Читать интересную книгу Поэмы Оссиана - Джеймс Макферсон

* Нет поэта, который отклонялся бы от своего предмета меньше, чем Оссиан. Он не добавляет никаких отвлекающих внимание украшений; вставные эпизоды связаны с содержанием поэмы и весьма для него существенны. Даже лирические песни, в которых он более всего дает свободы своей фантазии, естественно вытекают из повествования. Их уместность и тесная связь с поэмой в целом показывают, что кельтский бард даже при самых своевольных полетах воображения руководствовался здравым смыслом. Согласно общему мнению, поэтический гений и трезвый рассудок редко совмещаются в одном лице. Но это наблюдение далеко, не справедливо, потому что истинный гений и здравый смысл неразделимы. Своевольные полеты фантазии, не управляемые здравым смыслом, подобны, как замечает Гораций, сновидениям больного, назойливым и бессвязным. Глупец никогда не напишет хорошей поэмы. Правда, горячее воображение обычно берет верх над, заурядным рассудком; именно поэтому столь немногим удается преуспеть на поэтическом поприще. Но когда здравый смысл необычайной силы и пылкая фантазия сочетаются должным образом, они, и только они, создают истинную поэзию.

Настоящая книга отнюдь не является самой безынтересной частью Теморы. Внушающие ужас образы в ее начале рассчитаны на то, чтобы подготовить ум к последующим величественным сценам. Оссиан неизменно придает значительность всему, что связано с Фингалом. Самый звук королевского щита порождает необычайные действия, и они следуют одно за другим до великолепного завершения. Горе Сулъ-малы и ее беседа с Кахмором очень трогательны. Описание его щита весьма любопытно для изучения старины и служит доказательством раннего распространения навигации в Британии и Ирландии. Короче говоря, на протяжении всей этой книги Оссиан часто возвышен и всегда трогателен.

Лего, столь часто упоминаемое Оссианом, - это озеро в Коннахте, в которое впадала река Лара. На берегах озера жил тесть Оссиана Бранно, и поэт часто навещал его, пока была жива Эвиралин, а затем и после ее смерти. Это обстоятельство, возможно, послужило причиной особого пристрастия, с каким он всегда упоминает Лего и Лару, и поэтому с ними так часто связаны образы его поэзии. Leigo означает _озеро болезней_; возможно, его так прозвали из-за окружающих болот.

Поскольку туман, поднимавшийся над озером Лего, вызывал болезни и смерть, барды утверждали, как здесь, например, что в нем пребывали тени покойников в промежутке от момента смерти до исполнения погребальной песни над их могилами, ибо считалось невозможным, чтобы без соблюдения этой церемонии духи мертвых соединялись со своими предками в их воздушных чертогах. При этом дух, ближайшим образом связанный с покойным, был обязан пролить туман Лег" на его могилу. Мы видим здесь, что Конар, сын Тренмора и, согласно Оссиану, первый ирландский король, выполняет эту обязанность по отношению к Филлану, ибо герой был убит, сражаясь за дело династии Конара. Явление тени изображено живописно и торжественно, и оно заставляет отнестись с особым вниманием к последующей речи, краткой и внушающей трепет, что здесь весьма уместно.

Звук из пустыни донесся - это Конара шумный полет на ветрах. Он пролил на Филлана густой туман у лазурных извивов Лубара. Скорбный и сумрачный дух восседал, склоняясь, в клубах серого дыма. Временами ветра порыв относил его прочь, но дивный образ вновь возвращался. Он возвращался, потупив очи, и вились темно-туманные кудри.

Стемнело.* Войско спокойно спало под покровами ночи. Пламя угасло на холме Фингала. Король на щите своем возлежал одиноко. Очи его смежила дремота. Филлана голос раздался. "Спит ли супруг Клато? Почиет ли мирно родитель сраженного? Ужель я забыт под завесой тьмы, одинокий в часы сновидений?"

* Отмечалось уже, что Оссиану доставляет большое удовольствие описывать ночные сцены. В какой-то мере это объясняется меланхолическим расположением его духа, которому нравилось останавливаться на предметах, исполненных сумрачного величия. Даже другим поэтам, не столь возвышенным, как Оссиан, лучше всего удавались описания такого рода. Величаво-сумрачные сцены глубже всего воздействуют на воображение, забавные же и легкие предметы лишь касаются поверхности души и сразу исчезают. Человеческий ум по природе склонен к степенности; легкомыслие и беззаботность могут ему быть приятны, но они слишком часто обличают недостаточную способность суждения и прискорбно мелкую душу. Ночные описания Оссиана стяжали добрую славу у последующих бардов. Один из них выразил свои чувства в двустишии, свидетельствующем более о его поэтическом вкусе, нежели об учтивости по отношению к дамам. Привожу здесь перевод.

"Мне приятнее ночь на Коне, мрачный напев Оссиановой арфы, приятнее мне они, чем белогрудая гостья моих объятий, чем нежнорукая дочь героев в час моего покоя".

Хотя предание сохранило мало достоверных сведений об этом поэте, они однако, позаботилось сообщить нам, что он был очень стар, когда написал это двустишие. Он жил (в каком веке, неясно) на одном из западных островов и носи имя Turloch Ciabh-glas или _Турлох седовласый_.

"Зачем являешься ты посреди моих сновидений? - молвил Фингал внезапно проснувшись. - Мне ли забыть тебя, сын мой, и твой огненный путь на поле сражений? Не так принимает душа короля деянья могучих бойцов. Они для нее не молнии луч, что сверкнет и исчезнет бесследно. Я помню тебя, о Филлан, и мой гнев разгорается".

Король схватил копье смертоносное и ударил им в зычноголосый щит, в свой щит, висевший высоко в ночи, зловещее знаменье брани.* Тени бросились врассыпную, и смутные их очертания уносились на ветре. Трижды донесся с долины извилистой голос смерти. Арфы бардов сами собой на холме зазвенели печально.**

* Барды последующих времен сочинили множество небылиц об этом чудесном щите. Они рассказывают, что Фингал как-то во время похода в Скандинавию повстречал на одном из островов близ Ютландии знаменитого волшебника Луно. Этот Луно почитался Вулканом севера, и он уже изготовил полное вооружение для многих скандинавских героев. Трудность, однако, состояла в том, что каждый, кто хотел, чтобы Луно изготовил ему вооружение, должен был превзойти его в волшебстве. Фингал, несведущий в заклинаниях и чародействе, добился отвагой того, чего не удавалось достичь другим при всем их колдовском искусстве. Когда Луно потребовал, чтобы Фингал показал свое умение, король извлек меч, рассек одеяние волшебника и вынудил его, голого, спасаться бегством. Фингал последовал за ним, но Луно, добежав до моря, с помощью волшебства пошел по волнам. Фингал преследовал его на судне и после десятидневной погони настиг на острове Скай; там он заставил его соорудить горн и выковать этот щит и прославленный меч, поэтически именуемый _сыном Луно_. - Таковы удивительные небылицы, сочиненные новыми шотландскими и ирландскими бардами на основе сказаний Оссиана.

** В те времена верили, что в ночь накануне смерти знатного и прославленного человека арфы бардов, состоявших при его семействе, сами собою издают унылые звуки. Объясняли это, употребляя выражение Оссиана, _легким прикосновением духов_, которые, как считалось тогда, обладают способностью предвидеть события. Такое же мнение долгое время было распространено на севере, где этот своеобразный звук назывался _предостерегающим голосом мертвых. Голос смерти_, упомянутый выше, иного рода. Считалось, что каждому человеку сопутствует дух, который в ночь накануне его смерти, уподобившись ему обликом и голосом, является некоторым людям в той позе, в какой этому лицу предстоит умереть. _Голоса смерти_ это предупреждающие вопли таких духов.

Он снова ударил в щит: битвы явились войску его в сновидении. Широкосмятенная сеча над душами их сверкает. Лазоревощитные короли нисходят на брань. Вспять глядящие рати бегут, и могучие подвиги полусокрыты сверканием стали.

Но когда раздался третий удар, в расселинах скал встрепенулись, олени. В пустыне раздался пронзительный крик испуганных птиц, носившихся в воздухе. Сыны Альбиона привстали и потянулись к копьям. Но вновь тишина осенила воинов: они узнали щит короля. Сон опять их вежды смежил; тьма и покой воцарились в поле.

Но ты не спала во мраке, синеокая дочь Конмора! Суль-мала услышала грозный щит и встала средь ночи. Она направляет свой шаг к властителю Аты. Но разве опасность смутит его бесстрашную душу? В сомненьи она стоит, очи склоняя долу. Небо сияет всеми своими звездами.*

* Бард, живший несколько веков после Оссиана, был настолько тронут красотой этого места, что довольно близко следовал ему в поэме о великих битвах шотландского короля Кеннета Мак-Алыгвна с пиктами. Поскольку поэма эта длинна, я привожу здесь лишь пересказ ее с переводом отрывка, имеющего особенное сходство с тем местом "Теморы", что находится сейчас передо мною. Когда Кеннет готовился к этой войне, завершившейся уничтожением пиктского государства, сестра его Флатал, желая внести свою долю в отмщение за смерть ее отца Альпина, варварски убитого пиктами, попросила, чтобы он разрешил сопровождать его в походе. Король, хоть он, возможно, их одобрял доблестные намерения своей сестры, все же отказался удовлетворить эту просьбу, сославшись на ее пол. Однако героиня переоделась молодым воином и, сопровождая в таком виде войско, совершила немало доблестных подвигов. В ночь накануне полного разгрома пиктов Кеннет, согласно обычаю шотландских королей, удалился на холм за пределами лагеря, чтобы обдумать распоряжения, которые ему надлежало сделать в предстоящей битве. Флатал, в заботе о безопасности брата, тайно пошла на близлежащую скалу и встала на стражу, дабы предупредить внезапное нападение врага. Кеннет заснул, не снимая доспехов; меж тем Флатал заметила отряд пиктов, окружавших холм, где лежал король. Продолжение этой истории мы узнаем из следующих слов барда.