В комнате воцарилась благодатная тишина. Не такая, какая бывает на кладбище или на поле боя после жестокой резни. Не безмолвие падающего камня, а та теплая тишина, когда двоим не нужны слова.
Потом Арни спросил:
— А женщины? Неужели за восемь лет не нашлось ни одной, которая бы…
— Нет. Я намеренно общался только со шлюхами. К сердцу никого не подпускал. — Кларенс неотрывно смотрел в огонь. — Тот мужчина, за которого Эвиан собиралась или собирается замуж, в самом деле достойный человек?
— Мне кажется, он был способен снять с ее плеч тот непомерный груз, какой ей приходилось нести все эти годы. Дело не в деньгах; теперь и сама Эвиан — не бедная женщина. Просто он из другого мира.
— Снять груз? Это хорошо. Тогда как я смог бы только добавить нового.
— Ничего, что я говорю тебе то, что думаю?
— Когда речь идет об отношениях, самое худшее — заблуждаться. Тут как раз нужна правда.
— Но я не ведаю правды, — заметил Арни. — Ее может знать только Эвиан.
— На свете очень мало вещей, о которых мы действительно что-то знаем! — засмеялся Кларенс, но это был невеселый смех. — Она оставила мне револьвер. Может, она хотела, чтобы я завершил начатое?
— Не думаю. Иначе Эвиан не привезла бы тебя сюда.
— Она никогда не любила ранчо, — заметил Кларенс, — и не хотела здесь жить. Наверняка ее планы были связаны с чем-то другим.
— Эвиан мечтала открыть швейную мастерскую или магазин. Она заговорила об этом сразу, как не стало Иверса. А мы все время напоминали ей, что порядочная женщина не может жить одна.
Когда Арни вышел из домика, закат охватил почти все небо; горы светились фиолетовым и красноватым светом. Он знал, что когда доберется до «Райской страны», вершины погаснут и звезды сплетутся немыслимыми узорами в бесконечном пространстве неба. Арни не часто ощущал себя так, будто заново родился. Но сейчас, несмотря на тяжелый разговор, был именно такой случай.
Он навещал Кларенса каждый день. Тот понемногу набирался сил. Арни подробно рассказал ему о Зане, и Кларенс сказал, что непременно навестит ее могилу и пройдет по оленьей тропе.
Никто не знал, что собирается делать Эвиан. Она как будто не собиралась никуда уезжать и вела себя как обычно. Однажды Арни обмолвился, что Кларенс почти выздоровел и что он собирается уехать, а пока каждый день бродит вдоль ручья по оленьей тропе.
— Что бы я только ни сделал, дабы наладить его жизнь, даже отправился бы с ним, — заметил Арни, — но, боюсь, не смогу.
Эвиан взяла его за руку и слегка сжала.
— Подумать только, — добавил Арни, — казалось бы, теперь все в наших руках, однако мы все равно не можем осуществить давние мечты. Во всяком случае — я. Не говоря о Кларенсе.
— Полагаешь, он вернется к прежнему?
— Не знаю. Надеюсь, что нет. Он вроде намекал на то, что обещал кому-то не делать этого. — Арни покосился на Эвиан. — Однако в его жизни все равно нет ничего из того, чего он хотел получить. И, к сожалению, едва и появится.
Женщина ничего не сказала. Пройдя в свою комнату, она распустила волосы. Рука, державшая гребень, двигалась размеренно, лицо Эвиан казалось спокойным, тогда как проносившиеся в голове желания были подобны молниям.
Закончив расчесывать волосы (они легли поверх платья подобно блестящему черному плащу и покрыли фигуру до пояса), женщина положила гребень и оглянулась.
Вокруг никого не было. Никаких теней прошлого. Никто не мог ее потревожить. Никто и ничто. Перед ней маячила призрачная дверь, в которую она давно хотела войти, но все не решалась.
Эвиан расстегнула платье. Положила руки себе на грудь, осторожно погладила и прислушалась к ощущениям. Потом ее пальцы пробежали ниже. Выпуклости и округлости, ложбинки и впадины. Тело, запертое в одежде и еще в чем-то, куда более прочном.
Внутри росло странное, неизведанное чувство, и Эвиан боялась его спугнуть. Сняв нижнюю юбку, чулки и панталоны, она осторожно положила их на кровать и некоторое время смотрела на них так, будто они были музейными экспонатами, давно утратившими свое прямое назначение. Поколебавшись, надела ботинки на босу ногу, а потом свернула и заколола волосы одной большой шпилькой.
Никто не видел, как Эвиан вышла со двора тем самым окольным путем, каким Надин некогда бегала на свидания с Арни.
Остановившись на холме, она смотрела вниз, на бледно-зеленые пастбища и необъятные пространства лесов. В сравнении с их насыщенно-изумрудным и ярко-осенним покровами небо казалось вылинявшим. Над острыми пиками гор стелились тонкие белые облака.
По пастбищам разбрелись овцы, напоминавшие бесчисленные белые пятнышки, иногда разрозненные, а порой сливавшиеся в нечто, похожее на клубы дыма или морскую пену.
Здесь почти всегда гулял ветер. Когда он был особенно сильным, по макушкам деревьев словно шел морской вал. Сочетание незыблемости и вечного движения казалось чудом. В этом краю человек мог легко ощутить свою малость, незначительность, ничтожность и вместе с тем был способен обрести невиданные силы.
Эвиан впервые подумала о свободе и вольности этих мест, открывающих такие возможности, о каких не способен догадаться тот, чья душа заперта в невидимой тюрьме.
Спустившись с холма, она побежала к оленьей тропе. Ветер поднимал ее подол и овевал обнаженную плоть — это было подобно запретной ласке.
Тропа… жила и ждала. Здесь виднелось много свежих следов — на земле и деревьях. Эвиан остановилась. Она не ожидала, что ей повезет, и все же не удивилась, увидев оленя. Это был молодой самец, и он не стоял, гордо глядя на нее, а лежал, прижав морду и шею к земле.
Эвиан знала, что он не ранен и не болен, а просто притаился, ожидая, когда человек пройдет мимо. Когда она намеренно махнула рукой, как бы отпуская его на свободу, он встрепенулся, вскочил и унесся прочь, словно подгоняемый ветром.
Тени, падавшие от сосен, были густыми и темными, тогда как тени лиственниц напоминали изящное кружево. Здесь не было игры солнечных бликов, и лес казался мрачным, даже зловещим. В нем не чувствовалось никакого движения. Ветки цеплялись за платье Эвиан, царапали голые ноги, оставляя на них тонкие красноватые отметины.
Она верила, что найдет его здесь; так и случилось. Эвиан остановилась и смотрела на него. От сильного, свежего запаха земли, воды и сосновой смолы кружилась голова.
Эвиан вновь увидела то, что поразило ее, когда она встретила его среди бандитов: разрушительное воздействие жизни, опустошенную душу и ожесточившееся сердце. Пропасть, отделявшую этого Кларенса от того, каким он был прежде. Но сейчас ей казалось, что через эту пропасть можно перешагнуть.