Зацепив на ремень наполненную флягу, он, выпив залпом огромную кружку воды и махнув на прощание рукой, выбежал на улицу.
Вскоре толпа солдат стала значительно редеть, а сквозь пушечный грохот уже доносилась пулеметная стрельба.
– Пора, – нетвердым голосом пробубнил Чухно.
– Jeszcze ро jednym i wio![233] – махнул рукой Маршицкий и громко крикнул: – Мозес!
Но владелец заведения уже покинул свою корчму и отсиживался где-то в укромном месте. Он прекрасно помнил рассказы своего деда, который в 1809 году жестоко пострадал от бесчинств и грабежей проходящих здесь аналогичным маршем отрядов Наполеона.
Моршицкий встал и начал шарить по полкам в надежде найти хоть каплю спиртного. Но там было пусто. Внезапно он остановился и уставился бычьим взглядом на поручика, уронившего голову на стол. Покосившись на саквояж у его ног, громила поднял с пола пустую бутылку.
Вошедший в город патруль ландвера был не особенно удивлен, обнаружив в кнайпе российского офицера в бессознательном состоянии. Случаи с загулявшими в питейных заведениях и публичных домах военными нередко случались с обеих сторон.
Глава 65
Новосад в монастыре
Наступило седьмое июня[234] 1915 года – последний день власти русских во Львове. Собственно, власть уже покинула город. Все военные и государственные учреждения эвакуировались. Уже были сняты российские стяги на ратуше, здании наместничества и Копце Унии Люблинской[235].
В городе оставался только комендант с несколькими офицерами. Казацкие патрули следили за безопасным проходом через город последних разрозненных отступающих частей. Прекратили работу газовая, электрическая и водонасосная станции, и горожане скапливались возле уличных колонок, чтобы запастись водой. В воздухе стоял едкий запах дыма горевших казарм на Яблоновского[236]. Оставшееся имущество в казармах на Курковой и на Цитадели, включая окна и двери, растаскивалось мародерами.
Стихия разбоя и грабежа бурно расцвела в городе после исчезновения с улиц полиции и стражей порядка.
Вслед за дорогими магазинами и заведениями с винными погребами подверглись опустошению обычные лавки. Жертвами бандитов всех мастей и проходящих солдат стали еврейские кварталы. Здесь уже лилась кровь, слышались стрельба и крики о помощи.
А между тем противник подходил все ближе. На взгорьях Голоска, Яновском шоссе и в песках Брюховичей его ждали последние позиции русских – вырытые с участием жителей города глубокие рвы, укрытые балками и дерном, и заграждения из колючей проволоки.
Завтра утром на этой проволоке, с жердями бориславских шахт, будет висеть не один солдат в голубом мундире.
Военный госпиталь, куда прибыл Новосад за пленным австрийским генералом, находился у подножия Святоюрской горы, на углу Петра Скарги. Здесь лечили российских и пленных австрийских офицеров высокого ранга. До войны же тут размещалась Народная лечебница для убогих, за которыми ухаживали монахи-студиты из соседствующего здания монастыря. Куратором богоугодного заведения являлся митрополит Шептицкий. Сейчас помещения госпиталя стояли пустые. Все медицинское оборудование, медикаменты, койки и белье было вывезено.
Войдя в госпиталь, Новосада охватило странное чувство, причину которого он вскоре понял: запах карболки. От неожиданной мысли он замер на месте. Именно этот больничный запах наряду со звоном колоколов церкви Святого Юра упоминал Войцеховский. Здесь должен быть один из колодцев. И вместо того чтобы подняться в приемную, он кинулся в подвал. Но то, что там увидел, – разочаровало. Современные коммуникации вентиляции, канализации и водопровода свидетельствовали, что здание построено совсем недавно. Старый медвежатник же вспоминал о мрачном, с затхлым, застоявшимся воздухом подвале.
Расстроенный, прапорщик поднялся наверх. У носилок с раненым австрийским генералом его уже заждались два санитара и пленный врач. Пришедший в себя после операции генерал встретил молодого русского офицера беспокойным взглядом. Новосад распорядился поместить его в санитарную карету, и они тут же отправились на Центральный вокзал.
Казимежовская была забита народом, надеявшимся покинуть город в последний момент. Сгорбленные под тяжестью чемоданов и тюков, они спешили в сторону вокзала. У корчмы напротив костела Святой Эльжбеты шел отчаянный бой за остатки винного погреба. Раздавались крики и страшная ругань. Среди разбросанных корзин с соломой и битого стекла валялся упившийся до бесчувствия солдат. Еще один, стоя на карачках, лакал прямо из большой винной лужи. Ближе к вокзалу дорогу закрывали густые клубы дыма – горели товарные запасы угля, дров и провианта. Люди растаскивали с еще нетронутых огнем складов продукты и имущество. Новосад не смог сдержать смех, увидев среди городской бедноты прилично одетых господ, обвешанных валенками, и солидных дам со связками соленой рыбы.
Вокзал напоминал кипящий котел. Полевые жандармы – казаки с красными повязками уже не в силах были сдерживать толпу. Стоящие на платформе вагоны с надписями 40 Mannoder 6 Pferde[237] были переполнены. Люди с тюками и узлами сидели не только на крышах вагонов, но и на буферах и подножках. Некоторые привязали себя ремнями к ступенькам.
Неожиданно в небе появился немецкий аэроплан. Началась паника. Завопили женщины в сплющенных в давке шляпках. Народ ринулся назад – в подземные переходы. Кое-кто в испуге бросился на пути под вагоны.
Аэроплан снизился и дважды медленно облетел вокзал. Сверху полетели листовки. В последние дни город был буквально засыпан вражескими прокламациями, в которых австрийцы объявляли о всеобщей амнистии и призывали население не бежать в Россию.
Новосад с трудом разыскал коменданта. Выслушав прапорщика, тот молча развел руками. Казалось, он уже не владел ситуацией. Его главной заботой сейчас была подготовка к подрыву вокзала. В конце концов Новосаду удалось разместить пленного генерала в госпитальном вагоне для инфекционных – больных холерой. Там же пристроил своих питомцев – доберманов, бельгийских овчарок и эльдертерьеров – начальник школы военных и санитарных собак статский советник Лебедев.
Выполнив задание, Новосад поспешил в отделение, где оставался только Белинский. Остальной оперативный состав вместе с имуществом и документами уже успел перебазироваться в Броды по месту новой дислокации штаба армии. Судьба Чухно была неизвестна. Город Немиров, куда он выехал с заданием, был уже в руках противника.
– Все в порядке? Успели на поезд? – встретил Новосада капитан. – Это что? – указал он на сверток в его руках.
– Это взрывчатка, Павел Андреевич. Я прошу дать мне свиток.
– Свиток? Зачем, Станислав? Сейчас не до этого. Объясни, наконец, откуда и зачем эта взрывчатка.
– Я сейчас все объясню, но сначала я должен убедиться. Прошу вас, дайте мне свиток.
Белинский смерил Новосада недоверчивым взглядом и нехотя достал свиток, который для пущей сохранности решено было не отправлять с остальной документацией.
Новосад с минуту напряженно всматривался в пергамент и торжествующе воскликнул:
– Все сходится! Теперь я знаю, где вход в подземелье.
– Молодцы! И намека нет на отступление, – пробормотал себе под нос Белинский, рассматривая газету, в которую были завернуты шашки пироксилина. Это был вчерашний номер «Червонной Руси» с забавной рекламой русских театров.
Отложив газету, он вопросительно посмотрел на Новосада:
– Вход в подземелье? Интересно. Объясни, пожалуйста.
Прапорщик в крайнем возбуждении изложил свои умозаключения, возникшие после посещения госпиталя.
– Трудно представить, что вход в такое, почти сакральное, место может находиться в подвале обычной лечебницы для убогих, – усомнился в его выводах Белинский.
– Правильно, и я в этом убедился, – согласился прапорщик, – однако по соседству с госпиталем, как мне позже сообщили санитары, находится униатский монастырь, в котором также размещались больничные палаты, так что, скорее всего, именно там находится один из колодцев.
– Теперь я догадываюсь, зачем эта взрывчатка. Взорвать то, что не поддалось старому медвежатнику? Кстати, где ты ее раздобыл?
– Позаимствовал у саперов, которые минировали вокзал.
– Ну что ж… Возможно, ты прав. Но, к сожалению, проверить это у нас уже нет возможности. Как только я вернусь с Левандовки, мы тотчас же выезжаем. Может быть, к этому времени еще появится Чухно.
– Павел Андреевич, мы не можем вот так просто уехать, даже не попытавшись что-то сделать, – начал взволнованно Новосад, – ведь у нас есть еще время. Я считаю, что, если мы не используем последнюю возможность выяснить, какое опасное оружие для нашей армии и России хранит в себе эта чертова гора, – мы совершим преступление!