Читать интересную книгу Последние хозяева Кремля - Гарри Табачник

В зале еще было пусто и, достав коробку с пилюлями, он заглотил одну. Эта проклятая болезнь легких, названия которой с похмелья и не выговоришь, давала знать себя все сильнее. Надо было все время быть начеку, не подавать виду, сдерживать душащий кашель и уж, если совсем становилось невмоготу, торопливо, будто вдруг возникло какое-то срочное дело, выскакивать из комнаты и скрываться где-нибудь в укромном уголке. Он запомнил, как все обратили внимание на дрожащие руки Андропова, достававшего бумаги из своей папки. В Политбюро получше всяких врачей наблюдали за здоровьем друг друга.

Зал стал заполняться, и Черненко отошел в сторону. Обычно Политбюро заседало на Старой Площади, но в этот раз заседание было внеочередным и потому решено было собраться в Кремле.

Войдя, Андропов, который всегда точно рассчитывал время своего появления, чтобы быть не раньше других, но и в то же время не опоздать к выходу главных фигур, с удовлетворением отметил, что и на сей раз он не ошибся. В сборе были почти все. Вот-вот должен был появиться Косыгин, а за ним Брежнев. Пользуясь оставшимся временем, председатель КГБ обошел всех, пожимая руки и здороваясь. Миновать Черненко, хотя тот и не являлся членом Политбюро, было невозможно. Да к тому же это могло бы разрушить его игру. Он чутьем улавливая, куда клонит Брежнев, с тех пор как тот сделал Черненко секретарем ЦК, был убежден в правильности своих предположений. Однако пока еще главным противником его не считал. Он даже готов был сделать вид, что ничего не замечает, и если того потребуют обстоятельства, пойти на союз с этим скрывающим свой кашель и свою болезнь, о которых он уже все знал, приятелем Брежнева. Воспоминание о болезни Черненко напоминало о своем собственном здоровье, и прежде чем протянуть руку Устинычу, он попытался, насколько это ему удалось, унять дрожь. Черненко тут же подобострастно подхватил снисходительно протянутую ему руку председателя КГБ. Сухие узкие пальцы Андропова утонули в его потной пухлой ладони. Быстро отдернув руку, он поспешил от что-то говорившего Черненко.

„Черт знает что”, — мог брезгливо подумать Юрий Владимирович, пряча руку в карман и пытаясь лежащим там платком оттереть оставленный Черненко пот. От взора Устиныча это не укрылось.

Точно соблюдая протокол, в зал вошел Косыгин, а через мгновение после него — Брежнев, по обеим сторонам от которого заняли места две средних лет стенографистки. И хотя уже давно была установлена звукозаписывающая аппаратура, от стенографисток не отказывались. Это была традиция, уходящая к ленинским временам, сохраняя которую нынешнее руководство лишний раз подчеркивало то, что провозглашало повсюду и что придавало ему законность в его собственных глазах: что оно является прямым наследником Ленина. Запись стенографисток считалась официальной, даже если в ней были явные ошибки. Как перед Поскребышевым при Сталине, так и перед Черненко при Брежневе, это открывало широкие возможности.

Леонид Ильич явно был не в духе. Он даже и не пытался скрыть своего недовольства Андроповым и Гречко, которому никак не мог простить то, что во время войны находился под его командой. Теперь маршал, оправдываясь перед своим бывшим подчиненным, сваливал всю вину за побег на проморгавшую агентуру КГБ.

— Если мы их пустили в армию, то пусть и отвечают. Иначе зачем они нам? Можем и сами справиться, — язвительно заметил Гречко, чьи слова отражали давнюю неприязнь армии к тайной полиции.

Андропов оправдываться не пытался. Это было бесполезно. Однако то, что сказал Гречко, запомнил. Пройдет немного времени, и маршала не станет, а жена его во время похорон во всеуслышание заявит, что его отравили. Даже если это и неправда, одно то, что такая мысль могла прийти в голову жене высокопоставленного советского чиновника, лучше всего говорит о характере взаимоотношений на кремлевских вершинах. Но если неожиданная смерть министра обороны пока остается загадкой, совсем не загадка то, что было решено на том сентябрьском заседании Политбюро после побега Беленко .*

По заданию Андропова придумывается такая версия: летчик-де сбился с курса, и вот теперь японцы держат его вопреки его воле, пичкают его наркотиками, и он сам не знает, что говорит. В этой версии следует обратить внимание на одно чрезвычайно важное обстоятельство. Андропов предполагает в действиях противника то, что сделал бы сам. Он-то уж наверняка напичкал бы попавшего в его руки какими угодно наркотиками. Так главный хранитель кремлевских тайн выдает один из своих самых ревностно охраняемых секретов.

В тот момент ему, видимо, изменила его вечная расчетливость и осторожность. Он готов был на все, лишь бы заполучить беглеца обратно. По его заданию агент КГБ под видом сотрудника посольства отправляется на встречу с Беленко.

Беленко этой встречи не хотел, но японцам надо было показать могучему северному соседу, что они делают все для того, чтобы убедить летчика вернуться.

Едва войдя в зал, представитель советского посольства обрушил на летчика поток слов. Он говорил о том, что в Советском Союзе понимают, что Беленко оказался здесь против своей воли, что ему надо скорее возвращаться и что ему ничего не грозит.

— Никто не заставлял меня произносить никаких речей и никто не давал мне никаких наркотиков, — прервал гебиста летчик. — Я принял решение самостоятельно. — Он сделал короткую паузу и решительно закончил: — Я попросил политического убежища в США и возвращаться не собираюсь.

Он встал и направился к выходу, а вслед ему несся визг потерявшего над собой контроль кагебиста: „Предатель! Ты от нас не уйдешь!”

В то же самое время Станислав Левченко, чье официальное положение токийского корреспондента „Нового времени” служило лишь прикрытием его разведывательной деятельности, получил срочное задание из центра. Надо было немедленно выяснить, что успел рассказать Беленко и что японцы намерены сделать с самолетом. Особенно Москва была обеспокоена судьбой сверхсекретной электронной системы, позволявшей отличить свой самолет от чужого.

Позднее Левченко напишет, что „в КГБ ни одна важнейшая операция не проводится без ведома Андропова”. Задание, которое он получил, в этот раз не являлось исключением. От него требовали идти на все, не считаться ни с чем, но выполнить порученное. В этом тоже проявлялся характер Андропова. Вынужденный действовать быстро, он отбрасывает всякую щепетильность, он не выбирает средств, он идет напролом. Времени на разыгрывание многоходовых операций нет. В ход пускается примитивная ложь, угрозы, запугивания, шантаж — весь привычный арсенал КГБ.

Через день в распоряжение Левченко было предоставлено письмо жены сбежавшего пилота. У него не было никаких сомнений в том, что к написанию его она не имела ни малейшего отношения и что состряпано оно на Лубянке. Левченко поручалось как можно скорее распространить его в печати и тем самым повлиять на Беленко.

На летчика это не повлияло. Андропов доложил о неудаче на очередном заседании Политбюро. Малоутешительны были и другие вести. МиГ-25 собираются передать американцам. Председатель КГБ получает приказ от Политбюро помешать этому любыми средствами.

В движение приводится вся сеть так называемых „агентов влияния” в Японии, то есть тех, кто по своему положению способен склонить японское правительство к принятию нужных и выгодных Советскому Союзу решений. Среди них особым весом пользовался X. Ишида, бывший министр труда, несколько лет назад завербованный советской разведкой. Он развивает бурную деятельность.

Андропов не останавливается и перед тем, чтобы написать личное письмо одному из советских агентов с просьбой о помощи. Изумленный Левченко доставил письмо на бланке председателя КГБ с его личной подписью не менее изумленному японцу.

— Это самый компрометирующий документ, какой только можно придумать, - кричал пришедший в паническое состояние агент. — Уберите его немедленно. Не надо мне такой чести. Это прямой путь к пожизненному заключению. Это надо уничтожить.

Ни письмо Андропова, ни агенты влияния, ни угрозы не помогают. МиГ-25, таинственный, тщательно охраняемый от посторонних глаз МиГ, передают американцам.

Беленко мог праздновать победу, но в безопасности он себя не чувствовал. Тогда он, правда, еще не знал о восьмом отделе Главного управления „С”, которому поручают исполнение „мокрых дел”. Сотрудники этого отдела в тридцатые годы похитили в Париже белых генералов Кутепова и Миллера, убили Игнатия Рейсса, Вальтера Кривицкого и многих других перебежчиков. По заданию этого отдела был убит в Мехико Троцкий.

Рассказывают, что однажды, сидя за столом, Андропов протянул своему гостю рюмку с коньяком. Тот стал отнекиваться.

— Это вы напрасно. У КГБ ведь длинная рука, — пошутил хозяин. Он, конечно, мог себе позволить пошутить за рюмкой коньяка. Когда речь шла о серьезных делах, он не шутил.