— Доброе утро! — в тон ему ответили Майк Стоу и Дэвид Вольф.
22 августа 1991 года, вечер. Москва. Крылатское
Шурша в ночной тишине колесами по асфальту, «Волга» с ходу свернула с проезжей части улицы на дорожку, проходящую между трехэтажным зданием школы и высокими крестообразными домами и, не сбавляя скорости, понеслась по ней. Была глубокая ночь, и очертания домов с черными пятнами окон едва угадывались в темноте. Только кое-где виднелся слабый свет — наверное, горели ночники, да в двух-трех местах яркие прямоугольники света говорили о том, что кто-то еще продолжал бодрствовать.
Водитель лихо остановил машину на развороте перед подъездом. Хлопнула передняя дверца.
Майор Орлов возвращался домой после четырех суток, вместивших в себя столько событий, сколько хватило бы на иное десятилетие. Четыре бессонные ночи, четыре дня, заполненные тяжелой и опасной работой, в ожидании самого худшего и с надеждой на лучшее, в мелькании лиц, искаженных гримасой ужаса и страха, боли и ненависти, в калейдоскопе поступков, смелых и трусливых, честных и подлых.
Сколько подниматься на лифте до тринадцатого этажа? Секунд сорок? Минуту? А ему казалось, что он поднимается долго-долго. Только сейчас Андрей почувствовал страшную усталость, навалившуюся на его плечи. В ней было все — и растерянность первых часов, и решительность последующих действий, и осознание собственного бессилия, и уверенность в том, что они все выдержат. Лифт медленно тащился, скрипя своими механизмами и цокая при пересечении каждого этажа. Это движение казалось ему таким продолжительным, таким бесконечно нудным, что Орлов тяжело вздохнул и сам, услышав свой вздох, удивился: «Неужели все позади и я уже дома?»
На своем этаже, только успев занести руку над кнопкой звонка, он услышал, как хлопнула квартирная дверь и раздались быстрые шаги по коридору. Через миг за матовыми стеклами мелькнуло пестрое пятно, щелкнул открываемый замок и дверь распахнулась. На Орлова смотрели большие Олины глаза. Ее губы улыбались, но почему-то вздрагивали.
— Андрюша! — сказала она шепотом. — Наконец ты пришел! — И бросилась к нему, обнимая его за шею и прижимая к себе.
Орлов хотел сказать что-то успокаивающее, но не смог. Словно судорогой перехватило у него дыхание, и из горла вырвался только какой-то странный всхлипывающий звук. Он уткнулся лицом в Олины волосы, с силой прижимая ее к себе за плечи, и не мог проронить ни слова. Он только медленно поглаживал своей ладонью ее по спине, чувствуя, как постепенно теплеет что-то внутри и сжимавшаяся четверо суток пружина постепенно расправляется, наполняя душу спокойствием и любовью.
Так стояли они около двери несколько минут, пока Андрей не смог все-таки вымолвить:
— Все! Как я устал!
— Ну, пойдем, Андрюша! Пойдем! Только тише, ребята давно спят!
— А ты что, не спала?
— Я ждала тебя. Услышала, как подъехала машина. Я знала, что это ты!
Орлов заснул сразу, как только прикоснулся к подушке. Ему ничего не снилось, кошмары его не преследовали. А Оля еще долго не могла заснуть, всматриваясь в лицо мужа, едва угадываемое в темноте, и слушая его ровное дыхание.
Глава 5
Спасти и сохранить…
11 декабря 1991 года, вечер. Москва. Ленинские горы. Главное здание МГУ
Для опергруппы задача была заурядная. Тем более что выполнять ее приходилось в благоприятных условиях — не в каком-нибудь совместном предприятии или коммерческом банке, а в Московском государственном университете, где была вневедомственная охрана, а удостоверения сотрудников госбезопасности служили пропуском в любое помещение. Да и вопросов комитетчикам никто не задавал. Надо — значит надо. Может, они шпиона ловят какого? Во всяком случае выемка «объекта» из сейфа в кабинете на девятом, ректорском, этаже высотного здания, откуда открывается прекрасный вид на столицу, прошел как нельзя гладко.
Предупредив дежурного, а им был человек, который давно сотрудничал с КГБ — сообщал о грубых нарушениях пропускного режима, подозрительных личностях, часто наведывающихся в общежитие, фактах хищений государственного имущества, сотрудники отключили сигнализацию, открыли массивную деревянную дверь, прошли через небольшой холл и занялись обычным замком, встроенным в стеклянную дверь кабинета, за которой и находился вожделенный сейф.
Чтобы случайно не привлечь чьего-либо внимания и не сорвать операцию, в кабинете не стали зажигать свет. Впрочем, чтобы открыть сейф, было вполне достаточно того рассеянного света, который проникал через стеклянные двери холла.
Кабинет был небольшим и слегка вытянутым. Прямо напротив дверей стоял небольшой двухтумбовый стол, затянутый зеленым сукном. На столе — допотопного вида чернильный прибор, мраморное пресс-папье, лампа с круглым оранжевым абажуром из стекла, металлическая пепельница с тремя маленькими обезьянками. Позади стола у стены стояли письменный шкаф со стеклянными дверцами и кресло с резными подлокотниками, а впереди — узенький приставной столик с двумя стульями.
Но то, за чем пришли чекисты, находилось справа от двери в кабинет — в массивном, «сталинского» стиля, двухкамерном сейфе. Один из оперативников направил луч фонарика прямо на замочную скважину, а другой, аккуратно сняв пластилиновую печать, вставил в нее фигурный ключ.
— Не торопись, Саня, — прозвучал в темноте голос старшего. — У нас достаточно времени.
— Да, товарищ майор. Даже как-то непривычно. Всегда времени в обрез… А здесь…
— Радуйся!
Ключ несколько раз щелкнул. Оперативник повернул металлическую ручку на четверть оборота вправо — и дверка открылась. Луч фонарика высветил стопку каких-то бумаг и общих тетрадей на верхней полке, коробку с крутыми и прямоугольными штампами, несколько бумажных пакетов, прошитых толстой черной ниткой, скрепленной в пяти местах сургучными печатями, похожими на раздавленные кусочки шоколада.
— Вот они! — воскликнул сотрудник, держащий в руке фонарик.
В лучике света блеснуло золотое тиснение на кожаных переплетах двух громадных книг, едва помещавшихся в нижнем отсеке сейфа.
— Ну-ка, достань их! Только осторожно!
Тот, который открывал сейф и которого называли Саней, со всей аккуратностью, на которую был способен, поодиночке достал тома большой книги из сейфа и положил их на приставной столик. В свете фонарика было видно, что это какие-то очень старые и, наверное, чрезвычайно ценные книги. Кто-то раскрыл верхний том, и все увидели, несмотря на тусклый свет, вязь готических букв, так близко примыкающих друг к другу, что строчки казались экзотическим орнаментом, состоящим из остроконечных черных значков с мелкими цветными вкраплениями. На полях книги виднелись яркие витиеватые узоры в виде переплетенных веточек с листьями, каких-то фантастических цветов, переходящих в изображение заглавной буквы, с которой, по-видимому, начинался текст новой главы.
— Вот это да! — сказал кто-то.
— Товарищ майор, такого я еще не видел! — растерянно проговорил Саня. — Неужели это та самая книга?
— Ну, та или не та — определят специалисты. Наше дело… сам знаешь! Ладно, убираем! Только смотрите — не повредите чего-нибудь! Коробка здесь?
— Здесь.
— Складываем и уходим. А ты, — старший коснулся локтя одного из сотрудников, — все проверь, чтобы…
— Не первый раз…
Через несколько минут оперативная машина, в которой сидели четыре сотрудника госбезопасности, отъехала от главного входа в высотку и направилась в сторону улицы Косыгина. В багажнике «Волги» лежала коробка с двумя томами книги, которая вот уже сорок шесть лет считалась безвозвратно утраченной для человечества. Это была сорокадвухстрочная «Библия» — первое печатное издание Иоганна Гутенберга,[137] изготовленное им в 1454 году, уникальное произведение, равного которому нет в мире.
11 декабря 1991 года, вечер. Москва. Лубянская площадь. Здание АФБ России. Кабинет № 535
— Принимай, Орлов! Вот твои книги! Тяжеленные, скажу тебе!
В кабинет помощника председателя Агентства федеральной безопасности России подполковника Орлова двое сотрудников внесли и поставили на пол большую картонную коробку. Начальник управления по борьбе с терроризмом, сотрудники которого прошлой ночью произвели «выемку», с интересом посмотрел на Орлова. Еще до конца не осознавая масштаба происшедшего, он интуитивно чувствовал, что находка относится к числу уникальных, а следовательно, может стать очень важным событием, может быть даже мирового значения.
— Слушай, Андрей, а, правда, говорят, что эти книги стоят полмиллиона долларов?
— Коля, не полмиллиона, а два с половиной миллиона!