Я привязал каноэ, вынес Эбби и уложил ее на стол. Нога у меня болела, на траве оставались кровавые следы. Я приподнял голову Эбби, подсунув под нее автомобильную камеру, а сам пошел к колодцу. Вокруг рос бамбук толщиной в руку, он соперничал за солнце с дубами. Среди деревьев цвели камелии, азалии и мимозы. На Эбби падала тень сирени. Ее ветви отяжелели от сотен бутонов, которым вскоре предстояло превратиться в розовые цветы. Насос закашлял, забулькал и выбросил струю на два метра в сторону — получился неплохой душ. Сначала вода шла ржавая, а затем сделалась чистой и холодной. От нее пахло тухлыми яйцами. Я смочил голову, наполнил бутылку и вернулся к Эбби, чтобы напоить ее и умыть. Потом сел и осмотрел ногу. В нее вонзилась большая рыбья кость, проткнув подошву сандалии. Я разулся и вытащил ее. Из раны пошла кровь, залив сандалию и ступню. Я напился и намочил шляпу, чтобы освежить обожженные солнцем плечи и шею.
Солнце садилось, и я знал, что времени у нас не много. Я снова уложил Эбби в лодку и отчалил. Течение подхватило нас, и мы понеслись прочь от берега. На ногу я старался не смотреть. Кровотечение прекратилось, но вся ступня была липкая.
На северо-востоке показалась кирпичная труба заброшенной фабрики — северная оконечность городка Су-Сент-Мари. Между ней и мной, покачиваясь над болотом и блестя на солнце, поднимались сотни мачт. Если люди сенатора действительно были повсюду, они сейчас стояли на причале и высматривали нас в бинокль.
После Крэндолла река делает несколько поворотов и бежит к Ридс-Блаф, где течение уходит под воду и становится опасным. Потом начинается отрезок длиной километра полтора, и в Сент-Мэрис вливается Баррелс-Крик. Два потока, смешиваясь, создают стремнину под названием Чертов Локоть. Потом река бежит мимо гавани, рыбацких хижин, ресторанов, минует Седар-Пойнт и впадает в океан.
Я оглянулся. Мы шли к этому четырнадцать лет. Осталось всего одиннадцать километров. Одиннадцать невозможных километров.
Солнце висело низко на западе, собираясь скрыться за деревьями. Как бы я ни старался, я не мог его остановить.
Глава 48
11 июня, вечер
Через час мы достигли поворота возле Ридс-Блаф. Течение здесь оказалось быстрее, чем я думал. И самое худшее из всех возможных. Не на поверхности, а под водой. Глубина достигала двенадцати метров, и избыток воды вытеснялся наверх. Я направил каноэ на быстрину, лодку подхватило и начало заносить кормой вперед. Я опустил весло в воду и оттолкнулся, но толку не было. Подводное течение занесло корму, потом нос, потом снова корму. Вода кружилась, поднимаясь со дна, и нас бросило в самую гущу. Мусор, бревна, ветки собрались в кучу, и все это вертелось, точно в миксере. Каноэ врезалось в самую середину и взмыло на верх кучи. Я схватил Эбби за руку, и тут вода хлынула через борт. Река, яростная и свирепая, затопила сиденье, и мы вылетели из лодки. Я ушел под воду и начал рваться на поверхность, но течение потянуло нас вниз и прочь друг от друга. Нас швыряло, бросало, а потом наши тела переплелись. Я боролся за глоток воздуха, но между мной и свободой был толстый слой мусора. Когда я потянулся за Эбби, ее не оказалось рядом. Я брыкался и боролся, но не мог пробиться наверх. Мне отчаянно недоставало воздуха. В двенадцати метрах от меня дно. Поверхность — на расстоянии вытянутой руки. Но вынырнуть я не мог. Легкие сжались, я снова увидел точки и круги.
Вот и все?
Подводное течение потянуло меня за ногу. Я всплыл как поплавок. Мое лицо оказалось над поверхностью воды, и я заметил, как мелькнул знакомый купальник. Я в три гребка настиг Эбби, ухватил ее за лодыжку и вытащил. Она вдохнула и закашлялась. Берег был всего в десяти метрах от нас. Над водой лежало поваленное дерево, от ствола отходил длинный голый сук. Я схватился за него, и он сломался. Мы кружились и бултыхались в воде, но я не выпускал из рук обломок сука и Эбби. Наконец плечом я врезался в берег и вонзил палку в песок. Расщепленный конец воткнулся глубоко и удержал нас, точно якорь. Я обхватил Эбби поперек груди, подтянулся и вылез. Песок был мягкий, вода тащила нас обратно. Я упирался ногами, и сантиметр за сантиметром полз вперед, медленно волоча за собой Эбби. Она выплевывала воду с кровью. Дыхание у нее было слабое и сиплое, борьба с течением ее утомила. Эбби походила на тряпичную куклу. Я обыскал берег, но все исчезло — каноэ, одеяло и пистолет.
Остались только мы.
В двадцати метрах над моей головой возвышался Ридс-Блаф. Это песчаная дюна, которая вырастает прямо из воды и тянется на запад и на восток. Наверху ее ширина около двух метров, и с двух сторон она почти отвесная. Растущая на ней осока своими корнями удерживает песок. Склон крутой, но с вершины открывается обзор на мили вокруг. А главное, виден городок Су-Сент-Мари. Нужно показать его Эбби. Нужно показать ей, что мы близки к цели.
Я поднял жену, забросив ее руки себе на плечи.
— Держись.
Эбби не ответила.
Я уперся ногами в песок, схватился за осоку и пополз вверх. Каждые несколько футов я проваливался в песок, и это заставляло меня держаться крепче. Подъем занял несколько минут. Наконец я уложил Эбби на узкое плато, отдышался, усадил ее и прислонил к себе.
— Смотри, милая.
Я взял жену за руку и указал вперед:
— Вон там Сент-Мэрис. Еще восемь километров. И все.
Она не могла сделать ни единого вздоха, не закашлявшись.
— Эй… — Я сжал ей руку. — Когда мы доберемся туда, я позвоню доктору Андерсону. Мы можем поужинать в Сент-Мэрис и вылететь завтра утром.
Эбби приоткрыла глаза, потянулась ко мне и погладила по груди.
— Досс… — Шепот был слабым, в ее горле клокотала мокрота. — Я умираю. Ты тоже это понимаешь, да? — Она сплюнула через силу.
— Ну… да.
Эбби улыбнулась с трудом.
— Ты не умеешь врать. — Она обняла меня, поцеловала в щеку и шепнула: — Ты никогда не делал мне больно.
Я смотрел в пустоту. Ветер дул сразу в двух направлениях. На северо-запад, пригибая болотную траву, и на юго-восток, качая деревья. Ветви, осока и испанский мох лежали на поверхности воды, точно пряди волос. А мы сидели меж двух ветров и смотрели на мир, который отдавал Эбби последние почести.
— Эбби… посмотри. Всё здесь…
Мир отвешивал ей поклон, но она этого не видела. Глаза у нее закатились, язык побелел. Я пощупал пульс — он был слабым. Едва чувствовался. Я сполз с утеса и обыскал берег в поисках аптечки, но ее нигде не было. Я бегал вверх и вниз по берегу. Неужели так трудно заметить ярко-желтую коробку? Я пробежал метров четыреста до упавшего дерева. Течением с него сорвало кору, но ветки уцелели — они бороздили воду, точно пальцы, и среди них застряла аптечка.