Ему оставалось только надеяться, что вскоре он помирится с любимым, потому что в отличие от прошлых лет, теперь Най будет гораздо чаще появляться в Хогвартсе. И никакого Долохова там не будет и в помине!
– Жду не дождусь, когда же, наконец, мы увидим учеников из других школ, – нетерпеливо поерзала Лукреция. – Я знаю пару девочек из Шармбатона, они писали мне, что их переводят к нам.
– Да, пара моих приятелей тоже будет, – неохотно ответил Том.
– Мишель? – скривилась Вальбурга.
– Он в том числе.
– И как воспринял эту новость лорд Найджелус? Помнится, его трясло от одной мысли, что ты будешь дружить с тем французом, – ухмыльнулась будущая леди Блек.
– Он еще не знает.
– Я слышал от отца, что именно твой опекун будет ответственным за переведенных ребят. Наверняка у него есть список фамилий или что-то подобное, – заявил Игнатиус.
– Когда лорд Найджелус сердится, у него так красиво вспыхивают глаза, – вздохнула Лукреция. Все в купе странно посмотрели на нее. – А что? Не будете же вы отрицать, что он привлекателен?
– Он помолвлен, – тут же среагировал Том. Ему просто не пришло в голову чего-нибудь поумнее. Он привык, что Най привлекает внимание, но впервые кто-то из его сверстников посчитал Певерелла интересным в этом плане. Слишком неожиданно.
– И когда бы успел? – скептически вскинула брови Вальбурга, издевательски посмотрев на лучшего друга.
– Действительно, – удивилась Лукреция. – И с кем помолвлен?
– Не важно, просто занят, и все! – скривился Том.
– Понятно, – улыбнулась Вальбурга. – У тебя есть что рассказать?
Том усмехнулся в ответ, сменив наконец угрюмое выражение лица.
– Ну, некоторый прогресс есть.
Конечно, он не стал рассказывать ей обо всем, что произошло, при всех, для этого еще будет время, да и стоит ли девчонке знать лишнее? Они мирно болтали о планах на учебный год, о летних приключениях, пока поезд проезжал мимо полей и деревушек, перепрыгивал речки и тревожно гудел на поворотах. Они размышляли о том, кто именно будет переведен. Из имеющихся сведений выходило, что только дети из чистокровных, обеспеченных семей, в чем не было ничего удивительного. Естественно, что аристократы приложили все силы, деньги и влияние, чтобы спасти детей от Гриндевальда.
Когда они вышли из поезда, платформу осветили последние лучи уходящего солнца. Лучи были красноватыми, и на секунду Тому вдруг показалось, что он стоит в целом море крови. Однако разум его был достаточно ясен для того, чтобы просто отмахнуться от этого, хотя осадок все равно остался. И невольно мелькнула мысль, что в будущем, которое видел Найджелус, он действительно мог пролить столько крови.
Ученики из других школ не бросались в глаза. Они одели те же черные строгие мантии, что и студенты Хогвартса, однако незнакомые лица было легко заметить, особенно потому, что они собирались группками и говорили на других языках.
Марволо высокомерно не обратил на них внимания и уселся на свое обычное место. Все слизеринцы поспешили поздороваться с ним, перекинуться хотя бы парой-тройкой слов. Разве что семикурсники высокомерно не обратили внимания на мелочь. Подошли несколько Когтевранцев и Пуффендуйцев. Кое-кто демонстративно пожал ему руку, словно хвастаясь знакомством перед остальными. Никто в школе уже не сомневался, что именно ему предстоит в следующем году стать старостой Слизерина, а в будущем, с большой вероятностью, и всего Хогвартса. Многие спешили заранее наладить связи.
Гарри сидел за преподавательским столом, рядом с директором Диппетом, и с непонятным для себя чувством рассматривал Большой Зал. Он был точно такой же, каким Поттер его помнил, но при этом совершенно иным. Совсем другие люди, которые иначе разговаривали, иначе вели себя. Они были иными, изменяя тем самым место, в котором находились. Сидеть за учительским столом было приятно и льстило самолюбию, но Гарри смотрел на окружающих и начинал паниковать. Поттер с трудом заставлял себя улыбаться, разговаривать, просто сидеть: здесь четко, как никогда, он почувствовал, что чужой в этом мире, в этом времени, никогда больше не будет друзей детства, взрослых, которые ругали и защищали, заботились как могли. Ни одного родного лица, даже Дамблдор слишком молодой, опасный, не тот, кому можно упасть в объятия и все рассказать.
Сегодня на закате он пил чай с Диппетом и Дамблдором в кабинете директора. Последний ярко красный луч заглянул в небольшое окно, осветив пол, шкафы и людей. И Гарри показалось, что это кровь. Будто бы она стекает с рук и лиц, собираясь в целые потоки. Он был так напуган, что не совладал с собой и опрокинул чашку. «Дурное предзнаменование», – решил Поттер.
– … ваш воспитанник… – прорывался через шум в голове голос Диппета. Гарри тут же перевел взгляд туда, где сидел Том, и невольно усмехнулся: вокруг этого невозможного ребенка вилось множество студентов, даже со старших курсов. Они заискивали, искали одобрения, советовались.
– Вполне вероятно, что на следующий год он получит значок старосты, – важно кивнул Слизнорт.
– Замечательно, – ответил Гарри. – Однако я не слишком внимательно слежу за его учебой. Не проявляет ли он склонности к какому-то определенному предмету? Защита от темных искусств, возможно?
– Он успешен во всех дисциплинах, – ответил директор.
– Знаете, когда Вы об этом заговорили, я подумал, что это действительно странно, – кивнул Слизнорт. – Обычно дети выбирают себе любимый предмет и концентрируются на нем.
– Еще рано об этом беспокоиться, лорд Певерелл, – заметил Дамблдор. – Только лишь четвертый курс. Два года до того, как придется выбирать профессию.
– Он пойдет в политику, это ясно и так, – пожал плечами Гарри. – Хочу, чтобы он стал министром магии.
Услышавшие это рассмеялись, как хорошей шутке, и Гарри улыбнулся тоже, сделав вид, что действительно пошутил. На самом деле, он боялся даже думать о том, что не смотря на все старания Том не захочет пойти на работу в министерство, а выберет прежний путь.
Профессора смеялись, поэтому Том, как и некоторые другие ученики, повернулся посмотреть на причину веселья. Он совсем не ожидал наткнуться на внимательный, словно оценивающий взгляд опекуна. Марволо удивился. Они попрощались несколько часов назад на Кинг-кросс, и Най не предупредил, что будет на праздничном ужине. На опекуне была строгая черная мантия, хотя преподаватели обычно одевали что-то более нарядное на пиры. Казалось, Най чем-то сильно напуган или недоволен и улыбается лишь через силу, поэтому улыбка не приветливая, а какая-то ироничная. Том посмотрел на него вопросительно, не собирается ли Певерелл забиться в истерике? И чуть не расхохотался, когда Най показал ему язык. Это было настолько по-детски, так опекуну не свойственно. Они, наверное, еще долго играли бы в гляделки и корчили друг другу рожи, но в этот момент с Певереллом о чем-то заговорил Диппет, а Тому на плечо легла рука. Мальчик раздраженно обернулся и тут же радостно воскликнул: