнительное исследование подтвердило идею о последовательном автохтонном развитии от слабоцентрализованных племен к вождествам с единой системой управления и поставило под сомнение утверждение М. Фрида о том, что подобного рода социальные структуры могли возникать лишь под внешним влиянием. Вместе с тем эти авторы не отрицали, что в некоторых случаях племена действительно возникали в условиях контактов с более развитыми обществами[757].
В связи с пересмотром концепции племени в 60-70-е годы в зарубежной науке наметилась и тенденция рассматривать этнические общности охотников и собирателей, прежде всего, как генетические изоляты, считая генетическим изолятом общность, внутри которой заключается более 50 % браков. Некоторые исследователи видят главную функцию таких объединений в биологическом воспроизводстве своих членов, создающем основу для их социального воспроизводства[758]. М. Смит попытался применить эту концепцию к этносу вообще, считая признаком «этничности» признание своего отличия как единицы социального и биологического воспроизводства. По его мнению, для этноса характерно «внутреннее сходство и внешнее различие по биологическому происхождению и, возможно, по языку, родству, культуре, культу и другим институтам»[759]. Концепция М. Смита биологизирует этническую картину и уже встретила критику в самой зарубежной науке[760].
Современные представления о первобытном этносе.
Начиная с 60-х годов, термин «племя» в литературе все чаще и чаще заменяется такими терминами, как «этническая группа», «этническая общность», «этничность» и т. д. Было бы неверным считать эту замену сугубо формальной. Напротив, она отражает определенные сдвиги в изучении проблемы этносоциальной структуры первобытности. Новый подход обнаруживается, прежде всего, в определениях, поясняющих вышеуказанные термины. По словам Т. Шибутани и К. Куана, «этническая группа состоит из людей, которые причисляют себя к ней. Их объединяют эмоциональные связи и желание сохранить свой тип. За редкими исключениями они говорят на одном языке, либо по крайней мере, понимают язык друг друга и обладают общим культурным наследием. Поскольку члены таких общностей обычно эндогамны (Неточно. Обычай эндогамии может относиться только к общности, а не к отдельным людям, что собственно и имеют в виду авторы. — В.Ш.), отмечается тенденция к их внешнему сходству. Однако гораздо большее значение имеет их вера в общее происхождение, вера, обычно основанная на мифах или частично фиктивной истории»[761].
По мнению Д. Байбуйка, племя — это концепция самого населения, которое с помощью нее отличает себя от соседей[762]. Ф. Бессак считает племя этнической единицей или иначе «догосударственной национальностью» и определяет его как «группу людей, которые сознают свою общность и верят в общее наследие»[763]. Ф. Барт отмечает, что «этнические группы являются категориями описания и идентификации самих себя действующими лицами»[764]. Он связывает этнос с культурой: «так как культура является нечем иным, как способом описания человеческого поведения, следовательно, существуют дискретные группы людей, т. е. этнические единства, соответствующие каждой культуре»[765].
Анализируя определения этноса, подобные вышеприведенным, Р. Коуин обращает внимание на тесную связь возникновения этнического самосознания с контактной ситуацией и вводит понятие «ситуационной этничности». По его мнению, характер этнического чувства определяется, прежде всего, обстановкой межгруппового общения[766].
Отмечая, что введение термина «этническая общность» вместо прежних терминов «общество» и «культура», означавших единство идеального типа, отражает фундаментальные изменения в концепции и исследовательском подходе, Р. Левайн и Д. Кэмпбелл обращают внимание на следующие факторы, противоречащие прежним взглядам. Во-первых, этнос далеко не всегда представляет собой территориально замкнутую общность. Напротив, в доклассовых и раннеклассовых обществах нередки случаи этнической чересполосицы