она стонала от боли, и у неё текла кровь, так какая же она тень?
— Бахари знал о ней? — воскликнул наместник и тяжело задышал. — Лживый пёс… Когда попадёт мне в руки, он умрёт тысячью смертей! Теперь я вижу: он хотел того же, что я, но не для меня, а для себя. О, ты поплатишься за это, Бахари, жестоко поплатишься! Ничего! Видно, без моей крови каменного человека не оживить, раз ты не управился сам. Ты ничего не сможешь, Бахари, только пресмыкаться и жалеть, что предал меня, и бояться, что я приду — а я приду…
— Что его оживлять? — спросил Поно. — Зачем нужна твоя кровь?
— Затем, что каменных людей поднимает кровь, и, видно, не всякая, а только кровь наместников. Я разрезал руку — видишь, вот тут, — с гордостью сказал Фарух, показывая ладонь, — и каменный человек заговорил со мной. Больше никто во всей Сайриланге не добился этого! Мой дед не сумел, и отец не смог, они не догадались. Если бы только они знали, что каменный человек со мной заговорил!
— Заговорил? — небрежно спросил Поно и засвистел, поглядывая на пустую дорогу и на далёкое озеро, у которого кружили огни. — А что, с вами такого ещё не случалось? Мне вот он телегу тащил от самого Жёлтого берега, когда порождение песков задрало второго быка. Я думал, каменный человек говорит со всеми, кто только готов его слушать.
И он опять засвистел беспечно, глядя, как меняется лицо наместника.
— Лжёшь! — зашипел тот, кусая губы. — Этого быть не могло! Кто ты такой, чтобы он говорил с тобой?
— А тебе, должно быть, он сказал, чтобы ты умолк и перестал его донимать… — начал Поно.
Фарух навалился на него, толкая в куст. Он бил неумело, рыча от ярости и боли, а Поно смеялся, смеялся так, что ослабел от смеха и не мог защититься.
— Скажи, что солгал! — потребовал наместник жалобно, дёргая его за рубаху на груди. — Сознайся, он с тобой не говорил!
— А как я тогда дошёл? — спросил Поно, всё ещё смеясь, хоть рёбра уже болели. — Ты видел телегу? Она для двух быков, одному тащить неудобно. Ха! Шаба должен был сказать, где нашёл тела. Он ехал по дорогам и налегке, а мы стороной, чтобы каменного человека никто не увидел, и без помощи я бы сюда ещё не добрался. На сколько дней Шаба нас опередил? Ведь не намного!
— Если каменный человек тебе помогал, что же он не вступился, когда тебя бросали в колодец?
— Такой был уговор! — воскликнул Поно, мрачнея, и оттолкнул наместника. — Всё, отвяжись, или поколочу! Мы сговорились: шли вместе, но только до Фаникии. Он позволил себя продать, потому что хотел к двоим из своего народа, вот и всё. Теперь каждый сам за себя.
Светлоликий сел, отряхнувшись, и хотел укусить костяшку пальца, но остановился, заметив грязь. Тогда он обхватил колени руками и сгорбился.
— Я хочу уйти раньше, чем Великий Гончар уберёт заслонку, — сказал ему Поно. — Я ухожу. Не иди за мной.
— Подожди! — воскликнул Фарух. — Разве ты не хочешь, чтобы Бахари поплатился? Разве допустишь, чтобы такой, как он, правил землями?
— А он, видно, и так уже правил. Что изменится для такого, как я?
— Что? Он зовёт кочевников. Я не мог взять в толк, отчего бы их не перебить, но Бахари сказал, нам выгоден союз с ними. Он позвал их сюда, в Фаникию — он точно о чём-то солгал, но я не знаю, о чём! Мне известно одно: каменный человек знает, где источник вечной жизни, и Бахари хочет жить вечно. Представь, что о том же узнают кочевники!
— Врёшь! — недоверчиво сказал Поно. — Союз с кочевниками? Мало они разоряли наши земли!
Нахмурившись, он ткнул наместника пальцем в грудь.
— И ты согласился?
— Ты смеешь осуждать меня? Не забывайся! Ты ничего не смыслишь в том, как нужно править, а меня учили этому с рождения. В этом союзе я увидел благо для наших земель. Но теперь, если мы не покончим с Бахари, к нему подоспеют кочевники, а тогда… Тогда мне не добраться до него. Моя жизнь слишком важна, я не могу пойти в город, рискуя собой, но ты можешь. Что же, ты уйдёшь, зная, что судьба земель в твоих руках, как ушёл бы трус, столь презренный, что честные люди не станут оскорблять себя плевком ему вслед?
Он ждал ответа, кусая губы, а Поно молчал и мял жёсткую травинку, пытаясь сорвать, но та не поддавалась.
— Говори! — не утерпев, поторопил Фарух. — Что ты решил? Ты получишь награду и славу…
— Славу? И кого ты собрался славить, если даже не спросил моего имени?
— Хорошо же, назови своё имя и проси награду, какую хочешь. Говори, я выслушаю и не стану гневаться.
— Меня зовут Поно. А теперь скажи: ты был добр ко мне, Поно, да будет Великий Гончар добр и к тебе.
— Ты сделал, что должен! — воскликнул Фарух, оскалившись. — Это не стоит благодарности. Я сказал, чтобы ты просил золото, а не заставлял меня унижаться!
— Ха! Так ты и после скажешь, я сделал, что должен. Хочешь, чтобы я тебе поверил, тогда делай, что я говорю!
Они застыли, точно звери, готовые вцепиться друг другу в глотки, и мерились взглядами, а дождь совсем затих, и Великий Гончар, проснувшись от короткого сна, сел у печи. Он поворошил угли, и они разгорелись, едва заметно просвечивая сквозь мокрую глину, которой было забросано небо.
— Видно, я не получу и того, что тебе обошлось бы даром! — сказал Поно и дёрнул накидку, отцепляя её от колючей ветки. — Так и знал. И с остальным выйдет так же!
— Ты был добр ко мне, — с ненавистью произнёс наместник. — Да будет Великий Гончар добр и к тебе! Вот, доволен? Теперь иди.
— Думаешь, это всё? Говори дальше: я был несправедлив к тебе, Поно. Ты привёз мне каменного человека, а я бросил тебя в колодец, чтобы не делиться золотом, и за это заплачу вдвое…
Поно отвлёкся на накидку, а потому пропустил пощёчину.
— Ты убийца и вор! — воскликнул Фарух. — Ты всё заслужил!
— Так, да? — закричал Поно и тоже ударил наместника по щеке. — Ты даже не спросил, в чём моя вина! Ты не выслушал, поверил лжецу!
Они сидели друг напротив друга с испачканными лицами, с дрожащими губами, встрёпанные и мокрые. Фарух сдался первым.
— Ты получишь вдвое больше, чем хотел, — сощурившись, кивнул он. — Столько, что не унесёшь и умрёшь, надорвавшись.
— Да мне не нужно вдвое больше, только признай,