словами, а плетью по спине. И до мяса.
Оттолкнуть его от себя, чтобы выглянуть в зал и рвано выдохнуть воздух, глядя на неестественно прямую спину Марианны, с такой же неестественной приклеенной улыбкой встречающую гостей.
Хотел шагнуть к ней, но услышал сзади тихий голос:
– Потом, Мокану. Сначала мы поговорим.
Следуя за ним, напоследок оглянуться назад, ощутив себя последней мразью на свете, когда увидел, как старший сын подошёл к Марианне и, ободряюще улыбнувшись, пальцами провёл по её губам, дорисовывая улыбку. Потом обнял её, прижимая к себе и повернул голову в нашу сторону. Иии…он солгал мне при последнем разговоре. Потому что я едва не споткнулся, пошатнувшись от волны той ненависти, которая бесновалась в его глазах сейчас.
Глава 19
Я продержалась дольше, чем думала, что смогу продержаться. Да и не я это держалась, а княгиня Братства. Та самая, которая смогла пять лет прожить без НЕГО и взять в свои руки правление Европейским кланом. Она не позволила мне разбиться на осколки прямо сейчас. Она просто не имела права сломаться. И именно она вышла к гостям с ровной спиной и с улыбкой на искусанных губах, покрытых ярко-алой помадой. Вышла с переломанными костями, изрезанным сердцем и с невысохшими кровавыми слезами, которые текли по щекам с изнанки. Никто не должен знать, с какой болью мне дается каждый шаг по зеркальному мраморному полу навстречу той, кто стоит рядом с отцом и скоро встретится с моим мужем, не сумевшим её забыть и разлюбить. Соперница, даже не подозревающая, что только что проехалась по мне танком, только благодаря своему существованию, и одержала безоговорочную победу, совершенно ненужную ей самой. Победу, за которую я дралась пятнадцать лет и проиграла. И я не имею никакого права ненавидеть Анну… и все равно ненавижу. С отчаянной тоской. С надорванной гордостью и невыносимым самообладанием. Мне захотелось, чтобы она и в самом деле умерла. Трижды умерла. Исчезла. Истлела в своем прошлом и сгинула прямо сейчас из этой залы. Потому что мне с ней никогда не сравниться. Никогда не дотянуться до того пьедестала, куда поднимаются мертвые в глазах тех, кто их потерял. Ник любил её пятьсот лет. Любил до того, как встретил меня. Он хоронил её тело с еще нерожденным ребенком и носил эту боль с собой пять веков, пока не появилась я. Только об этом мой муж забыл, а её…её он помнил каждый день своей жизни. …Да и что было в этой нашей встрече? Разве не сказала ему Фэй, что у меня её душа? Что я на неё похожа? Смешно до истерики…Я словно попала в сказку Андерсена и, как та несчастная немая Русалочка, смотрю на своего Князя, влюбленного в другую женщину, и даже не могу закричать, что это же я… Я, а не она, ЕГО женщина. Я родила ему троих детей. Я умирала ради него, и я вытаскивала его с того света. Я любила его все эти годы, несмотря ни на что, любила так, как любить невозможно. Прощала то, что не прощают. Да и что можно сказать, когда видишь глаза любимого мужчины, наполненные такой острой болью и страданием лишь от взгляда на другую, только от того, как произнес имя на польский манер и невольно погладил дрожащими пальцами нежное лицо на мониторе, как начал дрожать всем своим сильным телом от раздирающих его эмоций. Он дрожит, и я вместе с ним. Потому что в этот момент начала осознавать всю утопичность собственных надежд на то, что смогу опять быть счастлива с ним. На то, что он вернулся ко мне.
О, Боже! Как же хочется орать и бить всё вокруг, крошить, ломать, рвать на себе волосы и захлебываться таким воем, от которого у каждого из гостей потекла бы кровь из ушей. Я должна была ему сказать раньше. Намного раньше. Но я трусливо прятала голову в песок, оттягивая момент собственной смерти, давая нам больше времени, давая ему это самое время принять меня и детей. Пусть даже не полюбить, нет, я на это не могла даже надеяться именно сейчас…но с каждым днем я отвоевывала частичку его души себе. Я бережно и нежно вымаливала их или жадно отбирала, обрушивая на него всю свою безумную страсть, всю свою одержимость, чтобы получить взамен по капле, по крошке и жадно собирать из этих крох наше новое счастье. Я даже вымостила фундамент и воздвигла стены…только они оказались замком на песке и рассыпались на моих глазах в пепел, раскрошились сквозь пальцы, обжигая невыносимой болью разочарования.
Его реакция на то, что Анна жива, была для меня смертельным ударом прямо в сердце, которое зажало в раскаленные клещи и начало рвать на ошметки. Никогда этот Ник не смотрел на меня так, как смотрел на нее. Да, в его взгляде была и страсть, и бешеная похоть, и голод, и даже нежность, но это призраки того, как ТОТ Ник умел на меня смотреть…смотреть, как этот сейчас смотрел на свою Анну. Это сорвалось с его губ, когда синие глаза застыли на мониторе, и он рывком подался вперед.
«Moja Anna, Moja…zywa»*1
И я пошатнулась от этих слов, раскаленным лезвием, полоснувшим по нервам. Его Анна. А я? Кто я для тебя, Ник? Кем ты считал меня все это время? Что делал рядом со мной? Играл в семью и в эту самую любовь, которой на самом деле и не было…а моей, увы, на двоих не хватило.
Боже, неужели на моем сердце еще есть место для новых шрамов? Или это расходятся все швы, расползаются в стороны, обнажая гниющую плоть, исполосованную им столько раз, что я потеряла счет. Исполосованную и все еще кровоточащую. Я могла простить ему все. Я могла закрыть глаза на похотливые взгляды на других женщин…Да, через пятнадцать лет брака такое перестает иметь значение. Мужчина остается мужчиной. Слишком мелко, чтобы ревновать к каждой смазливой юбке. Слишком мелко, чтобы не доверять. Я даже смогла забыть всех его шлюх, всех тех, кого он трахал, даже когда был уже женат на мне. Ирину…Изабеллу…Смогла, потому что они ничего не значили для него, потому что верила – больше не предаст. Потому что находила оправдания. А сейчас…сейчас не могла найти ни одного ни