Он качает головой и замолкает.
И я снова не лгу, когда горячо возражаю:
– Ты и так лучший. Тебе никому и ничего не нужно доказывать. Никогда и никому, понимаешь? Ты самый лучший…
– Твой друг, – заканчивает он, улыбнувшись.
И целует меня.
Не страстно, нет, и не в губы.
В висок, оставляя метку и там – из нежности, которую я никогда не забуду, не вытравлю из себя, даже если буду стараться.
В его объятьях тепло и уютно. И я не пытаюсь освободиться. Мы можем позволить себе эту слабость – еще немного быть вместе.
– Я был слишком самонадеян… – говорит с сожалением Макс.
– Не нужно, – перебиваю его, – я ни о чем не жалею.
Он улыбается, вновь согревая меня изнутри. Мы еще не расстались, а я уже безмерно скучаю.
Макс снова целует меня в висок, прижимает к своей груди, расцепляя наши взгляды, и признается.
– Я говорил с ним. Мы пересекались пару раз, ты все удивлялась, как мы общаемся после всего. Помнишь? А я отмахнулся – мол, вряд ли ему есть дело до маленького недоразумения. Я всегда считал, что его интересуют только бизнес и деньги. Многие до сих пор так считают. Оказывается, это не так.
Он говорит о Тимуре – понятно даже без имени. И да, я помню наш разговор.
– Мне тогда действительно показалось, что он отнесся ко всему именно так – как к небольшому недоразумению. Тем более прошло столько лет… Я должен был догадаться, что если он плюнул на Настю, которую обожает, и пришел тогда за тобой, то он сделает это снова.
Он замолкает, и я слышу лишь то, как стучит его сердце, перебивая мое, которое думает, что ошиблось, неправильно поняло…
– Он тогда приезжал, – продолжает Макс. – Я подключил деньги, связи отца и связи друзей. Мне удалось спустить на тормозах твое дело – отец Насти слишком старался для дочери. Он же сразу примчался, а Тимур узнал куда позже, когда маховик был запущен. Но именно Тимур сделал так, что дело против тебя вообще испарилось.
Бьется… бьется… бьется что-то внутри – как будто кто-то крошит мощную старую стену.
– Я видел его у прокуратуры, говорил с ним, я знал, что он ищет тебя. Потому так быстро тебя и увез. Украл. Для себя.
Он отпускает меня…
Его исповедь – это прощание.
И я тоже отпускаю его, когда, обняв, выдыхаю ему в область сердца:
– Я ни о чем не жалею.
Глава 50. Анита, настоящее
Время замерло, словно осознав, что сейчас оно для нас не имеет никакого значения. Мы одновременно и в прошлом, и в настоящем. Купаемся в отголосках смеха и тоскуем по тому, что пришлось пережить.
– Жалею разве что об одном… – говорю я спустя целую вечность, чувствую, как руки Макса напрягаются, и накрываю его ладони своими. – Я должна была сразу тебя отпустить, когда не получилось, когда наш ребенок…
– Чш-ш… – Он разворачивается так, что я оказываюсь практически в колыбели из его рук, его запаха, его нежности и теплой улыбки. – Ты пыталась. Я бы никуда от тебя не ушел.
Слезы…
К чему они теперь? Глупые слезы, все в прошлом…
Но я не могу их унять. Поэтому утыкаюсь в рубашку Макса и жду, когда они остановятся.
Просто жду.
А он гладит меня по спине, утешает, и слезы кажутся бесконечными…
Да, я сделала многое, чтобы его оттолкнуть. Когда думала, что ничего не могу, не хочу, что жизнь не стоит того, чтобы каждый раз просыпаться. Зачем она? Для чего? Если так легко потерять того, кого ждешь, кем бредишь, кому уже мысленно подбираешь имя и представляешь, как будешь качать на руках, а жизнь выбрасывает его за борт, даже не позволив взглянуть на наш мир.
Именно я настояла на том, чтобы он уехал на время, чтобы дал мне возможность побыть одной, подумать, смириться.
Мне трудно было рядом с ним находиться. Я не знала, чего я хочу, всё и все раздражали, я всех ненавидела. Он старался, но у него тоже в какой-то момент закончились силы, или он понимал, что я готова к тому, чтобы сжечь все мосты.
Две недели – недолгий срок. Но ко мне он вернулся с новыми силами, и мы смогли переступить через ту пропасть, что сами создали.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Две недели – недолгий срок. Но для кого-то – это целая жизнь.
Глубоко выдохнув, я выныриваю из «убежища», смахиваю влажные дорожки с щек, стирая следы своей слабости. Макс помогает – его теплые пальцы задерживаются на моей коже.
– Я видела Настю. Сегодня. У тебя чудесный малыш.
Макс опускает руки. Зарывается в свои волосы пальцами, потом растерянно трет ладонью лицо и наконец смотрит в глаза.
– Мы случайно пересеклись. А может, и нет. Может, она узнала от наших общих знакомых. Я не собирался, даже не думал ни о чем таком… Просто было так паршиво, а тут она… Клубы, вечеринки – у меня голова пошла кругом. Не соображал, что делаю. Хотелось забыться…
Хотя бы на время ему это наверняка удалось. Она любила, а возможно, и любит его до сих пор. И она считала его лучшим… нет, не другом – мужчиной. Ради него она была готова на все – подлость, подлог, а в итоге взяла свое нежностью, лаской.
– Настя пыталась звонить потом, но я обрубил все концы. Вернее, думал, что обрубил.
Он замолкает.
– Полгода назад она все же нашла способ связаться со мной… Знаешь, о чем я подумал, когда узнал о ребенке? – Он впивается в меня взглядом. – О том, что боюсь тебя потерять.
Повернув голову, он переводит взгляд на картину, и я тоже смотрю на нее. Серые тени, распахнутое окно, на его фоне женский силуэт в красном платье. За окнами город, знакомая улица, много огней. Только возле окна уже не темный мазок, а котенок, который пытается выбраться. Котенок, на ухе которого притаилась яркая бабочка.
Возможно, когда-то мы сможем находиться рядом без боли и без этого ощущения потери и пустоты, что разъедают, как кислота.
Но сейчас слишком сложно.
Я выжата, устала, мне нужно побыть одной. Макс уговаривает остаться, предлагает вариант, что уйдет он, а не я. Но я их все отметаю.
– Всю недвижимость я снова перепишу на тебя… – говорю я, уже стоя у двери с чемоданом.
– А потом я снова пойду к юристу, и мы так и будем бродить туда-сюда, – качает он головой. – Анита, половина твоя. Потом решишь, где ты хочешь жить. А пока…
Он вкладывает мне в руку ключи от нашей второй квартиры.
– Мы все равно никогда там не жили.
Да, за ней следила женщина, которую нанял Макс, сами мы там изредка появлялись – эта квартира была лишь вложением. Или ждала меня все это время.
Кивнув, я бросаю прощальный взгляд на Макса и выхожу. Не оглядываясь. Не поддаваясь порыву обнять его.
Нельзя.
Так будет только сложнее.
Квартира встречает меня эхом моих же шагов. Еду по дороге я не купила, но есть не хочу. Приняв душ, переодеваюсь, ложусь в гостиной – кровать кажется непривычной, чужой. Пытаюсь уснуть, но не получается.
Слишком много событий. Слишком много мыслей, которые теперь, когда я осталась одна, накатывают лавиной, которую остановить невозможно.
Уйти, бросить все – да, такой соблазн тоже есть. Спрятаться, отгородиться, чтобы больше не было больно, чтобы больше не чувствовать. Только вот… хочу ли я этого? На самом деле – хочу ли?
Никогда больше не увидеть Тимура. Никогда не услышать его голоса. Никогда больше не прикоснуться к нему? Никогда не сказать ему о том, что я чувствую.
«Забудь про сделку…»
Да, я слишком отчетливо помню эти слова.
Они отдаются во мне тоскливой волной, жалят, все еще жалят.
«Не можешь, – звучит снова в памяти голос Тимура. – Без меня ты дальше не можешь. Просто снова боишься».
– Могу, – шепчу я в темноту. – И нет, я уже не боюсь.
Решение, которое я принимаю, не дается легко. Но, наверное, так всегда, когда для тебя что-то действительно важно.
Я жутко волнуюсь. Несколько раз меняю одежду. В итоге останавливаюсь на строгой юбке, блузе и пиджаке.
Я долго возилась, поэтому к офису подъезжаю с опозданием в сорок минут. Побежала бы или хотя бы ускорила шаг, но мешает мандраж.