велик для лошадей. Нескладный, колченогий от сидения в седле, длинные ноги запинались за кочки там, где он проезжал. Где бы он ни сидел – на камне, на кровати, на пиру – все время казалось, будто между ног у него чего-то не хватает. А именно лошади. Под ним они шли как по маслу. Он давал им уносить себя: на соседний хутор, в Северную долину, в Берюфьорд, – вечно в разъездах. Вечно приезжал обратно не на том же коне, на котором уезжал. В Аусмюндарстадире лошади всегда были новые. И чем это он постоянно занимался? А кормил этих лошадей Хроульв.
У Аусмюнда черты лица были крупные, кожа толстая; морщины – глубокие борозды на лбу и вниз от ноздрей. От левого виска тянулось густо-красное родимое пятно, спускавшееся до самого левого глаза, что делало его лицо мрачным. Это пятно преследовало весь его род и время от времени появлялось у мужчин в семье. У двоих старших братьев Хроульва были маленькие пятнышки на подбородке и на щеке, а сам он рассредоточил эту красноту по волосам, а потом и по бороде.
Когда Хроульву было десять лет, он невзначай застал отца в сарае с батрачкой Каминой. Она стояла там согнувшись, словно корова в стойле. По крайней мере, ему так показалось. Он понял все только потом. А тогда видел это лишь миг. Какой-то внутренний рупор велел ему немедленно закрыть дверь. Он видел зад своего отца. Белый в сумраке сарая. Он понял все только потом. Нехорошо увидеть ягодицы собственного отца. Через месяц он обнаружил Камину на том же месте с двумя своими старшими братьями. А ведь он решил больше не открывать дверь этого сарая. Но его туда послал отец: «Иди, посмотри, не в сарае ли мальчики». Он пришел обратно: «Их там нет». – «Сходи, скажи Камине, чтоб пришла, а ну, поживее, я тебе сказал!» Маленький Хроульв ушел в овчарню, где и отыскался вечером. Озябший до дрожи и голодный. Он подумывал о том, чтобы все рассказать маме, но мам было две, так что он не знал, которой рассказывать. Сам хутор состоял из двух вплотную прилепившихся друг к другу землянок. Собаки на хуторе как две капли воды были похожи друг на друга, а звали их Глаум и Скраум.
Лучшего жеребца Аусмюндастадира звали Слепец. Самый знаменитый конь в Широкой долине, самая мощная сила природы, которую когда-либо встречали тамошние лошадники. Блестяще-черный. Его почти невозможно было удержать в помещении, он был сам себе опасен: похоть на время ослепляла его, он сбивал засовы и обрушивал целые фасады на землю. Однажды он выбежал во двор, а на шее у него болталась целая калитка, словно арестантская колодка. Хроульв умел усмирять его, говорил: «Писька-писька-пись». Каким-то невероятным образом это явно оказывало на того сексуального маньяка успокаивающее действие, он переставал бить копытом в стойле и, призадумавшись, смотрел на этого малолетнего похабника, который шептал, как молитву, что-то такое успокоительно-удовлетворяющее: «Ну, ну, Слепец, тихо… Писька-писька-пись…» В конце концов между этими несхожими приятелями установилась особая дружба, и Слепец всегда успокаивался, завидев издалека рыжую шевелюру.
Аусмюндарстадир был крайним населенным хутором в Широкой долине, и проезжая дорога в Округ пролегала мимо двора. И на ней витал запах разных кобыл. Однажды Слепец вскочил на кобылу, на которой путник въезжал во двор, и сломал всаднику тазовые кости. По этой причине Слепец прославился больше других жеребцов Исландии. Про него напечатали в газете «Исафольд»: «Вскочил на кобылу с всадником». Аусмюнд начал зарабатывать на нем. А такое в те времена было редкостью.
Перед слетом лошадников в Стадарборге фермер договорился поставить хозяину одной кобылы ящик французского корабельного вина за то, что жеребец выпустит в нее свой «патрон». Сие действо было разрекламировано как одно из главных событий слета и было назначено на вечер субботы на полянке перед вновь отстроенным домом собраний. Все напились. Жеребца держали в загородке неподалеку, и он отлично знал, что ему предстоит, стал совсем неуправляемым от вожделения. Чтобы удерживать его в загородке, потребовалось семеро человек. С удил капала пена. Из глаз слезы. У него отключились все органы чувств, кроме двух: того, что в ноздрях, и того, что в паху. Его «инструмент» буквально задевал ему передние ноги, когда его вывели из загородки к дому собраний. Слепца приветствовали словно чемпиона мира – когда его завели за угол, вывели на поляну, к толпе, окружившей полукольцом помост для танцев и пространство вокруг него. «Ну, сейчас нам будет такой скуеспиль![99] Прямо hel kærlighedsakt![100]» – раздался голос малорослого остряка из Дьюпавога, который подал своей молчаливой матери зеленую бутылку бреннивина, попутно улыбнувшись своему приятелю, французоволосому рыбаку-мелкосуденышнику. «Erotic show», – басом сказал долговязый, стоявший на помосте, судя по его лицу, в жизни хорошо поплававший и, по всем признакам, явно носящий имя Харальд. «А копье-то где?» – орала толстая визгливая баба в дрянной кофте. Хроульв посмотрел на нее.
Слепец обрел зрение. «Копье» взметнулось вверх.
Посреди поля держали гнедую кобылу. Еще двое человек держали жеребца, подводили его к ней. Толстая визгливая баба все смеялась. Слепец понюхал зад кобыле и наморщил нос, запрокинув голову в сторону людей и оттопырив губы от зубов в порыве бурной радости. «Красивый!» – «Неужели от нее вонь такая противная?» – «Не лучше, чем от твоей Ребекки, Бьяртни!» – «А я не знаю, она давненько хвост не задирала!» – «Ха-ха-ха!» – «Ха-ха-ха!» – «А сейчас он, родимый, вовсе и не слепой!»
Но копья было не видать. Жеребец просто стоял и разинув рот смотрел на людей: он раньше в такие ситуации не попадал. Выражение морды у него было как у человека, который вдруг обнаружил, что потерял все, что имел: целый участок земли, тринадцать работников, жену и шестнадцать детей – все втянулось ему в двенадцатиперстную кишку. Кобыла топнула задней ногой с гулко-глухим земляным звуком, нетерпеливая, недовольная самым знаменитым жеребцом к востоку от Песков.
Его довел пьяный галдеж. Как только нашего богатыря вывели на поле и публика начала его приветствовать, его «трал» автоматически втянулся внутрь. И вот он стоял среди поля самому себе на позор и посмеяние. Словно психологический эксперимент, который провалился. Из его глаз светилось глубочайшее унижение. Рыжеволосый мальчик зашептал в его сторону: «Писька-пись…» Но это не помогло. Толстая визгливая баба косо посмотрела на него, услышав, как он выражается. Наконец Слепец для виду попытался вскарабкаться кобыле на спину, положил свисающую мошонку на истекающий соками зад. Жалкое зрелище! Она вышла