Мне страшно.
Да, страшно.
Но теперь я знаю, что я люблю. И думаю, это стоит того, чтобы перебороть свои страхи.
Я прохожу мимо секретаря, которая с чего-то вдруг рвется преградить мне дорогу, и толкаю дверь в кабинет генерального.
Тимур стоит, глядя в окно.
– Я же сказал, что занят! – роняет холодно он.
Я закрываю дверь перед возмущенным секретарем, но она все равно успевает пискнуть, и Тимур оборачивается.
Молчит.
И когда я приближаюсь к нему, он тоже молчит. И когда останавливаюсь напротив него, тоже не произносит ни слова. Только смотрит так… что у меня душа уходит в пятки и решает там пока отсидеться.
– Почему ты здесь?
Его голос звучит резко и холодно, и на секунду я даже поддаюсь легкой панике. А потом решаю нырнуть с головой в этот холод.
– Пришла сказать тебе, что ты ошибался и я могу без тебя… – Дымчатые глаза становятся заметно темнее, и до того, как чернота их затопит, я добавляю самое главное: – Но я так не хочу.
Он молчит, и я начинаю нервничать.
– И вообще, – начинаю нести какую-то ересь, – ты сказал, что сделка на месяц. А еще я работаю в этой компании и не планирую увольняться, даже если ты… даже если я тебе не нужна… а еще…
А потом он вдруг делает шаг и так прижимает меня к себе так, что становится трудно дышать, а говорить уж совсем невозможно. И это делает он.
– Помнишь, я говорил тебе, что у меня нет ни одной провальной сделки?
Киваю.
– Это действительно так. Но есть две сделки, о которых я сильно жалею. Первая восемь лет назад принесла компании один из лучших контрактов, но стала причиной, почему я тебя потерял. А вторую я необдуманно заключил на месяц, хотя нужно было сразу понять и оговорить, что это долгосрочный контракт, с автоматическим пролонгированием, и разорвать его невозможно.
На душе становится так легко, что кажется, если он не будет меня обнимать – я взлечу.
– То есть предлагаешь привыкнуть к мысли, что я так и буду всегда в твоем полном распоряжении и на твоих четких условиях?
– Первый пункт неизменен. – Он поднимает мое лицо, позволяя увидеть удивительное явление – как, веселясь, сгущается и наступает туман. – А вот условия можем и обсудить.
Его губы находят мои, и это настолько прекрасно и долгожданно, что точно не до каких-то там обсуждений.
Все исчезает – страхи, сомнения, годы, которые мы провели вдали друг от друга. Я вижу и чувствую только его, я дышу им, и горечи нет, в моем пульсе отбивается: «Можно… можно… теперь можно все…»
Можно открыто его целовать, красть его дыхание, обнимать его, изучать его черты пальцами, взглядом, можно…
– Да твою же!.. – раздается у нас за спиной чье-то громкое возмущение. – Я так и знал! Предвидел, можно сказать!
Тимур нехотя меня отпускает, и, обернувшись, я вижу его знакомого – Луку, который как-то приходил с двумя малышами.
– Что-то Вильгельмина стала сдавать, – ворчит Тимур, не размыкая объятий и не спеша навстречу приятелю. – Ты как вообще здесь?
Лука переводит взгляд с меня на него. Потом в обратном порядке и начинает пятиться к двери.
– Случайно. И уже ухожу.
– Отлично придумал, – одобряет его Тимур.
– А перед уходом напомню! У меня в крестниках уже есть два спиногрыза, скоро третьего обещали навесить, так что или вы повремените с вашим, пока я привыкну и освоюсь, или ищите в крестные кого-то другого!
– Лука!
– Понял, – вздыхает тот, – ждать вы не собираетесь… ну что ж, буду морально готовиться в ускоренном темпе…
Наткнувшись на взгляд Тимура, его приятель поспешно уходит, а я…
Я не хотела так сразу, но, наверное, именно так будет честнее.
– Тимур, я не смогу…
– Сможем, – прерывает он жестко. – Из Луки, конечно, еще тот ясновидящий! Но кое в чем он точно не ошибается!
Эпилог
Два года спустя
Аня
Мой первый муж был прав: невозможно удержать то, что тебе никогда не принадлежало. У Насти так и не вышло.
Да, Макс общается с ребенком, когда тот сюда приезжает. Да, помогает финансово. Да, моя бывшая свекровь на седьмом небе от счастья, но…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Макс и Настя не вместе.
Мне кажется, если бы она тогда не закрутила все это, если бы все шло своим чередом, все могло сложиться совершенно иначе. Пытаясь стереть в порошок чью-то жизнь, ты можешь и не догадываться, насколько на самом деле связаны ваши жизни.
Хотя не мое это дело, и я отгоняю от себя грустные мысли. Не хочу воспоминать, не хочу думать о неприятном.
Мне в последнее время часто хочется смеяться, и это справедливо с учетом того, что не так давно мне целых несколько месяцев часто хотелось рыдать.
Недавно по телевизору объявили кастинг на очередной проект про ясновидящих. Я пыталась уговорить Луку закинуть анкету, а он отмахнулся:
– Там одни шарлатаны!
Может, и так. А если так, то ему среди них и правда не место, потому что предсказания у него на высшем уровне. Вот как сказал тогда в кабинете, когда застал меня и Тимура, – все так и сбылось! И про спиногрыза, и про то, что он будет крестным.
– А можно это будет девочка? – попросил Лука, впервые заметив мой округлившийся животик. – Девочки меня больше любят, так уж сложилось.
– Будет мальчик, – отчеканил Тимур. – А если и девочка, все равно она будет больше любить отца, а не крестного.
Лука спорить не стал, и я тоже. Спорить с Тимуром – вообще неблагодарное дело. И мы правильно сделали, что промолчали. Потому что когда родился Тимошка, то он как-то сразу (и нет, мне ни чуточки не обидно) сильно тянулся к отцу. Засыпал у него на руках, хотя у меня временами долго не мог успокоиться, улыбался ему, когда папа что-то серьезно рассказывал, и всегда сильно радовался, когда папа после работы к нам возвращался.
Удивительно…
Я не проходила лечения или обследования, мы просто оставили эту тему, как будто она была неважна. Просто жили, наслаждались друг другом и тем, что можем любить без чувства вины, без оглядки. А всего через полгода я поняла, что беременна…
Страх… пожалуй, даже тогда, в машине с Настей, мне не было так страшно; мысли, одна тревожней другой, не давали покоя.
– Все будет хорошо, – обняв меня, заверил Тимур. – Вот увидишь.
И он не солгал.
Я вообще кое-что поняла по поводу страхов. Зачастую мы сами впускаем их в свою жизнь, потом привыкаем к ним и нам уже страшно что-то менять.
Но стоит задуматься: а с чем ты хочешь остаться? С чужими ожиданиями? С привычными страхами? Или с тем, кого и что действительно любишь?
Тимур
«Если любишь – отпусти. Если оно твое, то обязательно вернется. Если нет – то никогда твоим и не было».
Так сказал Маркес, эта же фраза в разных вариациях звучит в фильмах, а в жизни все гораздо сложнее.
Сложно знать, что твоя женщина выбрала другого и вроде бы счастлива. Сложно сидеть у реки и ждать, когда мимо проплывет труп врага. Сложно даже не потому, что это бездействие и время можно было бы потратить куда с большим толком, а потому, что враг может быть гораздо ближе, чем ты думаешь. Он может оказаться самым близким для тебя человеком. И в том, что он стал таким, есть и твоя вина.
Настя росла рядом со мной. Не захотела уезжать вместе с родителями, не понравилось ей за границей. Я был даже рад, что она вернулась. Маленькая, избалованная девочка, которая привыкла к тому, что может получить все, что хочет. Которую я приучил к этой мысли.
Когда и в какой момент все начало переходить все границы разумного? Не вспомню, я упустил этот момент. Я был уверен, что все держу под контролем. Но я ошибся. Все ошибаются, да, но эта ошибка стоила мне того, что любимая женщина вышла замуж за другого мужчину.
Ее поцелуи с ним… ее первый секс…
Если об этом задумываться, внутри все скручивается в тугой, болезненный узел. Мы потеряли восемь лет.
Из-за того, что маленькая девочка слишком боялась потерять меня и того, кому уже давно была не нужна.