Княгиня. Ты его любишь, Саня?
Санька. Сама не знаю, сударыня… Уж очень досадно… Такой был смирный парень, а как произвели его в сатиры, на меня и смотреть не хочет. Ты, говорит, горничная, тебе – тряпки считать, а мы, говорит, грецкие – лесные – вроде ангелов, нас, говорит, и пороть нельзя…
Княгиня. Перед вечной разлукой надо оставить добрую память. Не плачь, Саня, велю ему на тебе жениться и еще пригрожу как нужно. Хочешь?
Санька. Очень вами довольна, сударыня… Микитка, э-эй!.. Барыня зовет… Скорее…
Княгиня (Завалишину). Пусть наши сердца бьются в их груди, наши поцелуи горят на их устах… Не правда ли, Валерьян?
Завалишин. Конечно, сие весьма утешительно…
Никита входит с балалайкой.
Никита (поет).
Полюбила одного,Он не хочет ничего…
Княгиня. Прелестный.
Никита. Чего?
Княгиня. Хочешь взять замуж Саню?
Санька. Отвечай, окаянный.
Никита. Мы – лесные, нам это ни к чему.
Санька. Видите, сударыня, как он отвечает. Это Наташка, змея, так его научила. Давеча распознала у Анны Александровны про греческих богов, про их проказы. И не распознала она хорошее, а распознала все плохое. Дозвольте ее позвать? Наташка, барыня зовет. Скорее.
Наташа входит вместе с другими нимфами.
Наташа. Кто зовет, тот и подождет, – мы купаться идем…
Санька. Видите, сударыня.
Нимфы (поют).
Нимфа лен брала,Нимфа холст ткала,Рубашонку себе шила,Да по самые колена —Коротеньку.
Никита (подпевая, с балалайкой).
Рубашонку по колена,По колена – ничего.
Нимфы.
На румяной зареОна мылася,Надевала рубашонкуНа свое на бело тело —Коротеньку…
Никита.
Рубашонку по колена,По колена – ничего.
Санька. Сударыня, велите ему барской властью…
Нимфы.
Нимфа улицей идет,И смеется весь народДа над этой рубашонкой —Коротенькой…
Никита.
Рубашонка по колена,По колена – ничего…
Санька. Об землю расшибусь, ни пить мне, ни есть на этом свете. Сударыня, отправьте Микитку на конюшню, постылого, отправьте девок на скотный двор…
Княгиня. Ах, Саня, Саня, мне не до строгостей сейчас… Не слушаются – ну и пусть живут как хотят… Спасибо вам за веселые песни, нимфы прелестные… Вспоминайте и вы обо мне с добром. Даю вам всем вольную, резвитесь вволю на лугах и в лесах.
Наташа. Чего это она?
Никита. Да так, блажит.
Завалишин. Сие разумно. Девки все равно перченые.
Княгиня. А ты, Саня, не убивайся, – тебе оставлю все мои платьица, чулочки, башмачки, ленточки. (Плачет.)
Санька. Ой-ой-ой!
Завалишин. Дарья Дмитриевна, а не подумать ли еще?
Княгиня. Нет, нет, – пусть будет мавзолей над нами и на нем два голубка мраморных.
Завалишин. Ну, разве что два голубка…
Незаметно входит Екатерина, закрывает руками глаза княгине.
Княгиня. Ай!
Санька, Никита и девушки скрываются.
Екатерина. Как видно – шел дождь. Мои пальцы мокры. Что это означает?
Княгиня. Ваше величество, я плакала.
Екатерина (Завалишину). Сие бросает тень на вашу любезность.
Завалишин. Так точно, я был причиной слез.
Екатерина (весело). Не делает вам чести, господин майор. Надеюсь, вы искупите вину и за каждую женскую слезинку заплатите геройским подвигом на поле брани.
Княгиня. Ваше величество, не горьких слез он был причиной, но слез счастья.
Екатерина. Что ты сказала? Объяснитесь вразумительно.
Завалишин. По причине злой судьбы, в сей жизни, не дающей нам счастья, приняли решение броситься в воду с ужасной и превысокой кручи.
Княгиня. Мы поклялись…
Екатерина. В самом деле, вы оба спятили с ума.
Завалишин. Так точно.
Княгиня. Мы полюбили друг друга.
Екатерина. Не что иное, как бредни от чтения глупых книг… (Княгине.) Поди подай мне скверную книжонку.
Княгиня бежит и подает книжку.
Про мавзолей говорили?
Княгиня. Говорили.
Екатерина. Про надпись: «Здесь сладостно и печально почиет любовь» – говорили?
Княгиня. Говорили.
Екатерина. Все понятно. Господин майор, вы тоже собираетесь объясниться?
Завалишин. Никак нет.
Екатерина (с гневом). Собираетесь мне объяснить, что воспользовались моим советом и отдаете голову за один поцелуй?
Завалишин. Да, ваше величество, я поклялся отдать жизнь за одно мгновение любви, страстной и чистой, как глаза этой дамы.
Пауза. Входит Федор, одетый лешим.
Федор. Хохотать-то еще потребуется, что ли? А то я бы пошел. Лошаденка в поле непоеная, это во внимание надо принять? Сделайте милость…
Екатерина. Пошел прочь, дурак!
Федор (обрадованно). Иду, иду, матушка… Не угодил – виноват. Да ведь наше дело такое – пора горячая, работешка не ждет. Осенью, после Покрова,[57] уберемся, – тогда сделай милость: хохотать али плясать… Новые надену лапти… Мужику, знаешь, дай волю, – он тебе спляшет…
Екатерина. Прочь! (Швыряет книжку.)
Федор. Извините. (Ушел.)
Екатерина (Завалишину). Приказываю вам немедленно собираться в путь. Шпагу и шляпу положите в мою карету, сами станете на запятки. Ступайте.
Завалишин. Повинуюсь. (Уходит.)
Появляются князь и Полокучи.
Князь. Ваше величество, виноват кругом, – мошку из глаза хотел достать у дамы.
Екатерина. Что ж из того, – не резон даме лазить языком в глаз. Уголок платка имеется на сей случай.
Князь. Платок-то у меня весь в табаке.
Екатерина. Затем, – что это за вспышки необузданного нрава? Бросаться на гостя со шпагой – сие варварства гнусный обычай. Вы, слава богу, русский дворянин…
Князь. Попугать хотел.
Екатерина. А пошлая склонность к неумеренному сну за столом!
Князь. Шутил, шутил и носом гудел смеха ради.
Полокучи. Ваше величество, могу быть свидетельницей, что князь большой шалун.
Князь. Истинно преогромный шалун… И деды и прадеды мои…
Екатерина. Довольно, сударь… Извольте собираться в путь, – я беру вас в Крым… Аннет по дороге займется вашим воспитанием.
Полокучи. Приложу все старания…
Князь. В Крым? Батюшки светы!..
Полокучи. Благодарите ее величество…
Князь. Как же тут все так и бросить?.. Все разворуют. А как же насчет супруги моей?
Полокучи. Тссс! Государыня окончила аудиенцию, и далее разговаривать не по этикету.
Екатерина отходит и садится в беседке.
Князь. Когда же ехать-то? Полокучи. Да сей час.
Князь. Как же, в чем есть – так и поеду? Ведь две тысячи верст…
Полокучи. В пути нам неплохо будет служить бог любви.
Князь. Так-то оно так… Решето!
Решето входит с деревянной чашкой.
Решето. Квас, дядюшка, с хреном.
Князь. Какой там к черту квас! Хватай бельишка какого-нибудь да халат старый, суй в мешок… В Крым с тобой едем.
Решето. Светопреставление!
Князь. Приказано мне быть шалуном…
Решето. Да ведь года не те, дядюшка…
Князь. Сам знаю. Скажи там кому-нибудь, чтоб велели попу денно и нощно молебен служить за мое здравие…
Решето убегает.
Полокучи. Любезный князь, ведите меня.
Князь. С княгиней бы все-таки проститься…
Полокучи. Видите, государыня перчаткой играет: она раздражена. Лучше удалимся скорее. А с княгиней проститесь, садясь в мою карету.
Князь. Ладно. Служить – так служить.
Полокучи и князь уходят.
Екатерина (княгине). Подойди.
Княгиня торопливо подходит.
Покажись. Вытри глаза. Подними их к небу. Да… (Отвернулась.) Ты глупа – вот твое извинение. Разрешаю тебе клясть свою судьбу. Утешишься скоро, – на зиму приедешь в Петербург, там утешители найдутся. Разрешаю считать меня тиранкой.
Княгиня. О, ваше величество…
Екатерина. Молчи. Мне лгать не смей. Ведь я одним дыханием могла испепелить тебя. Но сие было бы подобно гневу на мошку, попавшую в глаз, то есть смешно. Зимою в Петербурге снова увидишь меня приветливой. Запрещаю тебе одно: полагать, что сегодняшние мои поступки руководились страстью стареющей женщины. Гляди мне в глаза. Так. Свет полон низостей. Люди низменны. И лицо женщины в пятьдесят лет окружено сиянием неземной красоты, если она – расточительница земных благ. Я удержала твоего возлюбленного от глупостей. О, как бы он жалел впоследствии, что за один поцелуй твоего кукольного ротика отдал всю удачу жизни. Он глуп так же, как и ты, но он красив, смел, – зачем губить его? Видишь, я уже не такое чудовище. Князя твоего беру в Крым. Ты спросишь – зачем? Никогда не будь смешной, – вот закон света. Через неделю весь мой двор будет знать о приключениях в этой злосчастной усадьбе. Так пусть смеются над твоим князем, а не хихикают в носовые платки над любовными неудачами женщины, имеющей одну лишь неудачу – время, проклятое время за плечами. Прощай. Все же вам всем, общими усилиями, не удалось мне испортить сегодняшнего дня… Взгляни еще раз мне в глаза… Я счастлива…