похоже, не обиделся на слова Джинни и вернулся к своему пальцу.
– Не люблю, когда щиплет, – сказал он.
– Никто не любит.
Он согласно кивнул.
– Да уж, – сказал он.
Джинни с минуту наблюдала за ним.
– Хватит уже трогать, – сказала она вдруг.
Брат Селены отдернул от пострадавшего пальца здоровую руку, словно ударенный током. И сел чуть прямее, или, лучше сказать, чуть менее сутуло. Его внимание привлек какой-то предмет в другом конце комнаты. Его досадливое лицо сделалось почти мечтательным. Он поковырялся здоровым указательным пальцем между передними зубами, извлек что-то и повернулся к Джинни.
– Есь хошь? – спросил он.
– Что?
– Есь чего хошь?
Джинни покачала головой.
– Я поем дома, – сказала она. – Мама всегда готовит к моему приходу.
– У меня в комнате полсэндвича с курицей. Не хошь? Я к нему не прикасался, ничего такого.
– Нет, спасибо. Правда.
– Вы же в теннис только что играли, елки-палки. И не голодная?
– Не в этом дело, – сказала Джинни, кладя ногу на ногу. – Просто, моя мама всегда готовит к моему приходу. Она бесится, то есть, если я не голодная.
Брат Селены, похоже, удовольствовался таким объяснением. По крайней мере, кивнул и отвел взгляд. Но затем вдруг снова повернулся к Джинни.
– Может, стакан молока? – сказал он.
– Нет, спасибо… Правда, спасибо.
Он наклонился и рассеянно почесал лодыжку.
– Как зовут этого типа, за которого она выходит? – спросил он.
– Джоан, в смысле? – сказала Джинни. Дик Хеффнер.
Брат Селены продолжил чесать лодыжку.
– Он капитан-лейтенант на военном флоте, – сказала Джинни.
– Большое дело.
Джинни хихикнула. Она смотрела, как он докрасна расчесывает лодыжку. Когда он начал счесывать ногтем легкую сыпь на икре, Джинни отвела взгляд.
– Откуда ты знаешь Джоан? – спросила она. – Я никогда не видела тебя дома или вроде того.
– Я и не был никогда в вашем чертовом доме.
Джинни подождала, но он не собирался развивать свое высказывание.
– Так, где же вы познакомились? – спросила она.
– На вечеринке, – сказал он.
– На вечеринке? Когда?
– Я не знаю. На Рождество 42[12]-го, – из нагрудного кармана пижамы он извлек двумя пальцами сигарету, по которой можно было подумать, что на ней спали. – Не подкинешь вон те спички? – сказал он. Джинни передала ему коробок спичек с тумбочки возле нее. Он закурил, не выпрямляя своей кривизны, и убрал горелую спичку в коробок. Откинув голову, он медленно выдохнул изо рта огромное облако дыма и втянул ноздрями. И стал курить дальше в таком «французском» стиле. Весьма вероятно, что это был не пижонский выпендреж тет-а-тет, а приватная демонстрация мастерства, вроде бритья левой рукой.
– Почему Джоан – задавака? – спросила Джинни.
– Почему? Потому что. Откуда мне нафиг знать, почему?
– Да, но в смысле, почему ты так говоришь?
Он устало повернулся к ней.
– Слушай. Я написал ей нафиг восемь писем. Восемь. Она ни разу не ответила.
Джинни помолчала, потом сказала:
– Ну, может, она была занята.
– Ну да. Занята. Занята нафиг, как белочка.
– Обязательно столько сквернословить? – спросила Джинни.
– Имею нафиг право.
Джинни хихикнула.
– А вообще давно ты ее знаешь? – спросила она.
– Достаточно.
– Ну, в смысле, ты звонил ей когда-нибудь или что-то такое? В смысле, ты ей не звонил, ничего такого?
– Не-а.
– Ну, ясен пень. Если ты ни разу ей не звонил, ничего такого…
– Не мог я, бога в душу!
– Почему? – сказала Джинни.
– Я был не в Нью-Йорке.
– А-а! Где же ты был?
– Я? В Огайо.
– А, в колледже?
– Если бы. Бросил.
– А, значит, в армии?
– Если бы, – рукой с сигаретой брат Селены постучал слева по груди. – Мотор, – сказал он.
– В смысле, сердце? – сказала Джинни. – А что с ним такое?
– Не знаю я, что с ним нафиг такое. Я мелким перенес ревматическую лихорадку. Та еще нафиг заноза в…
– Ну, разве тебе не надо бросить курить? В смысле, разве ты не должен вообще не курить? Врач сказал моей…
– А-а, много они понимают, – сказал он.
Джинни ненадолго придержала коней. Очень ненадолго.
– А что ты делал в Огайо? – спросила она.
– Я? Работал нафиг на авиазаводе.
– Правда? – сказала Джинни. – Тебе нравилось?
– Тебе нравилось? – передразнил он. – Еще как. Я обожаю самолеты. Они такие клевые.
Джинни уже так увлеклась, что и не думала обижаться.
– И долго ты там работал? На авиазаводе.
– Я не знаю, бога в душу. Тридцать семь месяцев, – он встал и подошел к окну. Посмотрел вниз, на улицу, почесывая шею сзади большим пальцем. – Погляди на них, – сказал он. – Дурачье чертово.
– Кто? – сказала Джинни.
– Я не знаю. Кто угодно.
– У тебя палец будет хуже кровоточить, если держать книзу, – сказала Джинни.
Он ее услышал. Поставив левую ногу на оконное сиденье, он опустил пораненную руку на бедро. И продолжал смотреть на улицу.
– Все идут нафиг в призывную комиссию, – сказал он. – Мы теперь с эскимосами воевать будем[13]. Ты это знала?
– С кем? – сказала Джинни.
– С эскимосами… Уши открой, бога в душу.
– Почему с эскимосами?
– Откуда мне знать. Откуда, блин, мне знать, почему? На этот раз пойдет одно старичье. Кому под шестьдесят. Другим нельзя – только кому под шестьдесят, – сказал он. – Просто назначат им меньше часов… Большое дело.
– Тебе все равно не придется идти, – сказала Джинни, не имея в виду ничего такого, но запоздало почувствовав, что говорит что-то не то.
– Знаю, – сказал он быстро и убрал ногу с сиденья. Чуть приоткрыв окно, он выбросил окурок. Затем обернулся и сказал, стоя у окна: – Эй. Сделай одолжение. Когда придет этот малый, скажешь ему, я буду готов через пару секунд? Мне только побриться – и все. Окей?
Джинни кивнула.
– Хошь, потороплю Селену или вроде того? Она знает, что ты тут?
– Ой, она знает, что я тут, – сказала Джинни. – Я не спешу. Спасибо.
Брат Селены кивнул. Затем посмотрел напоследок долгим взглядом на раненый палец, словно прикидывая, выдержит ли он поход обратно в его комнату.
– Ты бы наложил на него лейкопластырь? Нет у тебя лейкопластыря или чего-то такого?
– Не-а, – сказал он. – Что ж. Не напрягайся.
Он побрел из комнаты.
Через несколько секунд вернулся и принес полсэндвича.
– Поешьте вот, – сказал он. – Хороший.
– Правда, я совсем не…
– Бери, бога в душу. Я его не отравил, ничего такого.
Джинни взяла полсэндвича.
– Что ж, большое спасибо, – сказала она.
– Куриный, – сказал он, стоя рядом с ней, глядя на нее. – Купил нафиг вчера вечером в гастрономе.
– Выглядит очень вкусно.
– Ну, так ешь.
Джинни откусила.
– Вкусно, а?
Джинни с трудом проглотила.
– Очень, – сказала она.
Брат Селены кивнул. Он рассеянно обвел взглядом комнату, почесывая впалую