почувствовать, принять сердцем, понять, что этот век соединяет и нашу древность и нашу
будущее, отвергает смерть, славит бессмертие Разума и Сердца!
И этой чудесной работой занят Вселенский Поэт, которого мы назвали Светским
Священником, – НАШ ЛЮБИМЫЙ АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ ПУШКИН!
И Тютчев в своё время сказал: «Умом Россию не понять, Аршином общим не
измерить У ней особенная стать. В Россию можно только верить».
ДВЕНАДЦАТАЯ ГЛАВА
СОЛНЕЧНЫЙ ЦЕНТР ИСТОРИИ,
СЕРАПИС И ВААЛ
Я, переживший сотни воплощений
И умудрившийся не умереть. –
Вот почему, наверно, Пушкин – Гений,
Что Бог Его устами может петь!
А. С. ПУШКИН.
Почему так радостно бьётся сердце? Оно всегда начинает биться учащённо как перед
праздником в детстве, как перед явлением чего-то необыкновенного, как только лишь мелькнёт
мысль о возможности провести вечер в общении с любимым Поэтом! Да, по всем приметам
узнаю, как приближается ко мне, к моему сердцу, к Душе моей Пушкин.
Или я сейчас возьму в руки заветный Пушкинский томик, или начну разговор с Поэтом.
Или буду изливать на лист бумаги, наверное, давно вызревшие в сердце строки.
Идёт май 1995 года. Весь разумный Мир празднует 50-летие Великой победы над
фашизмом. На Душе радостно.
И вот рядом со стихами о нашем русском оркестре, не раз восславившем Победу России
над захватчиками, возникает диалог моей Души со Свирелью.
261
Для меня самой Свирель, в какой-то степени, остаётся загадкой. Это и я сама, Татьяна, в
то же время – это какое-то отстранённое от меня, волшебное существо, до конца не разгаданная
сущность.
Свирель подарена мне Пушкиным. Значит, она гораздо старше и разумнее меня. Она
знает нечто о Самом Поэте, которому служила и служит бессрочно все века.
И Душа моя начинает разговаривать со Свирелью.
ДУША:
Скажи, Свирель, ты не изменишь мне?
Ты будешь петь, не изменяя сердцу,
В любой российской стороне о старине и новизне,
Чтобы помочь Душе согреться?
СВИРЕЛЬ:
Я буду петь. Но ты храни меня.
Я в сердце у тебя звучу глубоко.
Я Знак Небес. Я волею огня
Живу в Тебе и открываю ОКО.
То Третий Глаз. Волшебный Третий Глаз.
Он, ритмам повинуясь первозданным,
Следит за тем, как царствует Пегас,
Взлетая над простором осиянным.
Царицей Творчества, Природы и полей
Кружусь я в вальсе на родной опушке.
И мне всего дороже и родней
Рука, поставившая подпись: «ПУШКИН».
О, сколько зим я провела в гостях,
И сколько миль мы с Ним исколесили
Верхом и тройкою, в старинном нашем стиле,
Вникая в древность и скорбя о новостях!
Всё нас тревожило: набеги буйных горцев
И пугачёвщина, ушедшая во мрак,
Лихие русские единоборцы
И крепости, упавшие во прах,
Славянской древности могучие мотивы,
Салонной прелести невечные черты,
Деревни русские, что ныне сиротливы,
И всех сильней, Душа, конечно, Ты,
Ты, Ты, Душа, твой лик, твоё свеченье
Поэт улавливал и, доверяясь мне,
Моей мелодией высвечивал значенье
Душевных мук. И звонкое реченье
Предназначал и звёздам и Луне.
Зимой и осенью под ветра завыванье
Я с Ним, властителем Души и светлых дум,
Смиряла сердце, затаив дыханье,
И, всю себя отдав воспоминаньям,
Огнём восторга наполняла чуткий Ум.
Мы посещали милые дубравы
262
Верхом, пешком, с котомкой, налегке,
С широкополой шляпою в руке,
Просты, скромны, близки и величавы.
Чего бы взор открытый ни касался,
Чего ни задевал бы светлый взгляд,
Во мне свирельным звуком отзывался
И дол, и бор, и век, и двор, и сад.
И по листку тотчас перо живое,
Одушевлённое прозрачностью крыла,
Бежало, вечное. И счастье мировое,
И радость детская в нём пела и цвела.
И радугой Руси, лучисто-звонкой,
И Пушкинским неповторимым днём
Звучал мотив для старца и ребёнка.
Свирельный ток послушно и негромко
Повествовал о вечном и былом.
Без треска и без грома барабана,
Без вызывающего грохота литавр
Мой лёгкий звук лечил и лечит раны
И, нежностью сердец владея странно,
Предвосхищает действие гитар.
Я им сродни. Я их не отрицаю.
Моя большая младшая сестра!
Во тьме струна её во мне мерцала.
В какой-то мере я – её зерцало.
В моей поре живёт её пора.
Я помню, как под струны-переливы
Звучал цыганки голос молодой.
И песни той чудесные мотивы
Сияли полуночною звездой.
То пела Таня. О, как милый Пушкин,
Ты ей внимал, как Ты вбирал в себя
Те ритмы, отдавая мне, пастушке,
Своей Свирели, плача и любя,
Свой дар, свой взгляд и кудри-завитушки!
Опять же – Таня! О, прости, Татьяна.
То имя перекрещено судьбой
Свирели звонкой, поздно или рано
Обязанною встретиться с тобой.
И Пушкин нас соединил, как странно!
Он с ели снял послушную Свирель,
Сказав: Дарю тебе, моя Татьяна!
Озвучь Свирелью созданный «Апрель»!
Он жив, заоблачный необоримый странник.
В Нём Сретенье Поэтов предстоит.
«Апрель» ваш вечен и в весенней рани
Он свежесть и непознанность хранит.
263
Он единит и Душ соединенье,
И устремлённость к древности Руси.
Проснись, о, Русь моя, хоть на мгновенье,
И Сретенья у Бога попроси!
Пусть встретятся на нашенском Парнасе
Угрюмый Достоевский и Пиит,
Промчавшийся на тройке в тарантасе,
Которого и холит и хранит
Доверчивая ласковая Муза.
И крепче нет священного союза,
Который крепче, чем Невы гранит!
Пусть встретятся и Лермонтов и Гоголь,
И ироничный Вяземский войдёт,
И Дельвиг наш привычною дорогой
В Михайловское стих свой приведёт.
Языков пусть заедет по привычке.
Для друга давнего – и штопор и Аи
Давно стоят и требуют отмычки.
И все друзья и родичи мои
Пусть залетят сюда по бездорожью.
Распахнуты и двери и сердца.
«Апрель», «Апрель», развей тоску острожью,
Порадуй неожиданности дрожью
И новой строчкой осени меня.
Я жду и Пущина. Он – баловень Сибири ,
Союзник дружества сибирских сыновей,
Отдавший дань и Северной Пальмире,
И столь далёкой северной квартире,
О, Пущин милый, вновь тоску развей!
Явись ко мне по майской перекличке
Не только в дрогах по оврагам и зиме.
Уж сказано, что требует отмычки
Аи сердечное при дружбе и Уме!
И в этот поток сердечных излияний совершенно неожиданно вступает Сам ПОЭТ:
А. С. ПУШКИН:
Собрались братья, те, кто нынче назван,
И те, кто в строчку нынче не попал.
Привет Поэтам древним, юным, разным,
Пока запал небесный не пропал!
И ты, Свирель, со мною сядь, подружка,
Тебе нальём старинного Аи.
Возьми, как встарь, свою большую кружку
И выпей думы древние мои.
Свирель моя! Я поверял тобою
И сплин, и боль, разлуку и тоску.
Свирель моя! С тобой повязан болью,
Тебя оставив ели на суку,
264
Я говорил себе: оставлю поле,
И луг, и лес, и старый нянин двор.
Но вы со мной остались, те же боли.
И в них шумит и тонет разговор.
Стряхнём с кудрей невольную неволю.
Я пью за стих. Прозрачностью горя,
Тот стих твоей, о, Русь. наполнен болью
И памятью седого января.
Но полно! Май звенит ручьём прелестным,
Несёт победный звон к Душе твоей.
Стихом простым, взрывным и интересным,
Свирель, струю Аи на лист пролей!
Пусть запоёт уральский перелесок.
На Небе профиль Пушкина взойдёт.
Ну, Александр, скажи, как был повесой
По воле Неба, Вакха и Зевеса,
Как пил и пел, так и сейчас поёт!
«Апрель», «Апрель», как жалко, что пространство
Мало для друга, где гулять и пить!
Но дружество, любовь и постоянство
Дают нам шанс союз наш укрепить!
И воля Неба, бурная как пламя,
Сжигающая ложь и мотовство,
Она всегда, великая, над нами,
Питающая наше естество.
Однако, хватит философий, братцы,
Свирель устала. Тонок тихий звук.
Пора, пожалуй, други, расставаться.
Однако, нам разлуки не бояться.
Нас не страшит влияние разлук!
И на прощанье нежный звон бокалов
Наполнив влагой светлого Аи,
Я вновь скажу: Нам вечно будет мало
Для встречи мига, часа и квартала.
Шучу – все годы и века – мои!
СВИРЕЛЬ-ТАТЬЯНА:
Поэт мой, о Себе скажи,
О внешности и о привычках.
Ты знаешь Сам себя отлично.
И здесь, в беседе нашей нынче,
Строкой об этом расскажи!
А. С. ПУШКИН
Слушай, верная подружка.
Слышишь – встреча началась.
Без тебя твоя же кружка
Вновь по кругу понеслась.
265
Шумно в келье. Звон бокалов,