— Рано тебе еще помирать, если скот есть… Яшканчи встал, пригласил в гости. Уходя, утешил:
— Мы люди без пупа, Торкош! Все нам под силу, если слюни и сопли не будем распускать…
— Нет, — покачал тот головой, — помирать надо…
Глава шестая
ЛЮБОВЬ И ЗОЛОТО
На четвертый день Ыныбас добрался до аила Анчи. Сполз с коня, молча показав знак Идама,[131] оголив левое плечо. Хозяин побледнел, но повод принял твердой рукой:
— Я ждал тебя. У меня все готово, ярлыкчи.
— Это уже мало. Я буду говорить с твоими людьми сам.
— Когда мне собрать алыпов?
— Сегодня. У меня нет времени.
Анчи кивнул и пригласил Ыныбаса к очагу.
— Эй, Тойу! Займись гостем. Ему надо хорошо поесть и отдохнуть. Я до вечера уезжаю в горы.
У женщины — не то жены, не то сестры Анчи — удивленно взметнулись брови: такое отношение к гостю по ее понятиям было неслыханным! Но она знала — дело мужчины решать свои дела, а дело женщины исполнять его волю.
Через полчаса Ыныбас уже похрапывал на новой шубе хозяина, не развязав даже опояски. Тойу, покончив с домашними делами, присела перед гостем на корточки, внимательно рассматривая его лицо, точно хотела запомнить его на всю жизнь. Поднялась, отсела к очагу, сунула трубку в рот. Нет, новый гость Анчи не был ей знаком, она никогда не встречала его на перекочевках.
Многие дела Анчи были недоступны пониманию Тойу. Так, неожиданно для всех соседей, он распродал свой скот, купил ружье и стал бродить по горам, как мальчишка. Потом в аиле стали появляться молодые угрюмые парни, которые не пили араку и не курили табак, а только часами о чем-то шептались с Анчи. А сейчас новая причуда — гость в дом, а хозяин из дома! Да и гость вел себя не так, как другие алтайцы, — не назвал своего имени, не расспросил о новостях, не поинтересовался здоровьем хозяев. Наелся — и сразу спать! Будто неделю не спал!
Боялась за Анчи Тойу: а ну как с лихими людьми связался и вместе с ними грабит купцов-чуйцев на караванных тропах? Да и парни, что теперь все чаще бывали у него, мало похожи на скотоводов или охотников! Уж не в русских ли деревнях набирал их Анчи? У многих срезана косичка, выбриты борода и усы, да и одежда на всех чужая и диковинная: сапоги, короткие меховые куртки, перехваченные широким ремнем, женские круглые шапки с кисточками, у каждого в руках ружье, а на поясе — нож, которым можно не только мясо резать, но и кости рубить… Одно пока и утешало Тойу, что никакой добычи ни Анчи, ни его парни в аил не приносили, а еду и все необходимое брат покупал теперь за деньги в лавках русских купцов и у соседей.
Раза два Тойу пыталась завязать с ним разговор. Мол, как зимовать будем без своего мяса, молока и талкана; где будем шкуры брать для шуб и обуви. А тот лишь ухмылялся в ответ…
Гость спал долго и проснулся только перед самым возвращением Анчи. Поблагодарил хозяйку за угощенье и постель, сел на своего коня и уехал к ручью. Вернулся посвежевший, веселый, с влажным лицом. Неужели водой мыл свое лицо и руки? О кудай! И не боится, что вода унесет не только его счастье, но и молодость и здоровье? Ведь все, кто побывал в воде, болеют и не могут потом жить, задыхаясь от кашля!
Узнав, что Анчи привел только восемь всадников, Ыныбас нахмурился, жестко бросил:
— Мало! Ты работаешь или аракуешь?
— Я собрал не всех. Мне их негде держать, и они живут на разных стойбищах! Но они передадут твои слова, ярлыкчи.
— Пора приниматься за дело, Анчи. Бурханы не могут ждать, когда у тебя будет армия. Для нападения на прииски хватит и тех, что есть. Они хорошо вооружены?
— Да, ярлыкчи.
— Денег тебе хватает?
— Пока хватает, ярлыкчи.
— Скоро у тебя будет Техтиек. Постарайся не сердить его. И готовь своих парней к настоящему делу, хватит им по чужим аилам валяться!
Гость, к огорчению хозяина, отказался провести ночь в его аиле. Ему предстоял неблизкий обратный путь, а времени для возвращения к Аргуту оставалось совсем мало. Единственное, о чем он попросил Анчи, когда переговорил с его парнями, обеспечить едой на пять дней пути и какимнибудь оружием. Хозяин, не задумываясь, протянул свое ружье, из которого он так и не успел сделать ни одного выстрела. И сам напросился проводить гостя до ближайшего перевала, на что получил согласие.
Выехали перед самым закатом. Долгую часть пути — до первых звезд Ыныбас молчал и слушал только Анчи, который докладывал, как шла вербовка и обучение парней, какие обещания были им даны. В конце пожаловался, что ему не хватило времени для проведения стрельбищ и он не уверен, что его алыпы попадут даже в корову.
— А сам-то ты попадешь? — усмехнулся Ыныбас. — Ружье грязью заросло, пауки в стволе ползают…
— Времени не было, ярлыкчи! — сокрушенно мотнул головой Анчи. — С утра до вечера в седле, сестре стыдно в глаза смотреть!
— Сестру тебе надо куда-то пристроить, Анчи. В начале зимы Техтиек переведет всех твоих парней в другое место, подальше от чужих глаз. Там их и стрелять научат, и ножом владеть, и на конях ездить…
Анчи не отозвался. Он так прижился на своем стойбище, что его теперь оттуда придется арканом стаскивать! Впрочем, это уже забота самого Техтиека…
— Бурханы спешат и потому торопят всех нас, — Ыныбас старался говорить спокойно и ровно, чтобы не насторожить Анчи каким-либо словом или интонацией. — До наступления зимы надо успеть сделать главное: подготовить базу для военного лагеря и превратить весь собранный нами сброд в настоящих воинов Шамбалы.[132] Хан Ойрот говорит сейчас только об этом и ни о чем больше!
— Великий хан не спешит вернуться в свои горы?
Ыныбас удивленно покосился на Анчи: вот тебе и доверенное лицо Техтиека! Он даже не знает, что хан Ойрот и Техтиек — одно и то же лицо! Но вслух сказал ни к чему не обязывающее:
— Еще не пришло для этого время, Анчи. Ыныбас замолчал, а у Анчи больше не было вопросов. Слишком много запретов наложил Белый Бурхан на все, что задумал. Даже о самом Белом Бурхане знают не все. А видели его только призванные, такие, как Техтиек…
Он, Анчи, попал в лапы Техтиека неожиданно, когда поднял золотой самородок на тропе и торопливо спрятал его в одежде. Но не успел обрадованный пастух выпрямиться, как получил ощутимый удар нагайкой по спине:
— Ах ты, шелудивый пес! Пользуешься чужим добром?
Анчи изумленно взглянул на грозного всадника, выросшего перед ним, как из-под земли. Пролепетал, что желтый камень валялся на тропе, был ничей и поднять его мог любой. Всадник рассмеялся: