Читать интересную книгу За кулисами путча. Российские чекисты против развала органов КГБ в 1991 году - Андрей Пржездомский

«Если все произойдет так, как говорит этот Борис, то уже сегодня, возможно, я стану свободным человеком, — к такой неожиданной мысли пришел Олег. — Ведь если Комитет, как оплот ГКЧП, будет сметен «возмущенным народом», то и преследовать меня будет некому. Наоборот, согласившись помочь, даже если я на самом деле ничего делать не буду, я как бы проявляю лояльность к новой власти и к тем, кто ее поддерживает». От этого умозаключения у Кузина сразу потеплело на душе.

Он стал рассуждать: «А чем, собственно, я рискую, если буду находиться в толпе? Стрелять, точно, никто не будет. Если начнется погром, то я могу вместе со всей оравой проникнуть в здание и… оказаться на пятом этаже. К тому времени, думаю, из сотрудников там уже никого не будет. А дальше — по ситуации. Если будет свалка, глядишь, и просьбу «этих» можно выполнить. Мне тогда зачтется! А если… А если это не удастся и толпу разгонят, я всегда смогу сказать, что прибыл на службу, понимая всю опасность ситуации и желая чем-либо помочь. Пусть докажут обратное!»

Не ощутив прилива уверенности от этих рассуждений, Кузин все-таки почувствовал, что гнетущий страх перед предстоящим немного отступил и он снова обретает способность управлять своими поступками и эмоциями.

«Едрён батон, была не была! Главное — не торопиться, авось вывезет!» — заключил он напоследок, затем поднялся и зашагал в сторону гаражей, около которых припарковал свой автомобиль.

22 августа 1991 года, вечер. Москва. Площадь Дзержинского

На площади Дзержинского происходило невозможное — многотысячная толпа вот уже несколько часов с ревом скандировала что-то резкое в адрес КГБ и КПСС. Памятник «Железному Феликсу» был облеплен фигурами, размахивающими руками, выкрикивающими лозунги, пытающимися привлечь к себе внимание толпы. Кто-то, взобравшись на пьедестал, умудрился прикрепить веревкой к бронзовой статуе Дзержинского большой плакат, выполненный красными буквами на ватмане: «Хунте — хана!» Ниже, на черном граните постамента, красовались намалеванные краской, мелом и пульверизаторами надписи: «антихрист», «кровавый палач», «дерьмо в кожаном пальто». Повсюду виднелись бело-красно-голубые флажки и флаги.

СВИДЕТЕЛЬСТВО ОЧЕВИДЦА: «Мы не очень понимали, что происходит. Обстановка в здании была тревожной. Нас, женщин, отпустили раньше, часа в четыре… И то мы выходили через двор. Сначала по подземному туннелю… потом выходили из другого здания, чтобы толпа не увидела, откуда мы шли…»

(Н.Е. Хренова, секретарь начальника Инспекторского управления КГБ СССР).

Какой-то парень в джинсах, балансируя, как верхолаз, на плечах статуи, затягивал под одобрительные выкрики окружающих на шее «Железного Феликса» петлю из металлического троса. Толпа ликовала и бузила, торжествовала и гоготала, все больше и больше ощущая силу своей безнаказанности.

— Давай, парень, закрепляй удавку! Будем вешать главного чекиста! — озорно кричал какой-то мужик в помятом пиджаке.

— Долой тирана! — вопила пухлая дамочка, подняв сжатые в кулаки руки.

— Эй, акробат, падай с чучела! Катаклизму делать будем! — подал сиплый голос коренастый мужчина в свитере.

— Кончать Феликса! — кричали какие-то ребята с банками пива в руках.

После каждого выкрика раздавались взрывы хохота, свист, нечленораздельные возгласы. Священник, стоя на вытоптанном газоне в окружении плотного кольца манифестантов, призывал в мегафон сбросить «железного идола» с постамента, а потом продать его за границу. Под одобрительный вой наэлектризованной толпы он выкрикивал:

— Мы положим конец коммунистической тирании! Этот ненавистный символ большевизма мы продадим с молотка, а вырученные деньги отдадим детям-сиротам и инвалидам-«афганцам»!

— Правильно, отец Глеб! — неслось из толпы.

— Мы требуем запретить деятельность КПСС, этой партии преступников и убийц! Мы требуем распустить КГБ — этот рассадник беззакония и нарушений прав человека!

— Долой КГБ! Сво-бо-да! Сво-бо-да! — скандировала толпа.

Кузин уже около часа находился на площади. Он уже успел повстречаться с Борисом, который познакомил его со «своими ребятами». Они договорились не терять друг друга из поля зрения, чтобы в нужный момент оказаться в том месте, где начнется главное действие этого вечера. Кузин понял, что он далеко не единственный человек, получивший «задание» от Бориса. Он видел, как к тому подходил то один, то другой человек. Они о чем-то переговаривались, а затем расходились и растворялись в толпе. «Ребята», с которыми Борис познакомил Олега около главного входа в Политехнический музей, не были похожи на студентов или учащихся техникума. Это были молодые мужчины лет тридцати, какие-нибудь доценты или ассистенты с кафедры одного из московских вузов. Правда, по своему поведению они ничем не отличались от окружающей молодежи: так же размахивали руками, выкрикивали что-то, свистели. Как и большинство присутствовавших на площади, они, кажется, тоже были навеселе. Только лица у них были чуть более сосредоточенными, чем у всех остальных. Или это просто Кузину так казалось.

СВИДЕТЕЛЬСТВО ОЧЕВИДЦА: «В то утро я получил разведсводку, в которой говорилось, что толпы в центре Москвы становятся все более агрессивными и достаточно одной искры, чтобы возникли массовые беспорядки. Наиболее воинственные толпы собирались на Лубянке, и многие, похоже, подбадривали себя надежным старым русским способом — водкой, которая лилась рекой. Короче говоря, пришла очередь бояться другой стороне»

(М. Бирден, руководитель отдела ЦРУ США. «Главный противник». Москва, 2004 год).

В толпе то и дело мелькали знакомые по телевизору лица — то ли депутаты, то ли журналисты. Несколько раз Кузин уловил даже звучание иностранной речи: наверное, зарубежные корреспонденты не могли упустить такой животрепещущий момент, как массовые беспорядки на площади перед учреждением, которое как раз и обязано пресекать подобные действия. Подавляющее большинство окружавших Кузина людей составляла, конечно, молодежь, которая за последние несколько дней пришла в то лихорадочно-возбужденное состояние, какое наступает у человека, когда он уверен, что любые его поступки не вызовут какого-либо противодействия. Прокатившаяся по Москве волна победных митингов и шествий сопровождалась едва заметными, а потом все более существенными бесчинствами: сбрасывались с пьедесталов памятники, обливались масляной краской и чернилами мемориальные доски, бились стекла в окнах зданий партийных органов, стены домов и витрины покрылись сотнями надписей. На больших окнах здания СЭВ со стороны Калининского появилась надпись: «Забил я пулю в тушку Пуго», перефразировавшая известные стихи. Автор их издевается над трагической смертью министра внутренних дел Бориса Карловича Пуго, застрелившегося из наградного оружия.

ИНФОРМАЦИЯ: «Из всех членов ГКЧП, которые участвовали в заговоре, единственный человек, который верил до конца, — это Пуго… Я его знаю и по Прибалтике, и по Министерству внутренних дел Союза… Он поступил честно. Обоих своих помощников, когда они явились утром 19 августа, он отпустил со словами: «Идите домой, и вы ничего не знаете. Вы вообще не в курсе. Свой крест понесу я сам». Потом, когда велось следствие, их хотели привлечь к ответственности, но тот шаг Пуго их спас…»

(С.С. Дворянкин, старший инспектор Инспекторского управления КГБ СССР).

Арестовывать бывшего министра внутренних дел СССР послали Иваненко вместе с Ериным — российским министром внутренних дел. Потрясение, которое при этом испытал Иваненко, было столь сильным, что, вспоминая об этом, он каждый раз заново переживал те страшные минуты.

ИНТЕРВЬЮ: «…Позвонил Баранников: «Мы тут со Степанковым[131] решили, что поедем Янаева брать. Ты поезжай к Ерину, он Пуго занимается, мне неудобно — бывший шеф все-таки». Тон обычный — хамоватый, как всегда, на «ты».

Адрес был не совсем верный, сначала проскочили не на тот этаж. После долгих звонков дверь открыл отец жены Пуго, глубокий старик. Ерин зашел первым. «Ребята, здесь кровью пахнет!»

Та страшная картина мне до сих пор снится. Пуго лежит на кровати, подушка и спортивный костюм на груди залиты кровью. Он выстрелил в рот буквально перед нашим приходом. Еще полчаса легкие работали. У жены в голове пулевые отверстия… Она в бессознательном состоянии сидит на полу, размазывает руками кровь по полу. Через соседку вызвали их лечащего врача, «скорую», которая фактически была не нужна.

Вернувшись в Белый дом, я пошел докладывать Ельцину. Он уже знал, сидел с недовольным видом: мол, упустили. Потом узнал, что кто-то вместо меня успел доложить: «В результате неумелых действий Иваненко Пуго застрелился»