ним, но я должна попытаться.
Поспешив обратно в странную камеру Леви, я сразу принимаюсь за работу, борясь с весом болтореза, не говоря уже о том, чтобы заставлять его делать то, что он должен делать.
— Каков план? — Спрашивает Леви, кряхтя, когда мои движения натягивают цепи и натирают его окровавленные запястья. — У тебя есть оружие? Джиа не позволит нам просто так уйти отсюда.
Я с трудом сглатываю и отказываюсь встречаться с ним взглядом, сосредоточившись на цепях над его головой.
— План состоит в том, чтобы выбраться, и у нас будет все оружие, которое мы сможем стащить у этих ублюдков.
— Черт возьми, детка. Ты правда ворвалась сюда, не подумав хорошенько?
— Это было ничуть не лучше плана, составленного твоими братьями, — бросаю я ему в ответ. — Они собирались оставить меня там. Заставить тусоваться с Миком, как маленькую сучку, которая не может за себя постоять. И для протокола, я думаю, что я чертовски хорошо справляюсь, раз зашла так далеко. Маркус не смог бы удержаться, чтобы не перебить каждого охранника в поле зрения. Это было бы шумно и грязно, что привело бы только к войне на лужайке и дало бы Джии столько времени, сколько ей нужно, чтобы спуститься сюда и прикончить тебя еще до того, как они войдут в парадную дверь. Так что не стесняйтесь благодарить меня в любое время.
Леви качает головой, и я не могу сказать, расстроен ли он или просто знает, что я права… возможно, и то и другое. Но в любом случае, сейчас это не важно.
— Я не могу разрезать цепи, — говорю я ему. — Я недостаточно сильна.
— Ты сильная, — говорит он мне, и в его темных глазах светится убежденность. — Продолжай пытаться. У тебя все получится. Кроме того, когда неизбежно появятся мои братья, ты действительно хочешь сказать им, что зашла так далеко, а потом сдалась? Маркус никогда бы не позволил тебе забыть это, а Роман заставил бы тебя отжиматься каждый день до конца твоей жизни. А теперь разрежь эти чертовы цепи.
Застонав, я пробую снова, напрягая мышцы до боли, пытаясь разрезать тяжелую цепь. Металл сопротивляется, но с образом Маркуса, смеющегося надо мной в моей голове, я нажимаю еще сильнее, пока цепь, наконец, не ломается под давлением. Болторез падает и едва не задевают голову Леви, когда цепи ослабевают, освобождая его от захвата. Он тяжело падает на пол, и я падаю вместе с ним.
— Ты в порядке? — Я бросаюсь к нему, широко раскрыв глаза. У него, наверное, болят руки. Он уже несколько дней нормально не стоял, болтаясь здесь без всякого облегчения. Я даже представить не могу, что чувствуют его плечи. Он делает глубокий вдох, медленно описывая руками круги, проверяя суставы, в то время как его мышцы, более чем вероятно, кричат от облегчении. — Леви?
Он качает головой.
— Мои плечи в заднице. Пройдут недели, прежде чем они вернутся в норму.
— Могу я что-нибудь сделать?
Он поднимается на ноги, на его лице видна каждая унция агонии, через которую прошло его тело, и он хватается за меня. Ему требуется мгновение, чтобы обрести равновесие, но как только он это делает, он выглядит точно так же, как тот свирепый засранец, который ворвался в мою дерьмовую квартиру месяцы назад.
— Нет, сейчас мы ничего не можем сделать. Давай просто выберемся отсюда и подумаем, что делать дальше.
Схватив его за руку, я вывожу его из камеры, и когда мы проходим мимо медленно истекающих кровью охранников на полу, Леви резко останавливает меня.
— Ну, привет, Ларри. Рад видеть тебя здесь. — Он приседает и снимает пистолет с бедра Ларри. — У вас, ребята, была возможность познакомиться? Это моя девушка, Шейн. Ну, та, которую ты обещал трахнуть прямо у меня на глазах. — Он рассматривает пулевое ранение в его груди, затем вдавливает кончик пистолета в отверстие и слушает его крик. — Ты должен простить Шейн, она новичок во всей этой истории с убийствами людей, но это круто. Не всем это дано, знаешь ли. Она научится делать более меткие выстрелы на поражение, ей просто нужно еще немного попрактиковаться.
Я скрещиваю руки на груди, вздыхая, когда он использует мои жалкие навыки как предлог, чтобы пытать этого парня, пока он медленно истекает кровью.
— В любом случае, — продолжает он. — Было очень приятно болтать с тобой последние несколько дней, но мне действительно пора идти. Но не волнуйся, я не забыл о своем обещании покончить с твоей жизнью. Итак, в заключение, это было весело, рад, что ты встретил Шейн, и увидимся в аду. — И с этими словами Леви встает и делает два выстрела прямо в ту же дыру в груди, которую я уже проделала, слушая его сладкие крики. Он улыбается, словно обретая некое подобие покоя, прежде чем приставить пистолет к лицу охранника и идеально выстрелить ему прямо в глаз.
Леви направляет пистолет на двух других охранников, делая смертельные выстрелы, которые я явно не смогла сделать, прежде чем указать мне собрать как можно больше их оружия.
— Ты в порядке? — спрашивает он, морщась и двигая плечом: выстрелы явно вызвали боль в суставах.
Я усмехаюсь, оглядываясь на него и протягивая ему кучу пистолетов и ножей.
— Мне следовало спросить тебя о том же.
Он смотрит на меня, как будто не понимая, почему я чувствую необходимость спрашивать его, как у него дела, и, закатив глаза, я тяжело вздыхаю, направляясь к лифту. Я нажимаю кнопку вызова, и Леви подходит ко мне, проверяя пистолеты и считая патроны.
— Приготовься, — говорит он, протягивая один мне. — Это может быть засада.
Леви осторожно делает шаг передо мной, и я сопротивляюсь желанию обругать его, когда двери открываются, и нас встречает лишь пустой лифт.
— А? — Я хмыкаю, мои губы растягиваются в уродливой усмешке. — Почему же они не пришли?
Леви качает головой.
— Я не знаю. Они могут ждать нас наверху. Не теряй бдительности.
Нервно захожу в лифт, дверь за нами закрывается, и я нажимаю кнопку первого этажа. Мы начинаем подниматься, и Леви снова быстро расправляет плечи, а его лицо искажается от боли.
— Знаешь, это действительно чертовски отстойно, — бормочет он. — Мне пришлось начать медитировать, просто чтобы попытаться забыть о боли.
Я бросаю на него взгляд.
— Ты умеешь медитировать?
Его губы растягиваются в слащавой ухмылке, и я вижу, как в его глазах вспыхивает смех.
— Абсолютно нет. Это, блядь, не сработало и только еще больше расстроило меня.
— Так тебе и надо, раз ты ушел…
— Не-а, — говорит