отдал бы свою жизнь.
Но Учитель никогда не хвалил его.
Несмотря на все его старания и успехи, этот холодный человек всегда поворачивался к нему спиной и никогда не одаривал его ничем большим, чем легкий кивок.
Мо Жань сходил с ума.
Одному богу известно, как сильно ему тогда хотелось обхватить лицо Чу Ваньнина руками и заставить его обернуться и посмотреть на него. Ему было жизненно необходимо, чтобы Учитель взглянул на него и взял назад свое «от природы дурной характер не поддается исправлению».
Но он мог только без всякой надежды опуститься на колени перед Чу Ваньнином, как прибившаяся к его дому бродячая собака, поклониться и подчеркнуто уважительно сказать:
— Этот ученик будет помнить науку Учителя.
Перед Чу Ваньнином Мо Вэйюй был ничтожен до мозга костей.
Даже если он был «молодым господином» для всего Пика Сышэн, для Учителя он был дешевкой, не стоившей ничего. И наступил момент, когда Мо Жань наконец понял, что ему никогда не удастся понравиться такому человеку, как Чу Ваньнин.
В дальнейшем многое произошло в его жизни.
Мо Жань захватил Пик Сышэн и стал первым и единственным, не имеющим себе равных, императором мира совершенствующихся. Перед темным знаменем Мо Вэйюя все дрожали от страха, не осмеливаясь произнести его имя громче, чем тихим шепотом. Никто не помнил его грязного прошлого и низкого происхождения.
Отныне остался только Тасянь-Цзюнь[29.3].
Наступающий на бессмертных Император, которого ненавидели все. Чудовищный Мо Вэйюй, «будь он проклят навеки без права на возрождение и искупление»!
Тасянь-Цзюнь, Мо Вэйюй, Тасянь-Цзюнь, Мо Вэйюй, Тасянь-Цзюнь…
…Наступающий… на бессмертных… Император.
Но что с того, что они боялись? Пик Сышэн дрожал от рокота голосов, кричащих в унисон его имя, когда тысячи людей простерлись перед Дворцом Ушань, почтительно склонив головы перед этим достопочтенным:
— Да здравствует Наступающий на бессмертных Император! Во веки веков не упадет его звезда!
Он чувствовал себя невероятно прекрасно. Вплоть до того момента, пока его взгляд не выхватил из толпы лицо Чу Ваньнина.
К тому времени он уже разрушил духовное ядро Чу Ваньнина и в день своего триумфа распял его перед Дворцом Ушань. Мо Жань превратил своего учителя в бесправного пленника под ступенями лестницы, по которой сам он поднялся на вершину мира.
Мо Жань уже твердо решил, что сегодня казнит его, но он не хотел, чтобы Чу Ваньнин умер быстро и легко, поэтому сковал его по рукам и ногам и сделал небольшой прокол в сонной артерии, наложив заклятие, чтобы рана не закрывалась. Капля за каплей кровь Чу Ваньнина падала на каменный пол, и жизнь постепенно покидала его тело.
Над головой сияло солнце. Церемония коронации продолжалась уже довольно долго, и очень скоро Чу Ваньнин должен был умереть от потери крови. Со смертью этого человека Мо Жань навсегда освободится от своего грязного прошлого. Именно поэтому он приурочил его смерть ко дню своей коронации и полного триумфа.
В тот момент, когда Мо Вэйюй станет хозяином всего этого мира, Чу Ваньнин превратится в безжизненный труп. Тогда все плохое, что случилось с ним в прошлом, будет стерто и развеяно по ветру.
Идеальный план.
Но почему даже у врат смерти этот человек оставался таким равнодушным? Все таким же прекрасным и холодным... Его лицо было совершенно обескровлено, но выражение оставалось бесстрастным и невозмутимым. Когда Чу Ваньнин встретился глазами с Тасянь-Цзюнем, в его взгляде не было ни преклонения, ни страха.
Только отвращение, презрение и... Мо Жань подумал, что он сошел с ума или, может, это Чу Ваньнин обезумел, но почему в его взгляде была эта жалость...
Чу Ваньнин, жалей себя! Это ты на грани смерти, повержен и раздавлен! Удивительно, как можешь ты жалеть того, кто поднялся выше всех смертных и бессмертных, того, кто теперь обладает безграничной властью. Да как ты… да как... ты... смеешь!
Гнев, накопившийся за десять с лишним лет, окончательно свел Мо Жаня с ума. Прямо там, в Зале Даньсинь, хотя к тому времени он уже переименовал Дворец Ушань, перед тысячами людей, собравшихся отдать ему почести, окруженный громом их приветствий и лести, он резко вскочил. Черные одежды развевались подобно крыльям, когда он спускался вниз по ступенькам.
И перед всеми этими людьми он схватил Чу Ваньнина за челюсть и его лицо исказила приторно-сладкая злая улыбка.
— Учитель, сегодня очень счастливый день для твоего ученика, почему ты все еще недоволен?
Тысячи людей замолчали, и Пик Сышэн мгновенно погрузился в гробовую тишину.
Выражение лица Чу Ваньнина было холодным как лед. Он с достоинством ответил ему:
— У меня нет такого ученика, как ты.
Мо Жань расхохотался. Словно стервятник, эхо его безумного смеха закружило над дворцом, распугав стаю перелетных птиц.
— Учитель так бессердечен, что этот достопочтенный разочарован, — громко смеясь, выдохнул он ему в лицо. — Говоришь, у тебя нет такого ученика, как я? Но кто тогда научил меня совершенствованию? Кто научил меня боевым искусствам? И эта безжалостность и жестокость — кто научил меня им?! Шрамы от кнута по всему моему телу, которые не исчезли по сей день… Позволь спросить тебя, Учитель, кто дал мне их?!
Он перестал улыбаться. Голос резко стал злобным, а в глазах появился холодный блеск.
— Чу Ваньнин! Приняв такого ученика как я, ты потерял человеческое лицо? Почему? Мое происхождение слишком низкое или моя кровь слишком грязная? Позволь мне спросить тебя, Чу Ваньнин, я спрашиваю тебя… что же значит «от природы дурной характер не поддается исправлению»?
Обезумев от ярости, он перешел на крик:
— Ты никогда не видел во мне своего ученика и никогда не считался со мной! Но я... когда-то я действительно выбрал тебя своим наставником! Я на самом деле слишком почитал и любил тебя! И как ты относился ко мне?! Почему никогда не удостоил меня ни единым словом похвалы? Почему, что бы я ни делал, как бы ни старался, никогда не получал от тебя и капли одобрения?!
Чу Ваньнин содрогнулся всем телом, лицо его стало еще бледнее. Глаза феникса слегка расширились, когда он посмотрел прямо на Мо Жаня. Его губы шевелились, словно он хотел что-то сказать, но у него ничего не получалось.
Все, кто когда-то жил с ними на Пике Сышэн, теперь ушли. Последние двое, оставшиеся здесь с тех давно минувших дней, сейчас безотрывно смотрели друг на друга.
В этой неловкой тишине Мо Жань, казалось, наконец взял себя в руки. Он