Полокучи. «Любовь – книга золотая»? Я слушаю вне себя.
Князь. Вот это место я ниткой заложил. «Находчивость…»
Полокучи. Находчивый тот, кто…
Князь (говоря наизусть, дрожащим голосом). «Находчивый тот, кто, не теряя минуты времени золотого, случись задержаться ему с особой иного пола, хотя бы даже за углом дома, или за ширмой, или в другом уединенном месте, особу сию со всей смелостью хватает и к себе прижимает, и к устам приближает, и на восклицание: „Ах“ или притворный вопль – „увы“ – ответствует с находчивостью: „Сударыня, и боги в сем повинны не раз бывали“, разумея под оными богов греческих».
Полокучи. Неужто на подобную отчаянность способны?
Князь. Способен.
Полокучи. Сейчас?
Князь. Да хоть сейчас.
Полокучи. Пощадите мою честь… Вы жестоки… Я в ваших тенетах, как мошка. (Обнимает князя.)
Он держит ее за талию. Появляются Екатерина и Завалишин.
Екатерина. Аннет!.. Вы весьма расторопны, как я вижу.
Полокучи вскрикивает, вскакивает. Князь валится с качелей, сейчас же вскакивает и, держа в руке свалившийся парик, кланяясь, пятясь, скрывается.
Сие даже вне этикета…
Полокучи. Ваше величество, в глаз влетела мошка, и князь был столь любезен, что языком достал ее из глаза.
Екатерина. Но почему он со стыдом бежал?
Полокучи. Я просила принести свинцовую примочку для глаза.
Екатерина. Подите, сударыня, и приведите его вместе с примочкой.
Полокучи. Боюсь, с испугу не приключилось бы с ним какой беды. (Уходит.)
Екатерина садится на качели. Завалишин также садится на качели и с задумчивым видом покачивает доску.
Екатерина. Аннет – отважнейшая из женщин, известных в истории. Любовные сражения она выигрывает не хуже Суворова. Она права тысячу раз. В любви вздыхают и томятся только дураки. Любовь – жажда. А кто же будет ждать невесть чего у полного бокала? Его берут и пьют до дна… А если вино кислое, стакан швыряют на землю. Сегодня у меня счастливый день, Валерьян. У каждой женщины бывает день, когда она хочет быть счастливой. Когда ей улыбается солнце и улыбается тот, кого она хочет. (Обернувшись.) Вы все еще находите учтивым молчать?
Завалишин. Я почтительно внимаю словам той, которой изумляется весь мир.
Екатерина. Вечером вернемся ко двору, – я посажу вас под арест на две недели. Вы будете тащиться в телеге в конце поезда и глотать пыль.
Завалишин. Слушаюсь.
Екатерина. Вы влюблены в княгиню?
В это время сквозь окна видно, как вдоль них по дому, озираясь, в ужасе пробегает князь, за ним с протянутыми руками Полокучи.
Завалишин. Прошу истолковать мое молчание, как происходящее от сильнейшей головной боли.
Екатерина. Очарование женщины в восемнадцать лет! Ах, друг мой, и вот вы получили взамен головную боль. Верю, награда будет гораздо более сладкая, но так часто и она оканчивается сильной головной болью, и только. В вас мало благоразумия. Вы рискуете многим, господин майор.
Завалишин. Майор?.. Достоин ли я сего чина?..
Екатерина. Судите сами. Надеюсь, на поле битвы против турок или татар вы будете более отважны.
В дверях появляется княгиня.
А в наказание за дерзость, – вы должны быть наказаны, мой друг, – оставляю вас вдвоем с княгиней. Она мила, как Психея. Взгляните! Нет, будь я гвардейским офицером… благоразумие? Что? Какая скука! (Подходит вместе с Завалишиным к княгине, стоящей в дверях.) Все будущее, бог мой, – голову за один поцелуй!.. Иду к себе немного освежиться льдом.
Княгиня. Могу я услужить вам, ваше величество?
Екатерина. Но вот досада – единственный наш кавалер умирает от скуки. Не оставляйте его одного. (Уходит в дом.)
Княгиня и Завалишин молча, опустив головы, идут к качелям.
Княгиня. Сколь душно. Завалишин. Душно и жарко. Княгиня. И комары досаждают.
Завалишин. Что ж, пусть пьют кровь. Хоть всю, до капли.
Садятся на качели, покачиваются, не глядя друг на друга.
Княгиня. После ужина государыня отъедет от нас?
Завалишин. Так точно. Еще до ужина уедет.
Княгиня. Недолго погостили.
Завалишин. И то придется заморить тройки две, покуда догоним поезд.
Княгиня. К нам гости редко заезжают. Живем – на сто верст дикие и страшные леса. Грибы да брусника – вот и все счастье.
Завалишин (тихо). Княгиня, почему столь жестокий поворот чувств ваших?
Княгиня. Какой поворот? Какая была, такая и осталась.
Завалишин. Государыня сказала, что вы Психея… (Со страстью.) Нет! бог мой!.. Глаза слепит красота! Глядеть невозможно! (Хватает за руку.) Хочешь, сейчас заколюсь? У ног твоих…
Княгиня. Пустите, не верю вам, что заколетесь. (Вырывает руку.)
Завалишин. Не пущу руку, поколе не скажешь, что веришь.
Княгин я (с внезапным гневом). Вы любите другую, сударь, не меня!
Завалишин. Неправда.
Княгиня (вспыхнув). Как вы можете лгать? Я видела. В орешнике.
Завалишин. Что, что видела в орешнике?
Княгиня. Целовались!.. О, как вы жестоко насмеялись надо мной!
Завалишин. Не я целовал! А если и целовал когда – и помнить не хочу… (Вновь схватив ее за руки.) В первый раз бог любви Эрот жестокий сердце мое насквозь пронзил… Умираю от любви… (Поднимает княгиню с качелей.) Веришь мне?
Княгиня. Что вы делаете со мной?
Завалишин. Оберни ко мне лицо.
Княгиня. Не хочу.
Завалишин. Зачем зажмурилась? Раскрой глаза! Гляди на меня.
Княгиня. Вовек глаз не раскрою.
Завалишин. Слышишь, сердца наши бьются рядом?
Княгиня. Понапрасну бьются. Пустите меня.
Завалишин. Скажи, что простила…
Княгиня. Не знаю еще…
Завалишин. Скажи, что любишь…
Княгиня. Не знаю…
Завалишин. Ведь любишь? Ты не можешь лукавить сейчас… Ну, говори же.
Княгиня (тихо, глядя в лицо). Люблю… Видите сами… Доныне никогда не любила, и полюбить пришлось на один часок.
Завалишин. Клянись мне, что любишь до гробовой доски.
Княгиня. Клянусь.
Завалишин. Подожди… Клянись на сей книжке…
Княгиня. Клянусь сей книгой золотой: люблю вас до гробовой доски.
Завалишин. Моя, моя, отрада жизни!
Княгиня (внезапно освобождается). Но ведь я же замужем!.. Валерьян!..
Завалишин (делает жест, как бы выпадая шпагой). Не суть важно.
Княгиня. Заколете его? Нет, я так не хочу!..
Молчание.
Что же нам делать?
Завалишин. Есть преткновение пострашнее.
Княгиня. Она?
Завалишин. Да. Гнев государыни немногие способны выдержать.
Княгиня. Валерьян, значит вы должны отказаться от меня.
Завалишин. Как? Ты столь легко уступаешь?
Княгиня (с нежным упреком). О нет. Лучше мне одной погибнуть в слезах, в чахотке, но ты будь здоров.
Завалишин. В сколь плачевный час мы встретились. Ты – замужем, я связан присягой. Только что государыня произвела меня в майоры. Душа моя, любовь моя несказанная, лучше смерть, чем хотя бы короткий час не видеть глаз твоих.
Княгиня. Друг мой, нам нужно умереть.
Завалишин. Как! Умереть? Не видеть этого света? Не чувствовать твоих поцелуев?
Княгиня. В книге «Любовь – книга золотая» сказано: «Любви сопутствует меланхолия, как дню темная ночь».
Завалишин (повесив голову). Увы, ты права.
Княгиня. Над прудом есть обрыв, обнимем друг друга и кинемся… И так, в объятиях, «вместе навеки». И над бедным прахом нашим поставят мавзолей и надпись на нем: «Здесь сладостно и печально окончилась любовь Валерьяна и Дарий».
Завалишин. Жаль только, что не сможем уже сидеть с тобою в тени того мавзолея…
Княгиня. Так как же быть-то? И жить нельзя, и умереть жалко…
Завалишин. Горестный случай…
Из-за угла появляется Санька в слезах.
Санька. Ваше сиятельство…
Княгиня. Ну, чего тебе опять? Как ты всегда не вовремя!
Санька. Сударыня, сил моих нет с Микиткой… Он уж не одну Наташку, – всех нинф стал хватать… Извините, реву, реву, не переставая…
Княгиня. Ты его любишь, Саня?
Санька. Сама не знаю, сударыня… Уж очень досадно… Такой был смирный парень, а как произвели его в сатиры, на меня и смотреть не хочет. Ты, говорит, горничная, тебе – тряпки считать, а мы, говорит, грецкие – лесные – вроде ангелов, нас, говорит, и пороть нельзя…