Я недоуменно замолкаю. Предложение слишком простое.
Говорю:
— Я никогда ему не писала.
— Вы знакомы с детства. Он играет в одной команде с твоим братом. Ты видела, как он получил травму, — Арина загибает пальцы, методично перечисляя. — Разве это не логично, что ты просто напишешь сообщение, чтобы узнать, как он себя чувствует?
То ли это особый дар убеждения Абрикосовой, то ли мысль и правда здравая, но я тут же открываю контакт Вани в мессенджере. Отлистываю чуть выше, чтобы проглядеть несколько наших переписок, большинство из которых касаются Бо. То Ваня спрашивает, где мой брат, то я разыскиваю своего двойняшку.
Стараясь особо не думать, я пишу «Вань, видела, что случилось на поле». Тут же стираю. Конечно, я видела. Зачем об этом говорить?
Следом печатаю «Громов, ты куда пропал? Нашлись дела поважнее?». Стираю. Я стараюсь скрыть свою влюбленность, но и стервой сейчас выглядеть не хочу.
После мучительных раздумий я наконец отправляю ему простое сообщение «Как ты?».
Показываю экран телефона Арине, и она одобрительно кивает.
Наш молчаливый диалог прерывает Богдан, который сбегает по ступеням одним из первых.
— Девчонки! Меня ждете?
— Тебя, дурачина, — я с улыбкой фыркаю и обнимаю его, — с ничьей, чемпион!
— Кажется, ты себе противоречишь, — бормочет Бо.
Арина же складывает руки на груди и насмешливо выдает:
— Не самый лучший день, а?
— У тебя? — безмятежно интересуется Богдан, отстраняясь.
Я чувствую, что сейчас они снова начнут ругаться, поэтому поспешно прерываю:
— Бо! А как там…ну, Громов?
Брат вздыхает и неодобрительно смотрит на меня. Но, как обычно, быстро сдается:
— Пока ничего не знаем. Но его увезли в больницу на рентген, кажется.
Я задерживаю дыхание и улыбаюсь двум парням из команды, которые проходят мимо. Дожидаюсь, когда они отойдут на приличное расстояние и снова спрашиваю:
— Как думаешь, там серьезно?
Богдан жмет плечами:
— Энж, я понятия не имею. Нужно просто подождать. Если что-то узнаю, то сразу тебе расскажу, хорошо?
Я киваю:
— Хорошо.
— Пойдешь с нами? С парнями хотим посидеть.
— А меня не приглашаете? — хмыкает Арина.
— Абрикосова, я же знаю, что ты везде без мыла влезешь, без приглашения.
Я толкаю брата под ребра и выпаливаю:
— Можете, блин, хоть минут не ругаться?
Арина молча отворачивается, а Богдан закатывает глаза. Бесит, что они все время спорят!
— Ладно, Гель, поехали? — подруга тянет меня за локоть.
И я только и успеваю, что повернуться на брата и послать ему взгляд, который, я уверена, он расценивает верно. Не может не понять. Он кивает мне, и я позволяю подруге увлечь меня к остановке.
Телефон в кармане вибрирует, и я вся замерзаю, глядя на имя отправителя.
Громов Иван: Хреново, Гелик. Плакала моя футбольная карьера.
Субботина Ангелина: Почему?? Что-то серьезное?
Громов Иван: Не настолько серьезно, чтобы я умер, но достаточно, чтобы я облажался перед скаутом.
Я сжимаю телефон до побелевших пальцев, и определенно точно расплакалась бы от обиды за Ваню. Если бы не осознание того, что он вдруг, под влиянием момента, рассказал мне что-то важное.
Я зажмуриваюсь и касаюсь телефоном своего носа. Ванечка. Хотела бы я быть сейчас с тобой.
— Геля? — обеспокоенно говорит Арина.
Я вскидываю на нее взгляд, подернутый слезами:
— Все хорошо, Арин, — и улыбаюсь, повторяя уже намного увереннее, — все хорошо.
Подруга порывисто обнимает меня, а я утыкаюсь носом в ее пышные кудрявые волосы. Но думаю только о том, что Громов мне ответил. Он ответил!
Я жмурюсь и содрогаюсь от неуместного смеха. Ты влюбишься, Громов. Ты точно влюбишься!
Глава 10
Следующие три дня Ваня в школе не появляется, и я как-то вся сникаю. Придирчиво выбирать одежду и старательно краситься становится будто бы незачем. Мне ведь всегда хочется быть самой красивой именно для него. Пусть и в рамках своего стиля. Вечерних платьев не ношу, виновна.
Писать ему я больше не решаюсь, потому что предыдущая наша переписка закончилась тем, что он не ответил на мой вопрос. Может, не захотел, может, пожалел, что поделился со мной, а может быть, просто отвлекся и забыл. Так что моя радость от его внезапной откровенности быстро выветривается. Я часто открываю наш диалог в мессенджере, перечитываю то, что он мне написал, но вот этот висящий безответный знак вопроса заставляет все внутри неприятно сжиматься.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В соц сети Громов тоже ничего не выкладывает. Я проверяла и с аккаунта Бо, который входит в группу «лучшие друзья» и автоматически видит чуть больше контента, чем я. Не друг, не лучший, да и просто никто.
— Геля, ты чего такая хмурая?
— А? — я поднимаю голову от тарелки с омлетом и смотрю на папу, который остановился на пороге кухни.
— Настроение, говорю, плохое, дочь?
Он щурится на утреннее солнце за окном и, рассеянно почесывая плечо, идет к холодильнику. Обычно папа выходит на работу очень рано, но по пятницам может позволить себе спать подольше.
Я улыбаюсь, задирая подбородок повыше, это мой личный прием. Всегда помогает мне переключиться и стать той самой веселой Гелей, которую все любят.
Говорю:
— Просто задумалась. Как ты?
— Лучше лучших, — выдает он свою стандартную присказку и достает из холодильника яйца и сыр.
— Хочешь, приготовлю тебе завтрак?
— Да нет, Гель, собирайся в школу лучше, у меня предостаточно времени.
Я снова склоняюсь к тарелке и подцепляю вилкой кусочек помидора. Позволяю улыбке плавно сползти куда-то под стол. Конечно, глупо так себя вести. Нужно как-то взбодриться.
— Пап, я сегодня съезжу к Стефане, — говорю внезапно даже для самой себя.
Папа оборачивается и чуть морщит нос. Я это движение знаю, я сама так делаю. Но он быстро справляется с собой:
— Хорошо. Только скажи ей, чтоб вина тебе не наливала!
На этот раз смеюсь вполне искренне:
— Ты же знаешь, она найдет, как обойти твои запреты. Разберемся. Не переживай.
— Я и не переживаю, — он разбивает яйца в сковородку и выразительно хмыкает, — ты же к бабушке едешь, не в притон.
— В бабушкин притон.
— Геля, не дразни меня.
Я снова смеюсь. Папа не сильно любит Стефаню. Точнее, не так. Он как будто ее не понимает и боится ее эпатажной индивидуальности. И будто бы вечно чувствует перед ней свою вину, поэтому избегает общения. По папиной линии у нас никого уже не осталось, а по маминой только бабушка Стефания. Только не говорите ей, что иногда я зову ее бабушкой, она страшно оскорбится!
— Энж! — начинает кричать Бо еще из коридора и, когда поворачиваюсь на звук, я вижу его хитрющую физиономию.
С преувеличенно тяжелым вздохом я говорю:
— Что, пришел меня поторопить?
— Нет, что ты! У нас куча времени. О, кстати, сегодня Громов в школу придет, представляете?
С трудом сдерживаюсь от того, чтобы сделать стойку, настроив нос по ветру. Но полный надежды взгляд на брата вскидываю, это сильнее меня.
Папа вздыхает:
— Да, парню не позавидуешь.
— Почему? — спрашиваю и, не выдержав, добавляю второй раз, — Почему?
— Не вовремя его подсекли, вот почему. В другой раз отсиделся бы спокойно, пролечился. А тут этот матч дурацкий, да и Ванька узнал, что скаут будет. Не зря говорят, меньше знаешь, крепче спишь!
Я замираю, вцепившись в вилку. Каждая моя клеточка слушает, боясь упустить хоть один звук.
Спрашиваю:
— А кого смотреть будут?
— Ну как кого… — тут папа разворачивается с тарелкой в руках и строго смотрит на меня, — Геля, опять выведываешь? Еще не хватало, чтоб ты Ваньке рассказала!
— Мы с ним не общаемся, — буркаю я и понимаю, что тема на данный момент закрыта.
Потом торопливо подхватываю свою тарелку с почти нетронутым омлетом, ставлю около раковины и говорю:
— Кажется, там погода сменилась, пойду переоденусь.