огня.
— На том берегу возьмёшь повозку, — сказал Фарух. — Крытую… Впрочем, об этом ты догадался и сам. Мне нужна сухая одежда, та, что приличествует наместнику. В чей дом ты меня отвезёшь? Этим людям можно доверять? Отвечай!
— Кто же ставит повозки на берегу? Никаких повозок там не будет, — неохотно откликнулся Поно, думая о своём.
— Значит, найдёшь. Довольно я мок под дождём! Тебя, похоже, это не заботит. Ты до того дерзок, что я не знаю, гневаться или удивляться. В Доме Песка и Золота ко мне и не подпустили бы такого нерасторопного. Там за плохую работу ты поплатился бы головой!
— А я не нанимался на тебя работать, — сказал Поно, останавливая лодку. — Больно нужно! Что сделал Мава?
— О ком ты говоришь?.. Греби, я замёрз и промок!
— Мава работал в твоём саду. Что он сделал не так? За что ты велел бросить его в колодец?
— В саду? Может, ты думаешь, я знаю и тех, кто чистит выгребные ямы? Ты или наивен, или попросту глуп. Лучше скажи мне про Чинью…
— Мава, — упрямо повторил Поно. — Если не помнишь имени, скажи, что он сделал!
— Что-то, за что бросают в колодец, — передёрнув плечами, сказал наместник, и стало слышно, как стучат от холода его зубы. — Не забывайся! Кто ты такой, чтобы допрашивать меня? Это не твоё дело!
— Нет, моё! — сказал Поно и бросил шест. Упав в воду, тот поплыл прочь. — Моё, потому что я тоже сидел в твоём колодце. Маву приковали цепью к стене и не давали еды. Воды не давали тоже, а дни стояли жаркие. Он сидел на гнилой соломе, в нечистотах, облепленный мухами, и так и умер — представь, что это была за смерть!
Фарух молчал, и Поно закричал, распалившись:
— И даже тогда с ним не поступили как должно! Бросили на потеху червям… Вот какой справедливости он дождался! Ты, отец земель, не знаешь даже тех, кто работает в твоём доме. О тебе говорят, ты мудрый судья — но ты осудил Маву на смерть и не знаешь, за что! Ты, Первый служитель Великой Печи, нарушил один из главных заветов и не вернул глину к глине, не дал мёртвому погребения. Я спас тебя лишь потому, что думал, ты поможешь Чинье, но она мертва, так что иди своим путём, а я пойду своим. Иди себе, ищи того, кто станет тебе служить, а я не буду!
С этими словами он прыгнул в воду.
Берег был рядом, подать рукой, и Поно не спешил. Хоть зуб на зуб не попадал, остановился поглядеть, что станет делать Светлоликий. Позовёт на помощь? Может быть, заплачет?..
Но лодка, видно, перевернулась от толчка и теперь плыла кверху дном.
— Что, прячешься за лодкой? — спросил Поно. — Я тебя жалеть не стану! Греби — может, к утру доплывёшь до берега, а нет…
Из-под воды показалась макушка. Пальцы схватились за край лодки и не удержались, слабые, соскользнули. Фарух ушёл под воду, опять показался, забив руками, и ушёл глубже.
— Так тебе и надо! — воскликнул Поно. — Сам виноват!
Дрожа, он принялся ждать.
Над водой показалось лицо, запрокинутое, искажённое страхом. Наместник втянул чёрную воду вперемешку с дождём — и пропал, только круги разошлись, а лодка уже отплыла. Может, вынырнет ещё раз, а может, и всё…
Вдохнув поглубже, Поно нырнул за ним.
Он знал, утопающих нужно тащить за волосы или за ворот, но Светлоликий, почуяв его рядом, вцепился руками и ногами. Проще было переплыть озеро в одиночку, чем добраться до берега с таким грузом — а берег был так близко, что двое, погружаясь, то и дело натыкались на илистое дно. Глотая взбаламученную воду, Поно подумал: как глупо захлебнуться на мелководье, — а после, обезумевший от страха, уже ни о чём не думал, только бил руками и ногами, и Фаруха больше не жалел.
Он как-то выбрался, дёргая мокрую накидку, сдавившую горло, а следом, вцепившись в эту самую накидку, выполз Фарух. Ему было худо, но Поно и самому было худо, так что он, выдернув свои одежды из чужих рук, сунул пальцы в рот.
— Ты пытался меня убить, — простонал наместник, откашливая воду. — Я позову…
И осёкся, поняв, что звать некого.
— Я — пытался убить? — сипло спросил Поно, толкая его в плечо. — Для этого и делать ничего не нужно, ты сам справишься! Бегать ты не умеешь, и не умеешь плавать, даже на лодке не усидел. Ты никчёмный! И наместник из тебя плохой, если ты на людей не смотришь — одного обрёк на смерть и не знаешь даже, за что, а другие желали тебе смерти, да ты ничего не понял…
— Ты!.. — вскричал Фарух, дёрнув плечом, и сам толкнул Поно. Толкнул неумело, и рука его скользнула, не причинив вреда. Тогда он занёс ладонь для пощёчины, но Поно легко его остановил.
— Ты даже драться не умеешь, — зашипел он, сжимая чужое запястье. — Ты просто… ты мучной червяк! Мягкий, жалкий, только брюхо набивать и может. Вот его взяли пальцами — а он и не укусит, бросили на пол — а он едва ползёт. И раздавили!
— Червяк? — с обидой и гневом воскликнул Фарух. — Я покажу тебе червяка!
Свободной рукой он схватил Поно за волосы и потянул, но тут же застонал, получив удар в живот. Всё же не отступил, вцепился в одежду.
Он повис всем весом, и Поно, не привыкший к таким уловкам и ослабевший, не устоял. Двое упали и принялись кататься по песку, рыча сквозь стиснутые зубы и вымещая друг на друге накопленную злость.
— Ты недостоин даже касаться меня! — просипел Светлоликий, прижимая Поно к земле.
Он хотел укусить, и Поно дёрнул плечом, надеясь, что разбил ему лицо.
— Дети и то дерутся лучше! — выдохнул он сквозь сжатые зубы, вывернулся, и, оказавшись сверху, заработал кулаками. — Мужчины… не кусаются! Ты… жалкий…
Фарух сдавил его горло, отталкивая от себя. Поно хрипел, мотая головой, но не думал сдаваться.
— Огни… — простонал Фарух. — Огни… на холме…
Вывернув шею, он смотрел на город. Поно кинул быстрый взгляд, подозревая хитрость, но наместник не лгал: быстро двигаясь, к озеру спускались огни.
Двое кое-как поднялись и заспешили прочь. Поно даже не думал о том, чтобы замедлить шаг, но Светлоликий не отставал.
— Едут на быках! — воскликнул он. — Скорее, уйдём от дороги!
— Ложись! — велел Поно и увлёк его за собой в жёсткую траву, мокрую от дождя. — И ползи, да головы не поднимай!
— Как?
— Как червяк!
Фарух, обозлившись, ущипнул его за бок. Поно