— Вот видите! — сказал доктор. — Вовремя мы пришли! Еще немного — и мне пришлось бы прибегнуть к ампутации.
Доктору не без труда удалось спасти Джонсону руки. Пришлось долго и энергично их растирать, чтобы восстановить кровообращение в пальцах. Через час опасность уже миновала. Клоубонни советовал Джонсону держать руки подальше от печи, чтобы отмороженные пальцы не пострадали от жара.
В это утро путешественники не завтракали; не было ни пеммикана, ни солонины, ни сухарей. Оставалось всего лишь с полфунта кофе; пришлось ограничиться этим горячим напитком, после чего отряд двинулся в путь.
— Все кончено! — с отчаянием в голосе воскликнул Бэлл.
— Только и надежды, что на бога, — проговорил Джонсон. — Он один может нас спасти.
— Ах, этот капитан Гаттерас! Что за безумец! Правда, ему удалось вернуться из своих прежних экспедиций, но уж из этой он нипочем не вернется! Нам тоже никогда не увидеть родины!
— Мужайтесь, Бэлл! Я согласен, что капитан человек безумной отваги, но около него находится другой очень изобретательный человек.
— Доктор Клоубонни? — спросил Бэлл.
— Он самый! — ответил Джонсон.
— А что он может поделать в такой напасти? — пожимая плечами, возразил Бэлл. — Уж не превратит ли он эти льдины в куски мяса? Разве он бог, чтобы творить чудеса?
— Как знать? — ответил боцман. — Я все-таки надеюсь на него.
Бэлл с сомнением покачал головой. Он больше не в силах был ни говорить, ни мыслить и снова погрузился в мрачное оцепенение.
В этот день с трудом прошли три мили. Вечером путешественники вовсе не ужинали; собаки готовы были пожрать друг друга; люди жестоко страдали от голода. Они не встретили на своем пути ни одного зверя. Да их уже и не интересовала дичь. Разве можно охотиться с одним ножом? Но Джонсон заметил под ветром на расстоянии мили того же самого огромного медведя, который следовал за злополучным отрядом.
«Он подстерегает нас, — подумал Джонсон, — и уверен, что рано или поздно мы попадем к нему в лапы».
Однако Джонсон ничего не сказал товарищам. Вечером, как всегда, остановились на привал; ужин состоял из одного кофе. У несчастных путников мутилось в глазах, голову сжимало точно железным обручем; муки голода были так ужасны, что не удалось уснуть ни на час. Нелепые, мрачные видения одолевали их.
Настало утро вторника, несчастные не ели уже тридцать шесть часов — и это в стране, где организм требует усиленного питания! Но их одушевляла нечеловеческая энергия, и они двинулись в путь и сами впряглись в сани, которых собаки уже не могли сдвинуть с места.
Через два часа все, кроме Гаттераса, в полном изнеможении упали на снег. Капитан хотел идти дальше. Он просил, уговаривал, умолял товарищей, но они так и не могли подняться на ноги.
С помощью Джонсона Гаттерас кое-как вырубил пещеру в ледяной горе. Казалось, они готовили себе могилу…
— Я согласен умереть с голода, — заявил Гаттерас, — но не хочу замерзнуть!
Когда пещера была, наконец, готова, путешественники забрались в нее и стали согреваться.
Так прошел день. Вечером все пятеро неподвижно лежали в своем ледяном убежище. Вдруг у Джонсона начался бред. Он то и дело упоминал о каком-то огромном медведе.
Эти слова привлекли внимание доктора. Стряхнув оцепенение, Клоубонни спросил у Джонсона, почему он говорит о медведе и о каком медведе идет речь.
— О медведе, который идет за нами, — ответил Джонсон.
— Идет за нами? — повторил доктор.
— Уже два дня!
— Два дня! Вы его видели?
— Да, он держится под ветром, на расстоянии мили!
— И вы не сказали мне, Джонсон!
— А зачем?
— И то правда, — согласился доктор. — У нас не осталось ни одной пули.
— Ни куска свинца, ни куска железа, даже ни одного гвоздя! — ответил старый моряк.
Доктор замолчал и призадумался, затем спросил Джонсона:
— И вы уверены, что медведь следует за нами?
— Да, доктор. Он рассчитывает полакомиться человеческим мясом. Он ведь знает, что мы не ускользнем от него…
— Что вы, Джонсон! — воскликнул доктор. Его испугало отчаяние, звучавшее в словах товарища.
— Обед ему обеспечен, — заговорил Джонсон, у которого снова начался бред. — Видно, он голодный. Зачем мы заставляем его ждать?
— Успокойтесь, Джонсон!
— Слушайте, доктор, ведь мы все равно погибнем, так зачем же мучить бедного зверя? Медведю ведь тоже хочется есть. Бог послал ему людей. Что же, его счастье.
Старик, казалось, совсем обезумел. Он так и рвался наружу, и Клоубонни с трудом его удерживал. Подействовали только слова доктора, сказанные решительным тоном:
— Завтра я убью медведя!
— Завтра! — повторил Джонсон, казалось, он стряхнул с себя кошмар.
— Да, завтра.
— У вас нет пули.
— Я сделаю пулю!
— У вас нет свинца.
— Зато есть ртуть.
С этими словами доктор взял термометр, который показывал в помещении +50°F (+10°C), вышел наружу и поставил его на льдину. Ртуть упала до -50°F (-47°C). Оставив термометр на льду, доктор вернулся в ледяной дом.
— Спокойной ночи, — сказал он Джонсону. — Постарайтесь уснуть, и подождем восхода солнца.
Ночь прошла в муках голода; только доктор и боцман еще не потеряли надежду.
На Другой день, с первыми лучами солнца, доктор с Джонсоном вышли наружу, бросились к термометру и увидали, что вся ртуть собралась в чашечке в виде плотного цилиндра. Клоубонни разбил инструмент и рукою в перчатке вынул оттуда слиток чрезвычайно твердого металла. Это была настоящая пуля!
— Ну и чудеса! — воскликнул Джонсон. — Что за ловкач вы, доктор!
— Нет, друг мой, — ответил доктор, — у меня просто хорошая память и я много читал.
— Как же это так?
— Я вспомнил один факт, о котором капитан Росс упоминает в отчете о своем путешествии. Он говорит, что из ружья, заряженного ртутной пулей, пробил доску в дюйм толщиной. Будь у меня миндальное масло, то при помощи его можно было бы добиться такого же результата, потому что, по словам Росса, пуля из миндального масла пробивает столб и, не сплющиваясь, падает на землю.
— Это прямо невероятно!
— А между тем это так, Джонсон! Этот кусок металла может спасти нам жизнь! Пусть он еще полежит на морозе, а мы пойдем посмотрим, не ушел ли медведь.
В этот момент Гаттерас вышел из домика. Показав капитану кусок ртути, доктор рассказал ему о своем намерении. Гаттерас молча пожал ему руку; охотники пошли на разведку.
Погода была очень ясная. Шедший впереди Гаттерас первый заметил медведя на расстоянии менее шестисот туазов.