что, когда получит свое первое повышение, ему не лычки нашьют, а рукава отрежут. Сказал, когда он станет генералом, будет ходить голым. Все, что на нем останется из одежды, это пехотная пуговка в пупке, – Элоиза посмотрела на Мэри Джейн, но та не смеялась. – Тебе это не кажется смешным?
– Кажется. Только, почему ты как-нибудь не расскажешь о нем Лью?
– Почему? Потому что у него, черт возьми, ума недостаточно – вот, почему, – сказала Элоиза. – И потом. Послушай меня, карьеристочка. Если ты когда-нибудь снова выйдешь замуж, не рассказывай мужу ничего. Слышишь меня?
– Почему? – сказала Мэри Джейн.
– Потому, что я так сказала, вот почему, – сказала Элоиза. – Им хочется думать, что тебя всю жизнь тошнило, когда к тебе приближался мальчик. И это не шутка. Ну, ты можешь рассказывать им всякое разное. Но только не откровенничай. В смысле, никогда не откровенничай. Если расскажешь, что когда-то знала симпатичного мальчика, надо тут же добавить, что он был чересчур симпатичным. А если скажешь, что знала остроумного мальчика, нужно сказать, что он был как бы таким умником или себе на уме. А не то, тебя будут по любому поводу по башке лупить этим мальчиком, – Элоиза умолкла, чтобы отпить из стакана и собраться с мыслями. – Ну, – сказала она, – тебя выслушают очень так по-взрослому и все такое. Даже напустят такой адски умный вид. Но не обманывайся. Поверь мне. Тебе ад устроят, если признаешь за ними хоть какой-нибудь ум. Поверь на слово.
Мэри Джейн с тоскливым видом подняла подбородок с подлокотника дивана. И опустила для разнообразия на предплечье. Она обдумала совет Элоизы.
– Ты ведь не назовешь Лью неумным? – сказала она.
– Не назову?
– То есть, разве он не умный? – сказала Мэри Джейн невинно.
– А, – сказала Элоиза, – что толку говорить? Замнем. Я на тебя только тоску нагоняю. Заткни меня.
– Ну, чего ж ты тогда вышла за него? – сказала Мэри Джейн.
– О, господи! Я не знаю. Он сказал, что любит Джейн Остен. Сказал, ее книги многое для него значат. Именно так и сказал. Когда мы поженились, я выяснила, он ни одной ее книги не прочел. Знаешь, кто его любимый автор?
Мэри Джейн покачала головой.
– Л. Мэннинг Вайнс. Никогда о нем не слышала?
– Не-а.
– Вот, и я тоже. И никто не слышал. Он написал книжку о том, как четыре мужика умерли голодной смертью на Аляске. Лью не помнит название, но говорит, она так прекрасно написана, что он ничего подобного не читал. Иисус Христос! Он даже не может честно сказать, что она ему нравится потому, что там четыре типа с голодухи умерли в иглу или вроде того. Вместо этого он скажет, что она прекрасно написана.
– Ты слишком критична, – сказала Мэри Джейн. – Серьезно, ты слишком критична. Может, это хорошая…
– Поверь мне на слово, никакая она не хорошая, – сказала Элоиза. Она подумала немного и добавила: – У тебя хотя бы есть работа. В смысле, у тебя хотя бы…
– Но послушай, – сказала Мэри Джейн. – Как ты думаешь, ты когда-нибудь скажешь ему хотя бы, что Уолта убили? То есть, он ведь не станет ревновать, если узнает, что Уолта… ну, понимаешь. Убили и все такое.
– Краля ты моя! Бедная ты невинная карьеристочка, – сказала Элоиза. – Да он бы еще хуже стал. С потрохами сожрал бы. Послушай. Все, что он знает, это что я гуляла с кем-то по имени Уолт – с каким-то остряком без звания. И я ни в коем случае не скажу ему, что его убили. Ни в коем случае. А если бы сказала – чего я не сделаю, – но, если бы сказала, я бы сказала, что его убили в бою.
Мэри Джейн выставила подбородок дальше на предплечье.
– Эль, – сказала она, – почему ты мне не расскажешь… как его убили? Клянусь, я никому не скажу. Честно. Пожалуйста.
– Нет.
– Пожалуйста. Честно. Я никому не скажу.
Элоиза осушила стакан и поставила обратно, себе на грудь.
– Расскажешь Акиму Тамироффу, – сказала она.
– Нет, не расскажу! В смысле, никому не расскажу…
– Ну, – сказала Элоиза, – его полк где-то отдыхал. Между боями или вроде того, это мне его друг написал потом. Уолт еще с одним парнем упаковывал эту японскую печку. Какой-то полковник хотел отправить ее домой. Или они ее распаковывали, чтобы заново упаковать – не знаю точно. Короче, в ней было полно бензина и всякой дряни, и она у них в руках взорвалась. Другой парень только глаза лишился.
Элоиза заплакала. И накрыла рукой пустой стакан, чтобы тот не упал.
Мэри Джейн соскользнула с дивана, подползла на четвереньках к Элоизе и стала гладить по голове.
– Не плачь, Эль. Не плачь.
– Кто плачет? – сказала Элоиза.
– Я знаю, но не надо. То есть, ни к чему теперь.
Открылась входная дверь.
– Это Рамона вернулась, – сказала в нос Элоиза. – Выручи меня. Сходи на кухню и скажи этой самой накормить ее обедом пораньше. Сделаешь?
– Ну, хорошо, только обещай не плакать.
– Обещаю. Давай. Не хочется как-то прямо сейчас выходить на чертову кухню.
Мэри Джейн встала, покачнувшись, но сохранив равновесие, и вышла из комнаты.
Не прошло и двух минут, как она вернулась, а перед ней вбежала Рамона. Рамона всеми силами имитировала плоскостопие, чтобы ее открытые галоши производили как можно больше шума.
– Она не дает мне снять галоши, – сказала Мэри Джейн.
Элоиза, все еще лежа навзничь на полу, вытирала слезы платком. Она заговорила с Рамоной, держа платок у лица.
– Выйди и скажи Грейс, чтобы сняла твои галоши. Ты знаешь, тебе нельзя входить в…
– Она в уборной, – сказала Рамона.
Элоиза отложила платок и с трудом села.
– Давай сюда ногу, – сказала она. – Сядь сперва, пожалуйста… Не туда – сюда. Боже!
Мэри Джейн, стоя на коленях и высматривая сигареты под столом, сказала:
– Эй. Догадайся, что случилось с Джимми.
– Без понятия. Другую ногу. Другую.
– Его машина переехала, – сказала Мэри Джейн. – Разве не трагедия?
– Я увидела Шкипера с косточкой, – сказала Рамона Элоизе.
– Что случилось с Джимми? – сказала ей Элоиза.
– Его машина переехала насмерть. Я увидела Шкипера с косточкой, а он не…
– Дай-ка лоб пощупаю, – сказала Элоиза. Она протянула руку и пощупала Рамоне лоб. – Горячей обычного. Иди, скажи Грейс, что пообедаешь наверху. А после сразу спать. Я поднимусь потом. Давай, иди, пожалуйста. И эти возьми.
Рамона медленно вышла из комнаты гигантскими шагами.
– Подкинь одну, – сказала Элоиза Мэри Джейн. – Давай еще выпьем.
Мэри Джейн принесла Элоизе сигарету.
– Ничего себе поворот? Насчет Джимми. Какое воображение!
– М-м. Сходи, намешай нам, а?