— Как бы там ни было, доктор, но вы с нами, и я надеюсь, что с вашей помощью у нас дело пойдет на лад.
Путешествие продолжалось без особых приключений. Медвежатины было много, и все были сыты. В маленьком отряде было бодрое настроение благодаря шуткам доктора и его жизнерадостной философии. Этот достойный человек всегда имел наготове в своем ученом багаже какое-нибудь поучительное наблюдение или занятный факт. Он был по-прежнему здоров, и ливерпульские друзья сразу узнали бы жизнерадостного, добродушного толстяка.
В субботу утром характер местности резко изменился. Изломанные льдины, то и дело встречавшийся паковый лед, хаотически нагроможденные торосы — все доказывало, что ледяное поле в этих местах подвергалось сильному сжатию. Очевидно, это нагромождение возникло в проливах, где льды были стиснуты берегами неведомого материка и находившихся около него островов. Постоянно попадавшиеся крупные глыбы пресного льда указывали на близость берега.
Итак, неподалеку находилась неизвестная земля, и доктор горел нетерпением обогатить карту Северного полушария. Трудно себе представить, какое наслаждение исследовать еще никому не известные берега и карандашом наносить их на бумагу. В этом и состояла цель доктора, подобно тому как Гаттерас поставил себе задачей ступить ногой на Северный полюс. Доктор заранее радовался при мысли, какие названия он будет давать морям, проливам, заливам, малейшим изгибам берегов нового материка. Разумеется, в этом славном перечне он не забудет ни своих товарищей, ни друзей, ни «милостивую королеву», ни высочайшее семейство; но он не забывал и о самом себе и с законным удовлетворением уже предвидел в будущем некий мыс Клоубонни.
Такого рода мысли занимали его весь день. Вечером, по обыкновению, разбили палатку, и каждый по очереди дежурил в эту ночь, которую проводили так близко от неведомого материка.
На другой день, в воскресенье, после питательного завтрака, состоявшего из вареной медвежьей лапы, снова двинулись на север, уклоняясь несколько к западу. Дорога становилась все труднее, но отряд двигался быстро.
Сидя на санях, Альтамонт с лихорадочным вниманием вглядывался в горизонт; его товарищи тоже невольно поддались тревоге. Последнее астрономическое определение дало 83°35′ широты и 120°15′ долготы; как раз в этих местах должен был находиться американский корабль, следовательно, вопрос о жизни или смерти должен был решиться в тот же день.
Но вот около двух часов дня Альтамонт вдруг выпрямился во весь рост на санях и громким возгласом остановил товарищей; указывая пальцем на какую-то белую массу, которую никто другой не отличил бы от окрестных ледяных гор, он радостно крикнул:
— «Порпойз»!
6. «ПОРПОЙЗ»
24 марта был большой праздник — вербное воскресенье; в этот день улицы в городах и селах Европы усыпаны цветами и свежими ветвями; весело трезвонят колокола, и воздух напоен ароматом цветов.
Но в этой угрюмой стране — какая грусть, какое мертвое молчание! Леденящий, пронизывающий ветер; нигде не встретишь даже засохшего листочка или былинки…
Однако это воскресенье было днем радости для путешественников, потому что они нашли, наконец, припасы, без которых им грозила неминуемая смерть.
Путешественники все ускоряли шаги, собаки бежали быстрее обычного, Дэк лаял от радости, и вскоре отряд подошел к американскому судну.
«Порпойз» был похоронен под снегом. Не уцелело на нем ни мачт, ни реев, ни снастей: вся оснастка погибла во время крушения. Судно засело между рифами, которых сейчас не было видно. От сильного толчка «Порпойз» лег на борт, и жить в его проломленном корпусе, по-видимому, было невозможно.
Капитан, доктор и Джонсон убедились в этом, когда проникли, впрочем, не без труда, внутрь судна. Чтобы добраться до люка, пришлось расчистить слой снега в добрых пятнадцать футов; но, к общей радости, дикие звери, следы которых во множестве виднелись на ледяном поле, не тронули драгоценного склада провизии.
— Здесь у нас будет вдоволь продуктов и топлива, но жить на корабле, как видно, нельзя, — заметил Джонсон.
— Ну, что ж, придется построить ледяной дом, — ответил Гаттерас, — и поудобнее обосноваться на твердой земле.
— Разумеется, — сказал доктор. — Однако спешить незачем; будем действовать осмотрительно. На худой конец можно будет на время приютиться на судне, но необходимо построить дом, который бы защищал нас от холода и диких зверей. Я буду архитектором; вот увидите, как я примусь за дело!
— Не сомневаюсь в ваших талантах, доктор, — ответил Джонсон. — Устроимся как следует, а потом составим опись вещей, находящихся на судне. К сожалению, я не вижу здесь ни шлюпки, ни ялика, а из обломков корабля едва ли удастся смастерить суденышко.
— Как знать! — ответил доктор. — Может быть, со временем что-нибудь и придумаем. Сейчас речь идет не о плавании, а о постройке постоянного жилища, поэтому не будем пока задаваться никакими другими целями, — все в свое время!
— Умно сказано! — заметил Гаттерас. — Начнем с самого необходимого.
Путешественники сошли с корабля, вернулись к саням и рассказали о своем намерении Бэллу и Альтамонту. Бэлл выразил готовность работать. Американец, услыхав, что его судно никуда не годится, молча покачал головой. Но в эту минуту было не до споров. Решили на некоторое время приютиться на судне и заняться постройкой просторного жилища на берегу.
К четырем часам пополудни путешественникам удалось с грехом пополам устроиться в кубрике. Из запасного рангоута и обломков мачт Бэлл настлал почти горизонтальный пол; в кубрике поставили обледенелые койки, которые в теплом помещении быстро оттаяли. Альтамонт, опираясь на руку доктора, прошел в отведенный ему уголок. Ступив на палубу своего корабля, он с облегчением вздохнул, что, по мнению Джонсона, не предвещало ничего доброго.
«Он чувствует себя хозяином и словно приглашает нас к себе в гости», — подумал старик.
Остаток дня отдыхали. Дул западный ветер, и погода менялась; термометр показывал -26°F (-32°C).
«Порпойз» находился в стороне от полюса холода, в сравнительно менее холодных, хотя и более северных широтах.
В этот день путешественники доели остатки медвежатины с небольшим количеством сухарей, найденных в кладовой, выпили по нескольку чашек чаю и, одолеваемые усталостью, вскоре крепко заснули.
На другой день Гаттерас и его товарищи проснулись довольно поздно. Мысли их приняли теперь иное направление: их больше не тревожила неуверенность в завтрашнем дне, и они заботились только о том, как бы поудобнее устроиться. Они чувствовали себя переселенцами, прибывшими на место своего назначения, и, забывая о тягостях пути, старались обеспечить себе сносное будущее.