что именно там я и потерялся. Но натыкался только на недопонимание. Я хотел влиться в их ряды – вот он я, целиком и полностью ваш – и единственным, кто меня удерживал от полного погружения, был я сам. Моя жизнь стала сплошной имитацией, а все потому, что я сам не знал, чего хотел. Но спасение искал именно в этих клубах. Жаждал свободы, но не знал какой.
Эти неудачники, по меркам моего сословия, обладали тем, чего не было ни у одного из моего элитарного общества. В них был драйв, жажда жизни и желание взять от нее все самое вкусное. Я так и не почувствовал себя принятым в ряды фриков, но одно мне нравилось наверняка – состояние поиска себя.
Для меня реальность ощущалась по-другому обычно в дни, когда с Митей удавалось выбираться в настоящие рок-клубы. Не просто молодежные, а идейные. Те, которые накрывали сотрудники КГБ.
Наш любимый клуб располагался на цокольном этаже одной из московских сталинок. Здесь играла настоящая музыка, настоящие люди. Мы мечтали, когда-нибудь слиться с этими людьми.
К 20 годам я понял удивительный факт о себе: внутри меня из-за собственной страсти уживались три личности, которые пытались угодить другим. Первая – хороший сын и внук. Моя самая ненавистная и самая сильная личность, я долгие годы не мог выкинуть ее из себя. Именно под ее давлением я сдавался обстоятельствам, который подстраивал мне отец и другие, кто жаждал моего, якобы, счастья.
Вторая личность просыпалась во мне, когда я приезжал в Дагестан – обрусевший горец, желавший стать своим среди своих же. Я боялся и страшно ненавидел, когда говорили, что я отличаюсь от истинного дагестанца. Понятия не имел, каково быть горцем, но в этом своем невежестве отчаянно стремился соответствовать. И выходило это неуклюже и оскорбительно.
Третью мою личность пробудил во мне Маленький император. Это и был настоящий я, но совершенно слабый. Я очень долго не мог себя выпустить наружу, хотя по-своему и старался. По итогу вся моя жизнь свелась к тому, что я боролся сам с собой, чтобы выпустить себя же.
Я завидовал Мите, в этом плане он был человеком внутренне завершенным. Он не просто чувствовал себя частью этой безумной молодежи, он был тем самым безумством. Меня раздражала его абсолютная уверенность в себе в самом начале нашего знакомства. Одевался во все черное, не по размеру, у него что-то постоянно висело в одежде, то верхняя одежда, то брюки были на два размера больше. Ужасным образом уложенные русые волосы, которые не стригли года три, не меньше. Его манеры, повадки, речь. Все раздражало. Но я завидовал тому, что он может себе позволить быть таким человеком. Он таким не родился, он таким стал. Захотел, наплевал на тех, кто против и стал.
Познакомился я с ним не сразу, первые полгода своей учебы в вузе, я якшался с достойными моего отца людьми. Таких на курсе было немало. После первой сессия Митя предлагал курсу билеты на концерт малоизвестной рок-группы. Он подрабатывал помощником в таких клубах. Меня такие места не особо привлекала, вплоть до того момента, пока Митя не сообщил, что в клубах исполняют каверы на песни Rolling Stones.
Мне очень сильно захотелось услышать их песни вживую, хоть не они исполняют. Я купил у Мити билет, стоил он рубля два. На этот концерт с курса Мите собрать удалось всего три человека и все мы пошли туда вместе с ним.
В то время только появились группы «Воскресенье», «Аквариум» и «Машина времени», которые стали в дальнейшем толчком к формированию масштабного рок-движения в 80-е годы. Мое увлечение этой субкультурой началось не в студенчестве и не с первой пластинки Rolling Stones. Моя любовь к рок-н-роллу началась в пять лет, с танца буги-вуги, который исполнила моя двоюродная сестра в гостиной дедушки в Дагестане. Она танцевала с таким запалом, которому только позавидовать. Но дедушке не понравилось, что его десятилетняя внучка танцует под такое. За танец дочки получил мой старший дядя с невесткой. Они были людьми спокойными и тихими и не любили запрещать детям мелкие шалости. Но только не дедушка. Во время этой поездки музыка больше на даче не играла.
Этот случай никак не повлиял на мою сестру и ее родителей, она была одной из самых продвинутых девушек Дагестана. Халимат, или просто Халя, имела достойную настоящей горянки внешность: тонкая талия, широкие плечи, длинные темные волосы и карие огромные глаза. Халя, благодаря связям отца и своему характеру получила возможность стажироваться в Италии. Она училась на международника в МГИМО.
Имея выход в западный мир, Халя провозила оттуда пластинки и перепродавала своим знакомым. На мое шестнадцатилетние она подарила мне относительно новый, по тем временам, альбом роллингов «Let It Bleed». Английский я изучал самостоятельно, по желанию отца, мои скудные знания помогли понять, о чем поют эти фрики.
Песня «Gimme Shelter» стала моей любимой из всего альбома. С первых нот она затягивала и сводила с ума своей мощью. Я включал ее каждый раз, когда родителей не бывало дома, с головой уходя в эти невероятные звуки. Этого драйва мне не давала та музыка, которую слушали на проигрывателе мои мама с папой.
Альбом роллингов не был моей первой зарубежной музыкой. Первую иностранную пластинку я получил от отца, в 13 лет. Он ездил с рабочим визитом в ГДР, а там такие вещи было легко достать. На блошиных рынках популярностью тогда пользовалась группа Beatles, но ни одна из их песен в меня не проникла. Маме с той поездки папа привез красивую старинную шкатулку для драгоценностей. У отца был отличный вкус на такие вещи. Он всегда лучше других знал, что и кому подарить. Возможно, издержки профессии.
Несмотря на небольшие размеры эта шкатулка была тяжелой и глубокой. Как подобает дагестанской невестке из достойной семьи, драгоценностей у мамы было достаточно, чтобы набить ими папин подарок.
Отец любил окружать себя красивыми и дорогими вещами. Ему нравилось наряжать маму во все дорогое. Каждый ее выход в свет был демонстрацией его достатка и статуса.
Альбом роллингов для меня стал судьбоносным. Если бы не эта музыка я бы никогда не решился проявить себя, не полюбил бы музыку бунтарей, не увидел бы себя без родительской заботы. Я прослушал каждую песню из альбома до дыр, не понимал многих слов, но чувствовал, как каждая нота пропитана свободой. Порядок в моей жизни был во всем, даже в музыке, которую я слушал