Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я ничего не ответил Сергею, и он ушёл обиженный. Однако событиям угодно было развиваться так, чтобы я не мог остаться вовсе в стороне.
Вероника появилась в моём жилище, когда Серёжа отлучился зачем-то в город.
— Мне всё известно, — сказала она. — Он жаловался. Как будто существует сила, способная что-либо изменить. Я могу рассказать...
— Не надо, — ответил я. — Мне кажется, что я всё знаю.
— Оставайтесь в приятном заблуждении, дорогой сосед. Разве можно об этом всё знать?
Она стояла в полутёмном моём контейнере, как-то озорно, по-девчоночьи уперев кулачки в бока и разведя в стороны локотки. В её глазах прыгали задорные кузнечики смеха.
— Вы правы, Вероника, — печально отозвался я. — Просто я неудачно выразился. Полагаю, мне не следует знать всё.
Вероника засмеялась, тряхнув кудрями.
— Я приведу в порядок вашу клубнику.
— Постараюсь сам прополоть.
— Я готова прополоть весь земной шар. Вам знакомо такое настроение?
Я утвердительно кивнул.
— Мне жаль Сержа, — сказала Вероника, собираясь уходить. — Но он сам виноват. К сожалению, он слишком серьёзно смотрит на жизнь. Которая нам даётся единожды. — Она лукаво улыбнулась, а мне вдруг захотелось выставить её вон из моего убогого жилища. Что-то беспутное сверкнуло в её глазах. А может, мне это только показалось?
3
Вскоре мы стали свидетелями драмы, потрясшей всех нас. Никто, пожалуй, кроме меня, не догадывался об истинной причине происшедшего. Обыкновенный несчастный случай...
Серёжу привезли в дачный домик, потому что всё это случилось на улице посёлка, неподалёку от наших садов. Рано или поздно, но катастрофа должна была наступить. Телеграфные столбы поджидали Серёжу, охотились за ним, хотя он, как правило, искусно избегал встречи с ними. «Москвич» был настолько измят, что автоинспектор, прибывший на место происшествия, рассказывали, только сокрушённо покачал головой, набрасывая в блокноте схему аварии.
Сердце моё сжалось и заныло, когда я увидел Серёжу в бинтах. Он улыбнулся запёкшимися губами. Я сел возле топчана. Вероника, войдя в комнату, сказала:
— Я ожидала этого. Он пил. И вот финал...
— Кода, — неожиданно внятно проговорил Серёжа.
Вероника улыбнулась и, как мне показалось, нежно взглянула на мужа. Я знал, что такое кода. Это повторение главной темы музыкального произведения где-то в финале. Я узнал об этом в далёкой юности от Любы, которую видел несколько раз за роялем.
У Сергея оказался перелом ноги и ключицы. Его увезли в больницу.
Все сочувствовали Веронике.
Когда «скорая помощь» уехала и публика разошлась, ко мне подошёл Козорез. На этот раз он был в жёлтой полосатой пижаме и громадных кирзовых сапогах.
— Вот вам и дети природы, — сказал он. — Серёжка вполне здравый человек, и вдруг такое приключение. Ах, эта водка. Сущее чёртово зелье! Не умеет человек радоваться — и наливается этой проклятой отравой. А ведь мы пришли сюда для весёлости. Гляди, что было: сплошной песок, пустыня Сахара, не иначе. А теперь какая благодать вокруг! Да не все научились ценить как следует...
В его тяжёлой руке лежал не менее тяжёлый разводной ключ, которым он чинил кому-то водопровод. Он был озабочен и расстроен, как мастеровой, который и хотел бы, но почему-то не в силах исправить поломку.
Огорчённый и растерянный, он произносил свои ничем не примечательные сентенции просто так, по привычке откровенно и по всякому поводу делиться своими вдруг нахлынувшими чувствами и мыслями. И хотя форма, в которой они находили выражение, была довольно-таки примитивной, у меня не оставалось сомнения, что Козорез неизменно искренен в своём жизнелюбии, в жажде видеть всех окружающих довольными и счастливыми.
— Жаль парня, — продолжал он, поглядывая на домик зубного техника, опустевший и, казалось, заскучавший без хозяина. — Может, помочь надо чем, а? В мединституте у меня есть кое-кто. Лучшую профессуру могу мобилизовать. Вполне могу. Вот позвоню и скажу: надо, мол. Уразбахтин у нас есть, профессор. Ему с того света удавалось людей возвращать. Он Серёжку так залатает — будет целее прежнего. А может, в саду что надо? Водопровод починить или ещё что? Разузнайте там, Анатолий Андреевич. Вылечится — и найдёт здесь полный порядок. Бедняге приятно будет. С чего бы это всё приключилось?
Я ничего не рассказал Козорезу о ситуации, сложившейся в жизни обитателей этого домика. Вряд ли он оправдал бы случившееся. Вряд ли понял бы остроту ревности и роковое сцепление страстей человеческих. В своей семье он, видимо, привык к простоте и ясности отношений. Семья была большая: жена, дородная и говорливая женщина, три дочери с зятьями и внуками. Все они были заняты наукой и преуспевали, как мне показалось, в учёных степенях и званиях. В саду появлялись нечасто и, в общем, кажется, не досаждали друг другу излишней опекой.
— Что-то соскочило с резьбы, — резюмировал Козорез.
Ночью мне снилось, что какой-то мохнатый тип зашивал Серёжу, орудуя большой цыганской иглой. Потом кто-то ввинчивался, словно бурав, в мой протез — я забыл снять его на ночь, — и хозяйничал там, орудуя сапкой, ковырял дёсны, царапал нежное лукоморье нёба...
Проснулся я в поту. В контейнере было прохладно, в щелях свистел ветер. Вообще, наши места ветреные и песчаные, дует подолгу. Во рту было сухо.
Я встал и освежился кружкой воды.
КРАСНАЯ КОМНАТА
1
Недавно меня вызвали в районный военкомат. Я давно там не был. Зачем я им теперь понадобился? Возраст у меня солидный, в самый раз сниматься с учёта. Что и говорить, процедура не из числа самых весёлых, но всему свой срок.
В «красной комнате» собрались одногодки. Глянул на них, и душа заныла: неужто и я такой? Лысые головы, лица в морщинах, кое-кто обзавёлся животиком этак в два обхвата. Опасно таких собирать вместе. А ведь были пареньками, бойцами, солдатиками безусыми. Притом, заметьте, совсем как будто недавно.
Ждали комиссара, а тем временем обменивались впечатлениями. И более всего подтрунивали друг над другом, что, в общем-то, отвоевались, горохового супа из солдатского котелка похлебали всласть. А может, всех вызвали, чтобы в полковники произвести и каждому — по дивизии? Ещё шутили насчёт рыбной ловли, забивания «козла» в домино да садов, которыми нынче увлечение наблюдается.
Мне тоже было что сказать:
— Сад — это полезно и красиво, особенно, если душой не помещик и не собственник. Когда сидел я в дрезденской тюрьме, то и
- Опавшие листья (Короб второй и последний) - Василий Розанов - Русская классическая проза
- По субботам - Дина Рубина - Русская классическая проза
- Опавшие листья. Короб - Василий Розанов - Русская классическая проза