В камере, куда меня отправили до суда, сидели десятка полтора мужчин. А поскольку было воскресенье, я сомневался, что судья нам обрадуется.
Парнишка наклонился ко мне:
— Ты тут за что?
Я не спал почти четверо суток, поэтому мне не сразу удалось ответить. Парнишка был костлявый, и его взгляд постоянно перебегал с места на место.
С чего начать?
— Э-э… за убийство.
У него загорелись глаза.
— Ты грохнул копа?
Стены камеры были сплошь исписаны граффити. Не знаю, откуда заключенные берут карандаши — учитывая придирчивый обыск, который учинили мне, прежде чем посадить сюда. Я покачал головой.
Парнишка выплюнул огрызок ногтя.
— А кого?
Мой сосед встал, подошел к стене и стал мочиться, промахиваясь мимо писсуара. Моча стекала по стене в дырку на полу.
— Жену.
Парень перестал грызть ноготь, и глаза у него округлились.
— А, ты тот мужик, о котором говорили по ящику. Который грохнул дочку сенатора. Эту, фотомодель. — Он щелкнул пальцами. — Как там ее…
Почти все обернулись ко мне.
— Эбби, — прошептал я.
— Ну да. Ты тот мужик, который грохнул Эбби. — Парень закричал на всю камеру: — Эй, это тот тип, который пришиб фотомодель!
— Я ее не убивал.
Он пожал плечами и снова задергал ногой.
— Ну так она ж умерла.
Я покачал головой! Рослый и невероятно вонючий тип в углу приподнял голову:
— Слушай, Псих, лучше заткнись.
Парнишка кивнул и притих ненадолго, а потом шепнул:
— Он зовет меня Псих, потому что у меня ноги дергаются.
Прошла минута.
— И если он велит заткнуться, то лучше заткнись.
Еще минута.
— Ты ее застрелил?
Я покачал головой.
— А они говорят, что нашли пушку.
Я кивнул.
— А чё ты хотел-то?
Я посмотрел на него и нахмурился.
— По ящику говорят, тебе деньги были нужны.
Я промолчал.
Великан поднялся, с трудом держась на ногах, сделал три шага, сгреб моего соседа за шиворот и оторвал от пола. Он дважды стукнул парнишку о решетку, затем подтащил к стене, сунул головой в писсуар и нажал на слив. Бедняга отплевывался и скулил. Шум привлек внимание охранника в коридоре.
Он постучал дубинкой по решетке и крикнул:
— А ну заткнулись!..
Великан вернулся на свое место в углу, а парнишка снова сел рядом со мной. На сей раз он придвинулся ближе. С него текло.
— Так тебе деньги были нужны?
Я взглянул на великана, а потом на Психа, гадая, не лишился ли мой сосед рассудка. Парнишка прищурился.
— Слушай, мужик, тебя две недели показывали по «ящику». Это ты псих, а не я.
Он был прав.
— Ну?..
Я покачал головой.
— Значит, ты не ради денег?.. А знаешь, где они их держали?
— Да.
— Ну ты… — Он не договорил. — Ну ты и тупой. Надо было брать денежки и рвать когти. — Он помахал рукой в воздухе, будто с кем-то здоровался.
Хотя мой сосед немилосердно коверкал слова, он добился своего. Почти все взгляды в камере были направлены на меня. Мои веки отяжелели от бессонницы, на рубашке и на руках запеклась кровь, ссадина над глазом воспалилась и чесалась. Парнишка указал на нее.
— Это она тебя, да?
Вокруг были холодные бетонные стены — мир, ограниченный колючей проволокой, где всегда есть возможность получить разрывную пулю. Чтобы страдать и подвергаться наказанию, нужно быть живым. А я был жив лишь наполовину. Поэтому голова у меня болела вдвое слабее, чем могла бы. Боль в сердце — другой вопрос.
Я посмотрел на свои руки. Ладони были ярко-красные, сплошь в волдырях, костяшки ободраны в кровь.
— Ого… больно? — спросил парнишка.
— Не знаю.
— Наверное, больно.
Да уж.
— Это она сделала? — повторил он.
Великан на полу не двигался, но я молча покачал головой.
— А кто?
Лицо у него было сплошь в болячках, зубы черные. Судя по гнилостному запаху изо рта, процесс продолжался. Я не специалист по наркотикам, но парнишка был воплощением человека, который употребляет «кристалл».
— Парни, которых мы встретили… на реке.
— Ты их тоже грохнул?
— Нет. И жену я не убивал.
— Так все говорят.
Несколько человек засмеялись, кто-то шлепнул себя по коленке и сказал:
— Вот и я о том же.
В трех шагах от меня, прислонившись к стене, сидел седой мужчина с двухдневной щетиной, в грязной синей рубашке, с заплывшим глазом. От него несло перегаром и блевотиной, рубашка была расстегнута, штаны спереди мокрые, одного ботинка недоставало, зато на шее болтался галстук.
Охранник отпер дверь и начал по одному выводить нас к столу, где нам надевали кандалы на запястья и лодыжки. Потом мы промаршировали по лестнице к залу суда.
Мой сосед шепнул:
— Дело дрянь. Точно дрянь. Здесь сидит судья Ферги. У него хрен вывернешься.
— И что?
— Лучше говорить все как есть и не трепыхаться.
Пристав провозгласил:
— Всем встать.
Мы поднялись, по комнате эхом отдались звон цепей и похмельное ворчание. В заднюю дверь вошел лысоватый, загорелый мужчина в черной мантии. Он быстро сел и принялся просматривать бумаги, а потом кивнул приставу.
— Суд вызывает… — он покачал головой и пристально взглянул на Психа, — Элсвуда Максвелла Лэмонта Огастеса Третьего.
Псих встал. Судья бросил бумаги на стол и скрестил руки.
— Я ведь, кажется, уже сказал, что больше не хочу тебя здесь видеть.
Парень улыбнулся.
— А я без вас скучаю, ваша честь.
Судья Фергюсон пристально посмотрел на него.
— Похоже, ты снова взялся за свое.
Псих потряс головой.
— Нет, сэр. — Он указал на великана. — Это все он.
Судья нахмурился:
— Тогда что у тебя с лицом?
Псих пожал плечами:
— Рак, наверное.
— Хочешь сказать, эта штука, похожая на проказу, — рак кожи?
Псих энергично закивал.
Судья откинулся на спинку кресла.
— Дай-ка подумать. Ты невиновен.
Псих улыбнулся.
— Да, абсолютно.
— Больше ничего не хочешь добавить?
Псих указал на великана:
— Это он виноват, а не я. Я своими делами занимался. Ящик смотрел. И все такое.
— Парень, ты когда-нибудь бывал в городском морге?
Великан прошептал в духе Джеймса Эрла Джонса:
— Нет, но еще немножко, и он туда отправится.
У Психа глаза полезли на лоб.
— Судья… э-э… ваша честь, он мне угрожает.
Судья подался вперед.
— Там полно таких же мальчишек, как ты. И терпение у меня лопнуло. — Он обернулся к приставу. — Назначьте дату и найдите ему адвоката. Сумма залога — двадцать тысяч.
Псих сел, кивнул и ухмыльнулся.