придет время – и, думается, очень скоро, – когда он сможет сделать это.
Что он имел в виду? В узком кружке Моргенрота никому не дозволялось переспрашивать и уточнять, что главарь хотел сказать, на что намекал. Он тут же с легкостью сменил тему и с присущей ему фанаберией перешел на привычное осуждение всех видов и типов родителей:
– Вот уж воистину тошнотворные существа. Настоящие вредители, они несут в себе все возможные человеческие изъяны. Особенно отцы. Почему? Правильных отцов не бывает – роль отца в корне порочна. Строгий отец, добрый отец, умеренный отец – все одинаково отвратительны. Преграждают путь нашей жизни, стремятся навязать нам старый хлам вроде собственных комплексов неполноценности, несбывшихся мечт, досад, идеалов, грехов, приторных грез, заповедей, которым недостало смелости следовать самим…
Один из их компании признался, что отец пару раз ударил его ладонью по щеке.
– И ты терпишь это? – возмутился Игнат.
– А что делать, он ведь сильнее.
– Тогда, тогда, – визгливо закричал Игнат, – надо дать ему рис с цианистым калием…
– У отцов огромный инструментарий, – остановил его Моргенрот. – Мой отец, например, никогда никого не заставляет. Начинает с себя, с каких-то мелочей. В итоге всем приходится ему подражать… Он и матери мозги запудрил – та считает, у нас в доме совет да любовь. Есть множество куда более ужасных вещей. Тебе не понять, счастливец. После ухода из твоей жизни отца ты стал избранным. Но и тебе придется когда-нибудь познать зло этого мира. Иначе никогда не получишь настоящей силы. А пока просто береги свою удачу.
Вначале Игнат обрадовался тому, что тяжелый недуг «сын-при-отце» обошел его стороной, но тут же подумал о призрачной хрупкости своей юной жизни. Он взял билет на самолет, который может ведь оказаться и неисправным. И тогда в один миг все с треском лопнет! А что, если однажды мир разом натянет на Игната заранее приготовленную для него смирительную рубашку? При мысли об этом Игнат почувствовал, как в нем опять проснулся бешеный Рейджен.
Он решил больше не слушать вздохов «обиженных сынов». Надоели бесконечные поучения его прежнего кумира, «воспитателя детворы» Макаренко, а на деле – обычного выскочки… Да и блог у него стал куда как скучным – каждый раз одно и то же… Пора уже Игнату обходиться без его плоских нравоучений.
Моргенрот, кстати, ничего не может правильно объяснить – сам заблудился в трех соснах. Почитал бы Чарльза Мэнсона[81], тот правильно говорил: «Вы едите мясо и уничтожаете то, что лучше вас, а потом говорите, какие плохие у вас дети, называете их убийцами. Эти дети, которые идут на вас с ножами, – ваши дети, именно вы учили их…» Все и так понятно.
А Кроули сказал: «Нет бога, кроме человека», то есть его, Игната. «Человек должен жить по своему закону, делать все, что захочет, и убивать тех, кто ему препятствует». В точку! Чтобы достичь «просветления», надо совершать ритуалы, убивать животных, пить кровь и много чего еще…
Надо действовать. Пора ему обзавестись своей группой адептов и начать собственное восхождение к вершинам свободы.
В последнее время отношение к нему матери заметно изменилось. Она стала приветливей, больше времени проводила с сыном, подросток чувствовал – в их жизни вот-вот произойдет нечто весьма для него неприятное.
Как-то вечером, когда Игнат, пожелав спокойной ночи, поднялся, чтобы уйти в собственную комнату, мать последовала за ним. Идти за ним – когда по-доброму, а когда и с мрачным видом – и запирать дверь было ежевечерним ритуалом. На этот раз она почему-то пропела: «Клю-ю-юч, клю-ю-юч!» – и демонстративно громыхнула новым брелоком в виде самолетика.
Услышав ее слова, Подгорный оторвал глаза от книги «Практика бухгалтерского учета в целлюлозно-бумажной промышленности» и окликнул мать по имени.
– Что, дорогой? – приторно отозвалась она.
– Может, не будем больше запирать его на ключ? Он ведь взрослый парень и прекрасно понимает, что можно, а чего нельзя. Верно, Игнат?
Его командирский голос раскатисто гремел в маминой комнате, мальчишка загнанным зверьком замер в темноте коридора. Сохраняя на лице устойчивое масляное выражение, Лариса не стала упрекать сына за невежливое молчание и произнесла бодрым голосом:
– Вот и отлично. Ты ведь рад?
Она проводила Игната в комнату, посмотрела с ним школьное задание на лето. Надо бы сделать побольше здесь, в Петрозаводске, пока он не уехал к бабушке в Кондопогу – там он вряд ли станет чем-то заниматься. Как выяснилось, задание на лето по математике Игнату уже помог сделать Подгорный.
Лариса еще немного походила по комнате, проверив, как Игнат раздевается ко сну, – ее движения показались ему чересчур плавными, как если бы это был танец по плечи в воде. Пожелав сыну еще раз спокойной ночи, мать удалилась. В тот вечер в его комнате так и не раздался звук поворачиваемого в замке ключа, с которым он сроднился за долгое время.
Игнат ясно видел весь их спектакль, но от этого ему было не легче.
Он дрожал от тревоги в незапертой комнате. «Они» занялись воспитанием, страшным разрушительным воспитанием. Эдакое подталкивание к «правильному развитию» мальчишки, которому вот-вот четырнадцать. Пользуясь лексикой чертова Моргенрота – он ведь прав! – понуждая его к «гниению». Игната замучила навязчивая мысль: можно ли, оставаясь в комнате, запереться как-то снаружи?
В другой раз, вернувшись после прогулки с друзьями, он застал мать и Подгорного в вечерних нарядах – сказали, что пойдут с ним в кино. Игнат обрадовался – в прокат вышел «Мир юрского периода – 2», пятый фильм серии «Парк юрского периода», который он еще не успел посмотреть.
После сеанса они отправились в китайский ресторан «Красный дракон». Игнату понравились китайские блюда, но больше всего – круглый вращающийся стол, заставленный тарелками.
Наконец принесли последнее лакомство на десерт – «вишню в горячей карамели», и Подгорный глазами подал Ларисе знак.
Вишня казалась заманчивой, но расплавленная карамель нестерпимо обжигала губы, не позволяя добраться до ягоды.
Никогда раньше взрослые не оказывали Игнату столько внимания и не демонстрировали такого стеснения. Мать и Подгорный выглядели так, словно выложили живого птенца на тарелку и теперь размышляли, как бы съесть птенца и не сделать ему больно. Игнат знал наперед все, что они скажут, и сохранял полное спокойствие – его вполне устраивало выглядеть в их глазах жертвой.
– Ты меня слышишь, сынок? – сказала Лариса. – Послушай маму внимательно. Это очень и очень важно. В общем, у тебя будет папа. Подгорный станет твоим папой.
Игнат внимал с непроницаемым лицом. К сожалению, это был еще не конец сцены.
– …Твой отец