— Мы останемся здесь?
И облегченно вздохнул, когда она ответила:
— Нет. Мы вернемся в «Райскую страну».
Эвиан принесла воды и поставила на ящик, заменявший стол, кувшин и чашку. Рядом положила револьвер, тот самый, из которого Кларенс пытался застрелиться. Ему почудилось, что она предоставляет ему право выбора.
— Мне надо ехать, — сухо произнесла Эвиан. — Потом я кого-нибудь пришлю.
Кларенс не нашел, что ответить.
Когда он, шатаясь, вошел в дом и медленно опустился на кровать, ему почудилось, будто он вернулся в прошлое.
Здесь все было по-прежнему — круглая железная печка, гвозди и деревянные колышки на стенах, где в беспорядке висело тряпье, мотки полусгнивших веревок, старый фонарь. Даже календари с изображением лошадей, старые афиши и вырезки из газет о собраниях Ассоциации скотоводов Вайоминга были те же самые, что и восемь лет назад. Только теперь на них уже мало что можно было разглядеть и прочитать.
Кларенс закрыл глаза. Он всегда старался как можно меньше думать о себе, но сейчас, очутившись в этом доме, он задался вопросом: неужели можно жить так, чтобы в конце концов перестать быть самим собой и стать кем-то еще?
Он устал за время пути и все-таки спал плохо. Он вспоминал, как наблюдал за Эвиан, пока они ехали из Шайенна к ранчо. На его взгляд, внешне она осталась такой же красивой, какой только и может быть женщина в глазах мужчины, но внутренне сильно изменилась. В нем самом многое было разрушено, тогда как Эвиан, напротив, сумела что-то построить.
Под утро он задремал и проспал большую часть дня, а проснувшись, подумал о том, что едва ли кто-то его навестит. Впрочем, воды было достаточно, а есть ему не хотелось. Кларенс был готов погрузиться в свои невеселые мысли, когда снаружи раздались шаги, а потом дверь приоткрылась.
Он привычно схватился за револьвер, однако это был Арни с охапкой дров и мешком с провизией.
— Ты? — промолвил Кларенс, опуская оружие.
— Да, — кивнул Арни и взялся за дело.
Растопил печку, чтобы разогреть бобы. Влил воду в другую кастрюльку и тоже водрузил ее на огонь. Кларенс молча наблюдал за ним. Выпрямившись, Арни сказал:
— Я буду приходить каждый день. Больше никто не знает, что ты здесь. Кроме Эвиан. И Дункана.
— Где она? Уехала в Гранд-Джанкшен?
— Не уехала. Я не знаю, как сказать тебе, Кларенс, потому что мне самому трудно в это поверить, но, кажется, Эвиан решила разорвать помолвку.
— Я тоже не вижу причин, зачем ей это делать. Разве что она сошла с ума, — отрывисто и жестко произнес тот.
— Если б мы могли понять женщин! Может, ты… нужен ей?
— Я этого не заметил. Кроме, пожалуй, одного случая. Но тогда я, кажется, лежал в бреду.
— Но ты все-таки поехал с Эвиан?
— Да. Не знаю — почему. — Кларенс усмехнулся. — Наверное, вместе с кровью вытекла и моя гордость? Или просто некуда было деваться: у меня оставалось не больше сил, чем у новорожденного котенка.
— Или ты на что-то надеялся.
— Или я на что-то надеялся, — повторил Кларенс, глядя в пол, а потом вскинул взор и добавил: — На что я могу надеяться в моем положении?
Они помолчали.
— Ты видел Дункана, — сказал Арни, — он хороший парнишка. У Эвиан были трудные роды. Надин ей помогла, и с тех пор они подружились.
— Даже не верится, что это — сын Иверса, — подтвердил Кларенс и заметил: — Жаль, что не мой.
Повисла неловкая пауза. К счастью, в котелке закипели бобы, и Арни добавил туда сало. Помешивая варево одной рукой, второй он всыпал в другую кастрюльку несколько щепоток чая. Потом выложил на стол сахар и достал из мешка бутылку виски. На его лице отразилось сомнение, и все-таки он произнес:
— Выпьешь?
— Пожалуй. Возможно, это восстановит мои силы лучше, чем какие-то там отвары.
Он сделал большой глоток. Горячая волна обожгла горло, на глазах выступили слезы, но сквозь эти слезы стало немного проще смотреть на мир.
— Передай жене, что я не задержусь здесь, — сказал Кларенс, отдавая бутылку Арни.
— Куда ты пойдешь? Вернешься к Бешеному Айку?
Взор Кларенса затуманился: он что-то вспомнил. А после медленно произнес:
— Вряд ли.
Арни радостно встрепенулся.
— Скоро зима. Оставайся! Будешь работать на ранчо — как и другие.
— Едва ли Надин согласится меня видеть, а уж тем более — взять на работу!
— Она не будет тебя видеть. Этот дом давно пустует — можешь жить в нем. И кого брать на работу, решает не она, а я. Не хочешь пасти скот, есть другие дела. Например, патрулировать границы ранчо, чтобы не было воровства. Здесь тебя не станут искать. Да если и станут, то вряд ли найдут.
— Хорошо, я подумаю. Мне практически нечего терять.
— Уверен, у тебя есть что-то такое, чего ты не хотел бы потерять ни за что на свете.
Они сделали еще по глотку, потом принялись за бобы и какое-то время ели молча. Арни сидел на ящике, а Кларенс приподнялся в постели. Тарелок не было, и они черпали еду прямо из котелка. Она была обжигающе горячей, простой, жирной и вкусной.
Арни нравилась эта пауза. Она воскрешала в памяти дни, когда им было так хорошо и понятно вдвоем, как если бы в окна ломилась буря, а здесь был единственный уголок на земле, где возможен покой.
Потом он спросил:
— Иверс хотел тебя убить?
— Да. Он приказал отвести меня в лес и повесить. Его людям помешали ребята Айка. Так я к нему и попал.
Арни сжал кулаки.
— Значит, он солгал мне!
— Тем меньше ты должен терзаться угрызениями совести. Кстати, Иверса похоронили в «Райской стране»?
— Да. Надин ухаживает за могилой. Эвиан туда не ходит, — сказал Арни и задал не дававший ему покоя вопрос: — А ты… убивал?
— Пассажиров? Нет. Даже Айк предпочитал обходиться без крови. А так, конечно, бывало всякое. Мне проще: я много лет находился среди людей, которые при любой насмешке, пренебрежении или тени обиды хватались за оружие.
— Ты выстрелил в себя, чтобы мне стало еще хуже?
У Кларенса были усталые глаза.
— Нет, не поэтому. Кто я такой, чтобы тебя судить?
— Когда-то мы были друзьями, — тихо произнес Арни.
— Тогда я могу сказать, что у меня больше никогда не было такого друга, как ты.
Сердце Арни подпрыгнуло.
— Тебе не кажется странным, что мы можем говорить так, будто не было этих лет и двух разных отрезков пути? Ведь мы оба достаточно сильно изменились.
Во взгляде Кларенса промелькнуло удивление. Теперь он понял, как ответить на вопрос, который задавал самому себе.
— Все потому, что я знаю тебя, а ты — меня гораздо глубже, чем кто-либо. Мы до сих пор видим друг друга прежними.