Авангард и модерн не посягали на основы культуры — они развивались в прежнем духовном русле. В отличие от них постмодернизм не только уравнивает добро со злом, но упраздняет и Бога как высшую личную инстанцию. Для него есть лишь некое неопределенное потустороннее, чего человек никогда не достигнет, а если и достигает, то это оказывается территорией распада и смерти, дьявольщиной, как в произведениях Мамлеева. Контакт человека с Богом в постмодернизме не предусматривается. Всё в жизни оборачивается кажимостью, симулякром, всё подвергается так называемой деконструкции. Ценности как таковые полностью исчезают. Но человек, лишенный ценностных координат, становится духовно беззащитным. Когда о. Александра спросили, как он относится к литературе постмодерна, в частности к произведениям Мамлеева и Лимонова, он ответил: «…Мамлеева и Лимонова читал, и что‑то мне не понравилось всё это… Я не думаю, что это останется в истории литературы. Это плесень какая‑то».
Культура примечательна тем, что она соединяет как бы несоединяемое — старое и новое, объективное и субъективное, рациональное и иррациональное. То есть культура, по существу, вещь парадоксальная. Парадоксальность, антиномичность, вообще говоря, — свойство истины. Например, христианство насквозь парадоксально. Христос не просто Бог и не просто человек — Он Богочеловек, Он соединяет в себе совершенно непонятным образом и Творца, и тварь, и Царя, и нищего, предельное величие Он реализует в предельной униженности. Поэтому парадоксальность, присущая культуре, не должна пугать. Культура плюралистична, она не дает однозначных ответов.
Между тем парадоксальность культуры многих, в том числе в Церкви, как раз пугает. Они с большим подозрением относятся к искусству и к свободному творчеству. Некоторые православные аятоллы настаивают на том, чтобы человек, крестившись, перестал заниматься искусством. Они считают это занятие греховным. Они с большим раздражением относятся к новациям, к культурному и религиозному плюрализму. Они полагают, что вся полнота истины — у них в кармане. Их негласный девиз: «Да не будут все едины», а уж коли едины, то лишь на нашей, православно–обскурантистской основе. Слова «общечеловеческие ценности» они всегда берут в кавычки. Отец Александр Мень тоже вызывает у них сильнейшую аллергию, поскольку он олицетворял и Вселенскую Церковь, и вселенскую культуру.
Я уже говорил об антикультурной тенденции, существующей в Русской Православной Церкви. Она имеет давнюю историю, которая подробно проанализирована в лекции о. Александра «Два понимания христианства». Не буду сейчас на этом останавливаться. Скажу только, что тенденция, ведущая к культурному изоляционизму, культурному самозамыканию, к ностальгии по прошлому, в высшей степени характерна для закрытой модели христианства (конкретно — православия), в центре которого не богоподобная личность, а коллектив, вовсе не богоподобный, К этому надо добавить ксенофобию, шовинизм, слишком тесный союз с властью. В свое время это уже привело к разрыву интеллигенции с Церковью, к расколу культуры и грозит подобными же эксцессами, отчасти описанными Иосифом Бродским:
Входит некто православный, говорит:«Теперь я — главный.У меня в душе жар–птица и тоска по государю.Скоро Игорь воротится насладиться Ярославной.Дайте мне перекреститься, а не то — в лицо ударю.Хуже порчи и лишая — мыслей западных зараза.Пой, гармошка, заглушая саксофон — исчадье джаза».И лобзают образас плачем жертвы обреза…
О. Александр не раз говорил, что наша Церковь пострадала от тоталитаризма не меньше, а больше, чем наше общество. Неудивительно поэтому, что она болеет теми же болезнями, что и общество, и подчас — в более тяжелой форме. Она и сейчас больна, чему способствует политика власти. Об этом свидетельствовал С. С. Аверинцев. Опасность для веры в России, писал он в одной из последних статей, «состоит прежде всего в намерениях старой и вопреки всем переменам сохраняющей власть номенклатуры — как это называется по–советски, «взять на вооружение» религию, главным образом православную, для построения нового официозного изоляционизма. Те, кто еще вчера присматривал за нами, блюдя устои советского безбожия, сегодня спрашивают нас, достаточно ли мы православны».
Что бы ни говорили православные фундаменталисты, «культура представляет для Церкви большую ценность, и это утверждали еще Отцы Церкви, жившие в далекие времена», «Культура свидетельствует о Церкви, о Христе, о христианстве» — такова была позиция о. Александра. Его вывод однозначен: «…взаимосвязь между верой и культурой органична… эта взамосвязь восходит к глубочайшей древности: когда появился человек, вместе с ним появились и искусство, и религия, и всё остальное. Всё, что есть в жизни человека, определяется его отношением к предельной Реальности». «…В центре, — сказал о. Александр, — стоит один образ. Я хотел бы, чтобы вы его как бы приняли в себя и запомнили, — это корни, уходящие в самую глубину бытия, это вера, уходящая в мир духовный, это ствол, по которому текут соки живые, и, наконец, это плоды, которые всё увенчивают. Таково органичное и гармоничное видение культуры».
Главное творчество, учил нас о. Александр, — это созидание своего духа. Цель творчества — служение человеческому роду, отдача ему себя. Самоотдача — не только цель творчества, но и цель христианства.
Культура, как и вера, — это способ преодоления смерти. Отец Александр Мень хорошо это понимал, ибо сам был причастен бессмертию.
12 сентября 2007 г.[71]
В черный день 22 июня от нас ушел отец Георгий Чистяков. Это было совсем недавно. Поэтому сегодня мы посвятим наш вечер не только отцу Александру Меню, но и отцу Георгию.
Два этих имени не случайно стоят рядом. Отец Георгий как бы принял эстафету из рук отца Александра. Он считал себя его учеником и действительно был им. Верным, истинным учеником, человеком того же духа, обладавшим сильной харизмой. Он почитал своего учителя и посвятил ему несколько вдохновенных проповедей.
В одной из них он сказал: «Чем дальше уходит в прошлое день, когда о. Александр ушел из видимой жизни, тем яснее становится, до какой степени великим праведником он был, до какой степени отметил Господь его печатью святости.
Это становится ясно с каждым годом всё более и более. И каждая новая книга его, которая выходит сейчас, — это событие для всех, кто открывает эти книги и читает их. Оказывается, что в отличие от многих людей, которые, чем дольше проходит время от того, когда они жили, всё больше и больше уходят в прошлое, — святые не уходят, они остаются здесь, они остаются среди нас. Они навсегда остаются нашими современниками. Отец Александр был именно таким современником дня сегодняшнего, и молитва его чувствуется в нашей жизни. Сколько людей в последние годы признаются, что узнали силу его молитвы. Поэтому будем благодарить Бога за то, что у нас есть такой наставник и такой духовный отец, молитвами которого мы живем.
Отец Александр из тех людей, которых называют «друзья Христовы». И это видно не только из нашего опыта общения с ним, это видно из каждой строчки «Сына Человеческого», его удивительной книги. Это видно из каждой строчки текстов, которые он нам оставил. Конечно, несмотря на то, что годы летят, как‑то очень трудно представить, что отца Александра нет в нашей жизни физически. Это действительно очень трудно и больно себе представить. Но Господь дает общение с ним через Таинство Евхаристии, через молитву, через чтение его книг. Господь дает нам общаться с отцом Александром, и будем за это благодарить и воспевать Бога».
В другой своей проповеди отец Георгий сказал: «Он ушел, с нашей земной точки зрения, несправедливо рано, недопустимо рано. Но с другой стороны, понятно, что он ушел, чтобы оставить нас со Христом один на один. Он ушел и, уходя, сказал, что не бросит нас, потому что с нами Христос». Еще отец Георгий говорил, что «отец Александр ни на кого не похож. Он был абсолютно сам собой, и, конечно, можно было прямо и смело сказать — таких людей не бывает. И, тем не менее, именно такой человек был послан в нашу страну, к нашим современникам, прежде всего к людям с разрушенным внутренним миром».
Удивительно, что всё или почти всё, что говорил отец Георгий об отце Александре, относится к нему самому. Он ушел несправедливо рано. Он остается нашим современником. Он оказался лично близок нам. Он оставил нам замечательное наследие. Он тоже молится за нас, и его молитвами мы живем.
Конечно, отец Георгий — другой человек, уникальная, неповторимая личность. Тем не менее духовно он очень похож на отца Александра. И у того, и у другого не было границы между жизнью и проповедью, между жизнью и христианством. Их жизнь и была проповедью, и была христианством. Она была горением духа.