— Ну, а второй раз? — заинтересовался Эйно Пирхонен.
— Александр Свирский видел, — неожиданно вспомнил Садко, опередив тем самым Пермю. Биарм только согласно кивнул головой. — Вот он как раз и мог переходить озеро свое, как по земле.
— Что — вода перед ним расступалась? — снова спросил гуанча.
— Нет, — сказал музыкант. — Я сам видел, как он шел и не тонул.
— Чудеса! — протянул Хийси. — Садко, покажи свою досочку — может, она и меня выдержит?
— Пустое, — махнул рукой тот. — Пробовали: тонет доска. Одноразовое оказалось чудо.
И, подумав слегка, добавил:
— Наверно, нельзя мне было тогда погибать. Чужая воля помогла, верю, что добрая.
— Кому суждено быть повешенным — тот не утонет, — заметил Мишка, и все рассмеялись, не очень весело, правда.
— Очистившись от скверны зла можно ходить по воде, — неожиданно сказал Садко. — Мысль у меня такая в голове крутилась с того самого момента, как, однажды, по этой самой голове мне изрядно досталось.
Все неожиданно примолкли. Даже невозмутимый Эйно Пирхонен задумался о чем-то своем, гуанчьем, отрешенно шевеля хворостиной уголья костра. Пора было определяться с ночлегом, еда съедена, мед выпит, разговоры кончились.
— А Заразу бы мне куда пристроить? — нарушил молчание Илейко.
— Да куда хочешь, — пожал могучими плечами Эйно Пирхонен. — Зверья, опасного для лошади, тут не водится. Воровство отсутствует напрочь. Где оставишь ее — там и возьмешь. Если она, конечно, не решит сама, куда-нибудь податься. А завтра с утречка пойдем к Царю. Он у нас мудрый, строгий, конечно, но справедливый.
Словно в ответ на слова про «зверье», откуда-то издалека донесся могучий и свирепый рык, достаточно грозный, чтобы его мог издавать какой-нибудь крысеныш, величиной с две дольки апельсина.
— Не водится, говоришь, хищник? — прищурился Илейко.
— Море, — невозмутимо ответил Эйно Пирхонен. — Оно и не так рычать способно. Погоди, еще поживешь здесь и зеленых человечков увидишь, и людей в черном. Климат способствует.
Спать решили остаться здесь же, даже Садко, у которого, в принципе, уже и угол свой в ближайшем селении был. Не хотелось ему оставлять земляков. Только гуанчу выпроводили взашей — самим места едва.
Не очень брал на веру Илейко слова Эйно Пирхонена о хищниках, поэтому поместил свою лошадь так, чтобы с одной стороны ее прикрывала скала, а с другой — разлегшиеся полукругом товарищи. И уже засыпая, на фоне звездного неба он увидел чью-то большую лобастую голову с прижатыми ушами и выпирающими из-под верхней губы клыками-саблями. Эта голова с той самой скалы внимательно следила за людьми немигающим взглядом, в котором красными угольями отражалась луна.
Но ни беспокойства, ни, тем более, страха Илейко не ощутил, подмигнул видению и спокойно заснул. Если бы кто-нибудь поинтересовался: почему такое бесстрашие — ответить бы не смог, разве что сослался б на всплывший в памяти рассказ Хийси о встрече того на горе Воттоваара с «Куратором».[154] Древнее создание, бродившее по Земле — это не то, чего следовало опасаться в их долгом пути к Истине. Оно не нападет, в то же самое время, оно и не поможет в трудное время — «Куратору» просто любопытно. Их интересы не пересекаются, пищевые цепочки друг на друга не замкнуты, а здравого смысла хватает не пытаться меряться силой между собой — баловство это.
Поэтому люди, леший и лошадь спокойно проспали до восхода солнца, в то самое время, как Куратор бегал и резвился под лунным светом, пока не скрылся в одной из неизвестных людям иеррских пещер, чтобы на следующую ночь объявиться на соседнем острове, именовавшемся Гомер.[155] Нравилось ему временами дышать древним воздухом и попирать лапами древнюю землю: словно дома побывал.
Рано утром Эйно Пирхонен явился к ливонцам, да не один, а с завтраком.
— Все, парни, — сказал он. — Нас ждет Царь. У него пара вопросов.
— А какой он? — без обиняков спросил Мишка.
Гуанча посмотрел на него свысока, но не ответил, а Садко непроизвольно вздохнул.
Он, расставшись тогда со своими товарищами и нетоварищами, проснулся, точнее — вышел из оцепенения, в которое впал на доске, прямо в царском «дворце». Уж каким свойством обладал его организм, сумевший отключить себя посреди моря на маленьком куске деревяшки, готовом в любой момент утонуть под тяжестью человеческого тела? Сам себе диву давался. Лив даже поддался подозрению, что он все-таки утонул, и сейчас медленно тухнувшее сознание рисует ему картину: он, утопленник, попал на самое дно и теперь с русалками и их мужьями будет разговоры говорить на рыбьем языке. «Буль», — скажет он. «Буль-буль», — ответят ему.
— Ну, вот, — сказал Морской Царь, вышедший из-за угла своей белокаменной хижины. — Садко собственной персоной. Сподобился, таки.
Это был тот же человек, какой мерещился ему на берегу Ильмень-озера, в том же пурпурном одеянии, разве что во плоти.
— Так я же обещал, — протянул музыкант, подымаясь на ноги и протирая на всякий случай глаза руками. — Загляну. Вот и заглянул.
Царь кивнул в сторону и лив обнаружил, что в указанном направлении стоит женщина, вполне симпатичная, тоже в пурпурном платье. Та с интересом, как на чудо какое, смотрела на него во все глаза.
— Здрасте, — сказал он. — От всех жителей Новгорода глубокий ливонский поклон.
И Садко торжественно и резко кивнул сверху вниз своей головой, заставив женщину не просто улыбнуться, а засмеяться.
— Вот я и говорю, — заметил Царь. — Если бы ты к нам пришел до того, как распродал весь свой товар, было бы интересней. Глядишь — и мы кое-чем у тебя разжились бы. Тогда скажи мне и моей супруге одну вещь.
— Ты скажи по правде, не утаи себя, — низким и бархатным голосом сказала Царица, от звуков его по коже лива немедленно побежали мурашки, и сделалось трудно дышать. — Что-то у вас в Ливонии деется — булат ли железо дороже красна-золота, али красно-золото дороже булат-железа?[156]
— Ай же ты, Царь Морской со Царицею! — в том же тоне ответил Садко. — У нас в Ливонии красно-золото дорого, а булат-железо не дешевле; потому оно дорого, что без красна-золота сколько можно жить, а без булату-железу жить-то не можно, а не можно жить ведь никакому званию[157].
— Нам бы железа привез по старой дружбе, так сказать, — заметил Царь. — Так нет, зажал, товар продал, а денежки — тю-тю.
— А на кой тебе железо? — возмутилась Царица.
— Про запас, — махнул рукой ее муж. — Ладно, ты иди, дорогая, у нас тут свой мужской разговор имеется. Хватит еще времени на беседы, побудет у нас дорогой гость некоторое время. Не так ли?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});