результате отравления ивой ядовитой, из которой производят костюм… наряд остова гоночных лодок, чтобы защитить корпус от морских вредителей. Каддон да Нерцеи, по всей осязаемости… по всей видимости, при установке «он-канфери»… Это такие железные кнуты, которыми держат мачту.
– Ахтерштаги, – подсказала Эдта.
– Да, верно. При установке ахтерштагов, по словам работника-господина, тьфу, цехового шефа, да Нерцеи имел обыкновение держаться зубами за корму, дабы продемонстрировать высокое качество своих зубов. Из раза в раз всё больше отравы ивы ядовитой поступало в его тело, и после очередной установки такелажа на лодке клиента да Нерцеи вернулся в цех и, почувствовав себя плохо, лёг отдохнуть и больше не поднялся. Мы скорбим об утрате человека с крепкими зубами и желаем, чтобы челюсть его продолжилась в телесном его детей и детей его детей, – он сложил газету и потянулся к стакану с отваром.
– Я читал как-то, что гралейцы живут в среднем меньше варков из-за их предрасположенности к идиотским смертям, – слабо вымолвил Парцес. Все силы всемирные из него высосали туман и Эдта.
Рофомм хмыкнул. Быть может, и он скоро умрёт по-идиотски. Цель, с которой пришёл он в мир телесный, – чистка. В другой его судьбе он возглавил чистку, стал ею, воплотился всемирной карой. Конфедерация сплотилась под угрозой его террора, когда он был сгоревшей тварью. Проржавевшая просвещённая бюрократия пала в огне, который разжёг Народный представитель. А теперь доктор, ремонтник душ человеческих, должен чистку закончить. Не он её начал – она ему не нужна. Туман ему надоел.
Туман плохо влиял на сестру, хотя в ней больше не было демона. Девочка выглядела какой-то совсем угловатой даже для её высокого роста и телосложения. Зиромма унаследовала от матери лицо сердечком, которое от горя заострилось вместе с тонкими гралейскими чертами, унаследованными от отца. Она обречённо водила щёткой по потускневшим кудрям, глядя в окно, а на коленях у неё лежали родительские черепа, рядом стояла урна с прахом Тейлы.
– Нет никакого толку в том, что мы сохраняем черепа, – глухо сказала она, увидев, что брат за ней наблюдает. – Я пыталась поговорить с посмертием мамы, я ничего не слышу. Наверное, я всемирно бестолковая. Или они просто не хотят со мной говорить.
– Конкретный единичный голос не будет говорить с тобой из всемирного посмертия – за исключением особо неприятных случаев, – он сел рядом и, забрав щётку, сам занялся её волосами. – Голоса и силы умерших сливаются в некую совокупность с собственной логикой, неподвластной телесному интеллекту. Поэтому мы не можем угадать, когда будет следующая чистка, где её очаг и так далее. Сейчас, когда заржавела Администрация… – он осёкся, вдруг поняв.
Газеты писали, что туман идёт от реки, потом – что с пустошей. Но ведь это было не так, понял он, стуча спичками у себя над ухом, – на реке и в пустошах люди не жили, не было там тумана. Гуще всего он был в самом сердце и мозге страны – в Административном Циркуляре.
– Ты признаёшь сына? – голос сестры вернул его в мир телесный. – Если в Гралее сочтут, что у него кожа не бьётся со стандартами породы…
– Никого я признавать не буду официально, – успокоил он сестру, убирая спички. – Мне ещё не хватало рисковать сыном из-за этого чудовища Коруса, который может устроить показательный постнатальный аборт. Будет носить фамилию Андец – либо Сирос, как Эдта захочет, но жить на мои деньги. Я, если честно, – он отложил щётку и сцепил руки в замок, – не знаю, что с этим делать. Я – и отцовство, это же… странно.
– Ты ненормальный, конечно, – сестра обняла его за пояс, – но ты же хороший. Когда родители тебя обсуждали, всегда говорили, что, хоть от тебя много проблем, ты хороший. Как будто, знаешь – удивлялись этому.
Конечно же, они удивлялись – они всю его жизнь ждали, что он что-нибудь выкинет. А выходит, ждали не ту жизнь. Проект сектантов провалился благодаря Дитру Парцесу. Даже сквозь горе от потери родителей, понимал он, разглядывая их черепа, он был рад, что у него есть это всё – он умеет любить, дружить, у него всё ещё есть семья – сестра, любимая дама и скоро появится сын. У него есть много, несоизмеримо много сил против этого тумана.
Он собирался, проверяя отцовский револьвер, а труба была уже в глубоком кармане кафтана, когда его настигла Эдта. Его одного она отпускать никуда не желала, так было «нельзя». Когда он спросил, как можно, Эдта ответила, что только с ней. Не с Парцесом, не с Равилой – с ней. – Ты просил вести себя сквозь пустоту, – свистяще говорила она, натягивая городское платье поверх прозрачного. – Я поведу. Так надо, я видела, что так надо.
– Тебе не следует, ты в положении, – возразил он, но Эдта, проигнорировав его, устремилась к выходу, застёгиваясь на ходу.
Циркуляр встретил их навязчивой тишиной. Люди, которых Дитр спас от тяжёлых демонов, попрятались по домам с семьями и друзьями. Торговля остановилась, а даже дневной сбой повредит балансу ценностей в стране, заметила Эдта, впрочем, равнодушно. Она уволилась из Министерства, теперь она будет управлять ценностями семьи, всем, что оставили после себя её опекуны, – теперь она сама опекунша.
Ни о каком экипаже речи и не шло – даже постоянные каретные поезда больше не ходили.
– Надо идти дугами, – сказала жена. – Там обычно меньше людей. Туман там, где люди. Это единственное полезное открытие «Чистки-1008».
Рофомм согласно кивнул. Они пошли через злачный сквер, где больше не слышалось пьяного хихиканья проституток и грубых мужских голосов, а у первых же лавок оба затормозили, с ужасом созерцая картину, открывшуюся им из тумана.
На деревьях были развешаны люди. Одних подвесили верх ногами, других – за шейные платки. Трупы даже не покачивались, потому что ветра больше не было. Они застыли следом за деревьями. Звякнул мерзкий, режущий уши, вякающий смешок, зашелестел гравий. Эдта больно впилась пальцами в его локоть, и он чувствовал, как колотится её сердце.
К ним прямо по земле приближалась маленькая фигурка младенца в ползунках. Он двигался словно нездешний слизняк, и за ним тянулась полоса чёрной слизи, доступной лишь всемирному зрению шеф-душевника. Младенец, раскрыв беззубую пасть, снова рассмеялся, а Эдта согнулась пополам, зажав уши. Рофомм схватил её за пояс и потащил прочь из сквера, пока чудовищная тварь их не настигла.
Завозившись с женой, он чуть не споткнулся об перевёрнутую коляску и ещё что-то мягкое.
– Погань всемирная! – прошептала Эдта, во все глаза глядя на труп оммы да Нерели. Грудь у неё была разворочена, горло посинело, а из мёртвых глаз вытекали чёрные слёзы.
– Пошли, пошли, веди, – он стиснул её ладонь, и Эдта, собравшись с духом, рванула прочь