Читать интересную книгу Галиция. 1914-1915 годы. Тайна Святого Юра - Александр Богданович

Сейчас же причиной его озабоченности был человек возле шинка напротив, откуда выкатывали большую бочку с пивом для угощения освободителей. Агент не мог поверить своей удаче – так славно отличиться перед новыми хозяевами: в первый же день поймать российского шпиона. Опытный глаз Михальского не обманула одежда простолюдина. Он сразу узнал русского капитана.

Австрийские части ушли вперед, и по улице уже маршировала немецкая пехота Райхенбергского полка. Немецкие части подошли к Львову раньше, но, следуя некой куртуазности, предоставили австрийцам право первыми появиться в городе в качестве освободителей. При виде немцев атмосфера среди встречающих несколько остыла. Марширующие колонны уже не забрасывали цветами, и пламенные выкрики: Hoch! Sieg! – раздавались лишь со стороны еврейской общественности. Да и немцы, внешне, не выказывали особой радости по случаю торжества момента. Согнувшись под тяжестью заплечных сумок, с уставшими и безразличными лицами шагали они в оставленные русскими полуразрушенные казармы. Там они проведут несколько дней вместе с также вошедшими в город турецкими и болгарскими частями.

Белинский слишком поздно заметил, как, энергично работая локтями, к нему приближается жандармский офицер с двумя солдатами в сопровождении агента. Момент нырнуть в толпу и затеряться среди зевак был упущен.

– Hande hoch! – последовал окрик немецкого лейтенанта. – Wer sind Sie?[246] – Он пристально оглядывал капитана, направив на него вытащенный из кобуры револьвер.

Без тени испуга и растерянности Белинский заявил, что является офицером Перемышльского гарнизона, бежал из плена во время следования этапного эшелона через Львов.

Немец повернулся к Михальскому:

– Wer noch kann bejahen, dafi er russischer offizier?[247]

Тот с беспомощным видом стал оглядываться по сторонам и наконец воскликнул:

– Герр Цвибельфиш! Он может доказать, что этот человек не мог быть в крепости.

Тут же привели до смерти напуганного цирюльника, и офицер, указывая на Белинского, спросил, знает ли он этого человека. Большая лысина Шимона Цвибельфиша сразу покрылась испариной. Он, конечно, вспомнил молодого человека, который еще осенью, в элегантном гражданском платье, был у него с необычной просьбой сбрить вполне симпатичные усы и бороду. Вспомнил и то, как за ним последовал тогда Михальский, но цирюльник не имел ни малейшего желания быть втянутым ни в какую историю подобного рода. Обведя взглядом десятки любопытных лиц, с нетерпением ожидавших решающего свидетельства, и с трудом сглотнув, он выдавил из себя, что не помнит этого человека.

– Ich schwört, daß dieser russischer Offizier![248] – сорвавшись, нервно вскричал Михальский.

На лице немца появилась неуверенность. Ему не нравилась эта сцена среди толпы, все плотнее сжимающей кольцо вокруг них, но отдать команду солдатам отвести «шпиона» в ближайший двор и расстрелять он не решался.

– Не делайте ошибку, лейтенант, – заметив колебания офицера, сказал Белинский, – я бежал из плена вместе со штабными офицерами капитаном Мишкевичем и майором Патером, которые сейчас находятся в городе и могут засвидетельствовать мои слова.

У Белинского остались в памяти эти два австрийских офицера, которых он по просьбе полковника Пневского сопровождал во Львов для встречи с родственниками.

– Gut, Ihr gehen mit wir[249], – неохотно скомандовал немец и кивнул своим солдатам, показав глазами на Белинского. – Und dich auch[250], – ткнул он дулом револьвера Михальского, и вскоре вся группа слилась с проходящим потоком военных.

Шагая посредине вражеской колонны под звуки старого егерского марша мимо восторженных горожан Львова и наблюдая, с каким безмерным счастьем славяне встречали своих «истинных освободителей», Белинский все сильнее убеждался в том, что российские стратегические планы панславизма здесь, в Галиции, потерпели полное фиаско.

Атмосфера большого праздника, подогреваемая сообщениями об успехах блока Центральных держав на Западном и Восточном фронтах, сохранялась во Львове и в последующие дни. Народ искренне радовался и верил, что жизнь наконец вернется в прежнее русло. Состояние крайнего отчаяния, уныния и упадок духа придут чуть позже, когда станет очевидно, что австрийцы не спешат восстанавливать водоснабжение, взорванные электрические станции, газовый завод и устранять катастрофическую нехватку продовольствия. Город охватят ужасные эпидемии тифа и холеры. Скудный городской врачебный персонал будет изъят для нужд армии. Освобожденные от российской оккупации граждане Галиции по-настоящему почувствуют жестокость войны.

Эту мрачную картину дополнит волна новых репрессий, еще более жестоких, чем те, которые галичане испытали в первые дни войны. Теперь они будут направлены не только против русофилов, но и против всех, чье поведение давало основание подозревать их в сотрудничестве с оккупационной властью.

А пока горожане восторженно встречали высоких гостей – престолонаследника эрцгерцога Карла Франца Иосифа[251], прибывшего на автомобиле из Перемышля на третий день после освобождения города вместе с генералом Колошвары и шведским ученым Свеном Гедином[252]. В тот же день во Львов приехали и остановились в гостинице «Жорж» кайзер Вильгельм, король Баварский, наместник Галиции Корытовский и маршал края Незабитовский. Штаб Вильгельма разместился во дворце Потоцкого на Коперника.

Вечером с балкона гостиницы Вильгельм вещал восторженной толпе, собравшейся на освещенной свечами и керосиновыми фонарями Мариацкой площади:

– Честь вам, вернейшие граждане! Я прибыл спасти вас! Я выполнил свое обещание, данное вашим соотечественникам в Вене, что очищу Галицию от русских… никогда больше нога русского солдата не ступит на эту землю…

Люди простояли на площади всю ночь, а следующим вечером в большом зале магистрата с высокими гостями встречалась польская элита во главе с архиепископом Бильчевским и руководители еврейской общины во главе с раввином доктором Карро. Кайзер обещал полякам, что в ближайшее время, «как только все польские земли будут отвоеваны у России», он воссоздаст единое польское королевство. Евреев кайзер поблагодарил за их «большой патриотизм и преданность Австрии».

В ту же ночь, сделав пожертвование бедным слоям польского и еврейского населения по десять тысяч марок, Вильгельм вместе с другими гостями отбыл в Перемышль.

Новый комендант города генерал Летовски вместе с военными чинами посетил тюрьму на Казимировской, камеры которой были переполнены врагами и предателями империи.

Летовскому открыли камеру, в которой находились пленные российские офицеры, захваченные при взятии города. Один из них был в гражданской одежде.

– Русский офицер, переодетый шпион, – объяснили генералу.

– Расстрелять, а остальных немедленно в Терезин, – распорядился он и, еще раз окинув взглядом изможденных пленников, удостоил комментарием своих сопровождающих: – Вот, господа, удел русского офицерства. Все они недотепы, ленивы и неспособны в одиночку без старшего прусского брата противостоять не только японцам, но даже своим славянским скопищам.

– Забавно, а кто же помог прусскому королю избавиться от психологии наполеоновского вассала? – вдруг послышался голос со стороны пленных.

Генерал Летовски замер от неожиданного выпада. Затем, поправив пенсне, чтобы разглядеть получше дерзкого российского офицера в гражданском, с пафосом произнес:

– Это сделали восставшие немецкий и австрийский народы.

– Безусловно, господин генерал, – не без иронии снова откликнулся русский, – но все же, согласитесь, благодаря победе русских штыков над армией Наполеона.

Генерал не счел нужным продолжать спор. Бросив негодующий взгляд на Белинского, он покинул камеру. Уже выйдя наружу, нервно теребя перчатки, Летовски распорядился:

– Отправьте этого русского вместе с остальными в лагерь. Я не хочу, чтобы примитивный расстрел избавил его от горечи признания правоты моих слов.

Госпиталь был заполнен до отказа военными, месяцами скрывавшимися во Львове, спасаясь от российского плена. Среди них ничем не выделялся раненный в бедро легионер[253]. Тяжелая контузия лишила его памяти и способности коммуникации. Его молодое лицо оживлялось только при виде навещавшей его девушки. Добрая самаритянка привлекала внимание всей палаты своим вызывающе ярким видом, недвусмысленно указывавшим на род ее занятий.

Конец первой книги

Примечания

1

Да здравствует наш высший вождь, император и король Франц-Йозеф I (пол.). (Здесь и далее примеч. авт.)

2

Арпад (850/855—907) – вождь венгров, основатель династии Арпадов.