то ли что-то обдумывал. Или растерял слова от неловкости положения.
— Как всё случилось с вами? — спросила я.
— Со мной? О, это было ужасно! Я уже собирался выехать в Гатвик встречать вас, как появилась эта Хоуп. Сказала, что она сиделка моей мачехи и приехала по её поручению — та просит срочно приехать. Я впустил её в дом, объяснил, что смогу быть в Истборне лишь на следующий день, а что дальше… плохо помню. Пока я объяснялся с нею, в дом вошел её подручный, мне сунули в лицо платок, видимо, с хлороформом. Очнулся в подвале собственного магазина. И привезли меня туда на моей собственной машине!
Я не стала расспрашивать его о том, что происходило с ним в подвале, решив, что эти воспоминания слишком тяжелы. Меня пугало предстоящее объяснение на тему наших дальнейших отношений или отсутствия таковых. Я изначально сделала ошибку, приехав к человеку, который мне нравился, но не вызывал желания жить рядом с ним. Поддалась заманчивой перспективе попытаться изменить свою жизнь за пределами родной страны, вкусить от сладкого английского пирога, который на поверку оказался горьковатым. Хотя, не случись всей этой фантастической истории, возможно, было бы по-другому, позитивно. Но сослагательное наклонение имеет коварство перекидывать события туда, где всё происходит иначе.
— На этом портрете… — я махнула рукой в сторону рыжего джентльмена в кружевном воротнике, хранителя семейной ценности, — изображен ваш предок?
— Это? Да, прапрапра… дед, — кивнул Монтгомери и добавил: — Я понимаю, что вам может быть не по себе — приехали в… гости, а здесь такое… Но вы словно судьбой мне посланы, в столь трудный час.
«Сейчас ещё скажет, что я его ангел-хранитель», — подумалось мне.
К счастью, не сказал.
— Пообедаем в городе? — продолжил он. — Куда бы вам хотелось? Машина и водитель в вашем распоряжении!
Используя все подходящие к ситуации эпитеты, какие удалось вспомнить, бросилась убеждать его, что ему рано разъезжать по городу, следует принять лекарство и прилечь отдохнуть. А я тем временем съезжу в гостиницу на автобусе. В конце концов Джеймс согласился, вероятно, не выдержав моего дурного английского.
Некоторое время спустя открыла дверь своего номера в гостинице, скинула пальто и сапоги, рухнула в кресло и просидела так с полчаса, наслаждаясь тишиной и одиночеством. Затем выпила таблетку и, отправившись в ванную, попыталась разглядеть состояние наклейки на голове. Боль в ушибленном месте прошла, но срывать пластырь я побоялась. Забралась под душ, использовав весь флакончик пахучего геля, и чистая, и душистая, завернутая в толстое гостиничное полотенце, снова села в кресло — сохнуть и размышлять.
Итак, все, или почти все, тайны раскрыты, преступники пойманы, Джеймс Монтгомери спасен, оказавшись обладателем сокровища национального значения. А я всё-таки сыграла позитивную роль, невольно став помехой на пути злоумышленников. Поставив фоном эту успокоительную мысль, я приняла первое решение: объяснить Джеймсу, что мой приезд был ошибкой, обосновав это чем угодно — тоской по родине, несовместимостью, недостаточностью одной симпатии, чтобы строить совместную жизнь и так далее. Логично подступила мысль, что он, возможно, хочет сообщить мне то же самое — что я ему не подхожу и так далее. Такой расклад сразу облегчил бы задачу, точнее, свел бы её к нулю. Но я тотчас поймала себя на мысли, что, если бы так случилось, мне было бы обидно, немножко. Бабское свойство — собака на сене. А Джеймс — богатый жених, и как бы было хорошо пожить хоть немного, не задумываясь о средствах к существованию. Циничная мысль о богатстве Джеймса потянула за собой нервное хихиканье над собой и необходимость подсчитать свои ресурсы. Если не менять билет, то до отъезда остаётся чуть больше недели, и больше половины моих наличных уйдет на оплату гостиничного номера. Есть ещё кредитка, которая, возможно, сработает, а, возможно, и нет. В крайнем случае рискну попроситься к миссис Боу сделать уборку или… займу у инспектора Нейтана. Мне вдруг стало весело, словно девчонке, пускающейся в неведомое, но желанное путешествие. Может быть, перед отъездом, даже удастся съездить в Лондон, пройтись по Уайт Холлу и Трафальгарской площади, взглянуть на здания Парламента, Тауэр и Вестминстерское аббатство, на Эроса, что стреляет из лука на Пикадилли, на… Я одернула себя, тормознув неуместные в сложившейся ситуации мечты. Сейчас нужно собраться перед разговором с Джеймсом, а прочее — потом. «Прочее» было смутно, глупо, наивно, и его следовало принять, как овеянную романтикой и моим воображением историю. Но я не смогла остановиться и начала перебирать в памяти встречи с суровым инспектором Питером Нейтаном. Вот я засыпаю в его автомобиле на пути из Истборна, и он несёт меня на руках в свой дом. Впрочем, последнего я не помнила, и это придавало моменту еще большую пикантность. Вот мы завтракаем вместе в его доме и обедаем в рыбной харчевне на берегу. Вот он приходит сюда, в этот номер. Я огляделась, впав в легкую панику, словно инспектор мог материализоваться, обнаружив меня в неглиже. Ах, да что там, это было бы… забавно. Вот мы играем с ним в нарды, и я постоянно проигрываю…
Я отказываюсь от Джеймса не только из-за понимания, что не могу и не хочу жить с ним, я отказываюсь от него из-за эфемерной влюблённости, да-да, влюблённости в полицейского инспектора Питера Нейтана, которому я, разумеется, совершенно безразлична. Ну что ж, не в первый раз… Мне не везёт ни в любви, ни в триктраке. Кстати, у него так и остались мои нарды, следовательно, имеется шанс встретиться с ним ещё раз.
Стрелки часов приближались к двум, когда я начала собираться. Нужно отправить письмо дочери, да и просто прогуляться по улице, чтобы прийти к Джеймсу с более-менее свежей головой. Оделась тщательно, перебрав весь имеющийся гардероб. Остановилась на строгой паре — серая юбка-джерси длиной чуть ниже колен и трикотажный блузон лилового оттенка, удачно скрадывающий полноту. Испорченную раной прическу прикрыла шарфом, постаравшись завязать его более-менее затейливо. Когда застегивала молнию на левом сапоге, зазвенел телефон. Допрыгала до стола на одной ноге — дежурная сообщила, что меня вызывают. Спустилась на ресепшен, в трубке звучал мужской голос. Переспросив пару раз, поняла, что звонит сержант Уиллоби. Он напомнил, что требуются мои показания по делу Монтгомери, и меня ждут в полицейском участке по адресу, который он старательно продиктовал мне пару раз.
— Приеду сегодня, — пообещала я.
Сержант распрощался и повесил трубку, а я, вернувшись в номер, чуть не запела во весь голос, словно меня пригласили не на допрос-беседу, а на свидание. Суматошно пометавшись —