31 июля. Противостоя политическому кризису, который может стать непреодолимым препятствием на его пути в Белый дом, Джордж Макговерн движется, как парусник, взявший курс обратно в гавань.
Сначала он двигается в одном направлении, и об этом сообщается. Затем он направляется в другую сторону, и об этом тоже сообщается. Но отчеты об этих метаниях вовсе не обязательно показывают, куда он в конечном счете направляется.
Макговерн, по-видимому, хочет вот чего: пусть другие говорят за него. Намек на свои намерения, но никаких утверждений. Отступление, движение вперед. На словах все очень сглаженно и обтекаемо. Гибко настолько, что в любой момент, если нужно, можно все изменить.
В «старой политике» такого рода маневры предпринимались при принятии жестких решений, и это называлось «сохранять открытые варианты». «Новой политике» кампании Макговерна, в ходе которой любят критиковать прежние методы, придется придумать этому какое-то другое название.
Сенатор из Южной Дакоты всегда настаивал на том, что он прежде всего прагматичный политик, и его поведение в сложившейся ситуации подтверждает эти слова. Под внешностью честного и открытого человека скрывается осторожный тактик, более расчетливый, чем думают его оголтелые критики или мечтательные приверженцы.
Он начал с того, что полностью поддержал своего напарника сенатора Томаса Иглтона, когда тот раскрыл всему миру, что в начале своей карьеры три раза ложился в клинику на психиатрическое лечение. «Не берите в голову», — сказал Макговерн, настаивая на том, что выбрал бы Иглтона в любом случае, даже если бы прежде знал о его проблемах.
Макговерн придерживался этой позиции до вторника и среды как в своих собственных комментариях, так и в заявлениях, обнародованных его пресс-секретарем. Однако лавина отрицательных комментариев как со стороны газетчиков, так и со стороны приверженцев Макговерна нарастала.
В четверг парусник взял новый курс, хотя и не так резко, чтобы можно было сказать, что Макговерн сменил направление. Сенатор отменил пресс-конференцию, а это означало, что он решил не повторять свои тирады о полной поддержке Иглтона.
Его сотрудники как в Вашингтоне, так и в Южной Дакоте начали более свободно говорить о случившемся «несчастье» и даже о неизбежности отстранения Иглтона. Макговерн приказал им помалкивать.
В тот момент кандидат в президенты, видимо, предпочел замолчать и позволить мнениям в течение выходных формироваться самостоятельно. Но Иглтон тоже получал сигналы. И в то время как персонал Макговерна начал поднимать вопрос о возможности смены лошадей, Иглтон продолжал держать оборону. «Он никогда не отступит», — заявил он в пятницу днем.
Никогда? Для политики это слишком сильное слово, и, очевидно, теперь Макговерну нужно было что-то предпринять в ответ. Его ход оказался не то исключительно ловким, не то очень уж неуклюжим. Наблюдатели пока не совсем понимают, как его надо расценивать.
Сначала пресс-служба Макговерна распространила текст речи, которую он должен был произнести в субботу вечером на съезде демократов Южной Дакоты. Там был один вялый абзац, посвященный Иглтону, где говорилось, что Макговерн теперь «раздумывает» над тем, что ранее считал закрытым вопросом. Это должно было показать прессе, что не стоит принимать заявления Иглтона за чистую монету, но речь не должна была быть обнародована до субботнего вечера.
Поэтому Макговерн, видимо, решил отправить более весомое послание своему напарнику через средства массовой информации. Это был последний вечер двухнедельного отпуска сенатора в Блэк-Хилс, и, хотя до этого он ужинал приватно в кругу семьи, на этот раз решил поесть в «Силван Лейк Лодж».
Он велел своему пресс-секретарю Дику Догерти пустить об этом слух среди журналистов, которые остановились в Кастере, в 12 км от отеля.
До большинства репортеров слух не дошел, но многие из них сами решили, что со стороны Макговерна было бы разумно поужинать в последний вечер не в коттедже и, наконец, прервать двухдневное молчание. Итак, вместе с несколькими случайными туристами эта группа журналистов сидела в зале «Дакота», поедая бизоньи стейки и глазея друг на друга. Вокруг на стенах красовались индейские пиктограммы, изображающие легенду о белом бизоне.
Макговерн ел с аппетитом, как и всегда. Затем, как будто случайно, подошел к столу, где сидели репортеры Washington Post, Chicago Daily News и United Press International.
«Ну что, ребята, рады, что возвращаетесь домой?» — спросил он, присел и начал непринужденный разговор о Блэк-Хилс. Удивленные журналисты ломали себе голову, будет ли бестактным поднять вопрос об Иглтоне, как вдруг Макговерн сам сделал это за них. Он сам заговорил об этом.
По его словам, это было ужасное дело, которое отравило ему отпуск и помешало спланировать дальнейший ход кампании. Откуда ему было знать, что сенатор из Миссури три раза попадал в психиатрическую больницу?
Макговерн продолжал объяснять, что должно быть принято решение и, скорее всего, кандидатура Иглтона будет снята, если он поймет, что общественное мнение складывается против него. Тон был более точным, чем сами слова, — это означало, что Макговерн ожидает отзыва Иглтона, не желая ставить под угрозу всю кампанию.
Через несколько минут он ушел. Репортеры обсудили, будет ли уместным процитировать случайный разговор за ужином. Очень короткий. А потом вынули блокноты и начали пытаться воспроизвести то, что сказал Макговерн. И, наконец, небрежно ускользнули к телефонам в вестибюле, не видя никакого смысла делиться информацией с остальными журналистами.
Между тем Макговерн присел за стол с CBS и своей семьей и повторил почти все то же самое, но сделал акцент на нескольких пунктах.
За другим столом корреспондент Time ужинал с представителем Newsweek. Они наблюдали друг за другом в вечер, когда их издания должны уйти в печать. Макговерн подошел и к ним и присел за их столик.
Кnight Newspapers и Wall Street Journal сидели отдельно, но решили присоединиться к общей компании. Так же как и New York Times, который ел вместе с персоналом Макговерна за столом, который тот не удостоил своим вниманием. У Newsweek был с собой магнитофон, который он держал на коленях под столом, но, когда позже он воспроизвел эту запись, единственное, что можно было услышать, — это органную музыку и звон посуды.
Кандидат широко осветил все ту же тему, добавив несколько негативных замечаний, которые сделали послание еще более четким. После того как он ушел, репортеры сначала смотрели на других журналистов с подозрением, желая скрыть то, что, как они думали, было эксклюзивом. В один момент они получили всю картину. Но это именно Макговерн использовал неформальную беседу в своих целях, а вовсе не они.
В холле было только два телефона. New York Times пришлось мчаться вниз с горы все 12 км, чтобы передать срочное сообщение в газету. Между тем Baltimore Sun ужинал в Кастере, услышал об этих подсаживаниях к чужим столикам и помчался вверх в гору. Associated Press находился со своими детьми на горе Рашмор, но другой человек из AP успел выведать эту историю.
Все они отправили репортажи, в которых с разной степенью уверенности заявлялось, что Макговерн изменил свое мнение и может теперь отказаться от Иглтона. Только у Los Angeles Times была история посильнее. Его еще перед ужином пригласили в коттедж Макговерна, и он вышел оттуда с репортажем, в котором категорически заявлялось: «стало известно» о том, что Макговерн решил свалить Иглтона.
На следующий день Макговерн вновь изменил курс, хотя все еще двигался в том же направлении. Вопрос о будущем Иглтона, как он сказал в заявлении для прессы, нуждается в «надлежащем периоде оценки».
«Слухи и сообщения о каких-либо решениях, принятых по этому вопросу, вводят в заблуждение», — сказал он.
Август
За бортом жизни в «Фонтенбло»… Никсон продает партию… Голдуотер возвращается в кампанию; Эгню в 1976-м… Манкевич слетает с катушек; ночное нападение в «Уэйфэрер»… Происхождение Иглтона; предсмертный хрип «новой политики»… Может ли лось на проселочной дороге пройти сквозь игольное ушко?.. Отвратительный наезд на демонстрантов: «Пусть валят обратно, туда, где им и место»…
Сегодня вечером я поехал на пляж в место под названием «Кукольный дом Дикси» за двумя упаковками эля «Балантайн». Забегаловка была полна старых алкашей, среднего возраста проституток и потрепанных жизнью молодых разводил, похожих на джанки или уволенных матросов торгового флота. Бородатые козлы в серых футболках шатались взад-вперед по бару, шесть неприятных на вид сутенеров торчали в задней комнате у бильярда с синей подсветкой, а рядом со мной у стойки какая-то в хлам убитая кубинская шлюха с волосами платинового цвета пьяно рычала своему нервничающему клиенту на ночь: «Не втюхивай мне это лошадиное дерьмо, детка! Я не хочу чертов обед за ОДИН ДОЛЛАР! Я хочу обед за ДЕСЯТЬ ДОЛЛАРОВ!»