Читать интересную книгу Поэмы Оссиана - Джеймс Макферсон

* Лумон, как видно из моего предыдущего примечания, это гора в Инис-хуне вблизи местопребывания Суль-малы. Дальнейшее повествование прямо связано с тем, что говорится о Лартоне в описании щита Кахмора. Там содержится лишь намек на первое путешествие Лартона в Ирландию, здесь же его история рассказана полностью, и занятно описано, как он положил начало судостроению. Этот сжатый, но выразительный эпизод в оригинале вызывал немалое восхищение. Краткость его замечательно соответствует быстрой смене событий.

Теперь он дерзает ветры призвать и погрузиться в туман океана. Уже показался сквозь дымку лазоревый Инис-файл, но в одеяниях темных ночь опустилась. Страшно сынам Болги. Взошла огневласая Тонхена. Залив Кулбина принял корабль в лоно своих гулкозвучных лесов. Оттуда стремился поток из ужасной пещеры Дутумы, где временами мелькали неясные образы духов.

Сновиденья сошли на Лартона: явились ему семь духов праотцев. Он слышал невнятные речи и смутно провидел грядущее. Предстали пред ним короли Аты, будущих дней сыны. Они вели свои рати по бранным полям, словно гряды тумана, проносимые ветром осенним над дубравами Аты.

Под нежные звуки арфы Лартон воздвигнул чертоги Самлы.* Он устремился за ланями Эрина к их привычным источникам. Но не забыт им и зеленоглавый Лумон: часто мчался он по волнам туда, где белорукая Флатал ** смотрела с оленьей горы. Лумон потоков пенистых, ты вздымаешься в сердце Фонара".

* Samla - _видения_; название дано согласно сну Лартона, в котором он видел своих потомков.

** Flathal - _небесная, совершенная краса_. Она стала женою Лартона.

Проснулся луч на востоке. Горы возвысили главы в тумане. Долины со всех сторон открывали седые извивы потоков. Войско Кахмора услышало щит его; разом оно поднялось вокруг, словно пучина морская, едва ощутившая ветра крыло. Волны еще не знают, куда устремиться, и беспокойно вздымают главы свои.

Грустно и медленно удалялась Суль-мала к потокам Лоны. Шла она и часто оглядывалась, ее голубые очи были полны слез. Но, подойдя к скале, тенью покрывшей долину Лоны, она с сокрушенным сердцем взглянула на короля и тотчас сокрылась за камнем.

Ударь же по струнам, Альпина сын.* Есть ли хотя бы толика радости в арфе твоей? Излей ее в Оссианову душу, она окутана мглой. В ночи своей я слышу тебя, о бард. Но прерви сей легкотрепещущий звук. Радость скорби удел Оссиана средь мрачноунылых его годов.

* В оригинале эта лирическая песнь - одно из красивейших мест поэмы, гармония и разнообразие стихосложения доказывают, что знание музыки достигло значительных успехов во времена Оссиана.

О зеленый терн на холме, обитаемом духами! Вершину твою колышут ночные ветры! Но ни звука ко мне от тебя не доносится; ужель ни единый призрак не прошуршит воздушным покровом в твоей листве? Часто блуждают умершие в мрачнобурных ветрах, когда сумрачный щит луны, взойдя на востоке, катится по небу.

Уллин, Карил и Рино, певцы стародавних дней! Да услышу я вас во мраке Сельмы и пробужу душу песен. Но я вас не слышу, чада музыки; в каком чертоге облачном вы обрели покой? Коснетесь ли вы призрачной арфы, облеченной туманом утра, там, где звенящее солнце восходит из-за зеленоглавых волн?

КНИГА ВОСЬМАЯ

СОДЕРЖАНИЕ КНИГИ ВОСЬМОЙ

Наступает четвертое утро с начала поэмы. Фингал все еще остается на том месте, куда он удалился предыдущей ночью; временами он виден сквозь туман, покрывающий утес Кормула. Описывается, как король сходит с утеса. Он велит Голу, Дермиду и барду Карилу отправиться в долину Клуны и привести оттуда в каледонское войско Ферад-арто, сына Карбара, единственного оставшегося в живых представителя династии Конара, первого ирландского короля. Король принимает начальство над войском и готовится к бою. Выступив навстречу противнику, он подходит к пещере над Лубаром, где покоится тело Филлана. Он виййт пса Брана, лежащего у входа в пещеру, и скорбь его возвращается. Кахмор приводит войско фирболгов в боевой порядок. Появление этого героя. Следует описание битвы. Подвиги Фингала и Кахмора. Буря. Полный разгром фирболгов. Два короля вступают в бой на берегу Лубара в полном тумане. Их положение и разговор после поединка. Смерть Кахмора. Фингал отдает копье Тренмора Оссиану. Обряды, совершаемые по этому случаю. Тем временем дух Кахмора является Суль-мале в долине Лоны. Ее горе. Наступает вечер. Готовится пиршество. Пение ста бардов возвещает о прибытии Ферад-арто. Поэма завершается речью Фингала.

Когда зимние ветры скуют волны горного озера, скуют их в бурную ночь и оденут поверху льдом, взору раннего зверолова покажется, что все еще катятся белые гребни.* Он ожидает услышать всплески неравных валов. Но безмолвно сверкают они; лишь ветви и комья травы, их устлавшие, свистят на ветру над седым морозным гнездовьем своим. Так безмолвно сияли поутру волны Морвенской рати, когда каждый воин смотрел из-под шлема на холм короля, на покрытый облаком холм Фингала, где он ходил среди клубов тумана. Временами смутно виделся им герой во всеоружии. Война поднимала за мыслью мысль в его могучей душе.

* Составляя примечания, я почитал своим главным долгом разъяснять творения Оссиана, а не исследовать их критически. Первое - это моя область, коль скоро я лучше других знаком с ними, второе же приходится на долю других. Замечу, однако, что к сочинениям кельтского барда не следует прилагать все правила, которые Аристотель извлек из Гомера; вместе с тем не следует ставить под сомнение право Оссиана на ерораеа [эпическую поэму (греч.)], даже если он в чем-то и отличается от греческого поэта. Необходимо принять во внимание различия в народных нравах. По своему духу греки и кельты нимало не походили друг на друга. Первых отличали живость и словоохотливость; вторым была присуща мужественная сдержанность. Соответственно мы находим, что сочинения Гомера и Оссиана в общем отмечены противоположными чертами их народов, а потому неуместно сопоставлять minutiae [подробности (лат.)] их поэм. Существуют, однако, общие правила ведения эпической поэмы, которые, коль скоро они вытекают из ее природы, являются всеобщими. И в них оба поэта очень похожи друг на друга. Это сходство, которое не могло возникнуть из подражания, имеет большее значение для самой сущности ерораеа, чем все правила Аристотеля, вместе взятые.

Действие поэмы приближается к трагической развязке. В предыдущей книге Оссиан должным образом подготовил великолепное описание, открывающее настоящую книгу; это служит доказательством того, что кельтский бард более искусно разрабатывал свою тему, чем иные из тех, кто буквально копирует совершенный образец Гомера. Переход от трогательного к возвышенному осуществляется легко и естественно. Пока ум не откроется для первого, он едва ли сможет правильно воспринять второе. Нежные и чувствительные сцены в седьмой книге образуют своего рода контраст к более величественным и устрашающим образам восьмой и соответственно возвышают их.

Сравнение, открывающее книгу, пожалуй, самое пространное и подробно описательное из всех, какие содержатся в творениях Оссиана. Образы в нем знакомы лишь тем, кому случалось жить в холодной горной стране. Они часто видали внезапно замерзшее озеро, усеянное высохшей травой и ветвями, которые ветер приносит с гор, образующих его берега, но я полагаю, что немногие из них разделяли мысли древнего барда, предпочитавшего зимнюю природу цветущим долинам мая. _Мне_, - говорит он, - _верните мои леса, расточающие листья по ветру; пусть внизу простирается озеро с его замерзшими волнами. Приятен мне ветер над колючим льдом, когда полный месяц встает в небесах и горный дух громогласно ревет. Прочь, зеленые долы мая; пусть девы о них мечтают_, и т. д. Так говорит этот поэт зимы, но то, что он добавляет дальше, позволяет думать, что не одни лишь картины зимней природы восхищали его, потому что с большим чувством вспоминает он _озаренный дубом чертог вождя и силу чаш ночною порой, когда снаружи гуляет ветер_.

Если сравнение с замерзшим озером дает наглядное представление о спокойствии и молчаливом ожидании облаченного в доспехи войска перед приходом короля, то образ волн, внезапно вздымающихся вокруг духа, также удачно передает бурную радость Фингалова войска при появлении героя. Некий древний бард, ощутивший красоту этого места, удачно подражал ему в поэме о шотландском короле Кеннете Мак-Альпине. Я уже цитировал это произведение в примечании к предыдущей книге. Ночью Кеннет тайно удалился на холм, находившийся по соседству с его войском, а когда вернулся на другое утро, говорит бард, _он был подобен призраку, что возвращается в свою тайную бухту. Он стоит в одеянии ветра. Волны вздымают свои ревущие головы. Их зеленые спины трепещут вокруг. Скалы отзываются на их ликованье_.

И вот король является воинству. Сперва показался меч Луно, копье постепенно возникло из облака, но щит неясно еще виднелся в тумане. Когда же предстал им сам король и седые влажные кудри его распустились по ветру, каждый воин вскричал и двинулись все племена. Они собрались вокруг короля, сверкая щитами гулкозвучными. Так вздымается синее море вкруг духа, сошедшего в вихре. Путник слышит далекий звук и выглядывает из-за скалы. Он смотрит на бурный залив, и мнится ему, что он видит облик неясный. Снуются тяжкие волны, их спины покрыты пеной.